- Есть!
Я пошел себе дальше в лазарет на перевязку с испорченным настроением.
"Оказывается, недостаточно совершить подвиг. Надо при этом еще или с замполитами быть в ласковых отношениях или погибнуть на поле боя. Тогда уж наверняка дадут какую-нибудь железку".
Суки-замполиты!
Ни за что не отвечают, не имеют никакого личного состава в подчинении, только стучат на солдат и командиров и выискивают "неуставняк". Зато ордена-медали получают без запинки. В дело, не в дело - получи награду, раз служил в Афганистане. Редкий "политический" вернется домой без ордена. Командира Мифтахова - разжаловали и в Хайратон! А Мандавошке непременно за его стукачество железку на грудь прикрутят.
Чудак мой друг майор Скубиев! Ей богу - чудак. В гробу я видел все на свете награды, когда мне жизнь и строевая часть через месяц дадут такую награду, о которой вся Сороковая Армия мечтает сладко-сладко - возвращение живым в СССР!
Спроси меня:
- Лишняя неделя в Афганистане и орден впридачу или сразу домой?
Я отвечу:
- Идите в жопу с вашими орденами, ставьте отметку в военном билете, давайте проездные документы и деньги на дорогу. Я с низкого старта от штаба полка до Хайратона через всю пустыню сто километров пробегу - не запыхаюсь.
"Воли! Я хочу воли!".
Хочу, чтобы меня освободили от обязанностей воинской службы. Не от трудностей, не от лишений - от обязанностей. От необходимости вставать в строй. От обязанности по приказу любого шакала "сержант Сёмин, ко мне" подходить и докладывать "по вашему приказанию прибыл". От приема пищи по расписанию. От занятий по распорядку. От дежурств. От графиков.
От ответственности.
12. Дембель
Служба моя началась чмошно и мрачно, шла смешно и нелепо, а закончилась буднично и просто. Без оркестра и праздничного салюта.
Вечером я заступил дежурным, всю ночь менял посты и патрули, утром руководил наведением порядка в землянке и на прилегающей территории, скомандовал завтрак, поел вместе со всеми и после завтрака доложил Колпаку:
- Товарищ старший лейтенант, за время моего дежурства происшествий не случилось. Разрешите сон?
Вместо привычного "разрешаю сон до двенадцати ноль-ноль", Колпак ответил:
- Собирайся, тебя на КП вызывают.
Мудак этот Тищенко - вместо того, чтобы дать дежурному поспать, таскает его с позиции на позицию. Так только мудаки поступают.
Тищенко не стал со мной разговаривать долго:
- Ставь автомат в пирамиду. В десять ноль-ноль тебя ждет комбат.
Насторожило, что комбат меня ждет безоружного - покидать позицию без оружия разрешалось только на отсидку в Бочке. С попуткой я добрался на КП батальона и в срок доложился моему другу майору Скубиеву:
- Товарищ майор, сержант Сёмин по вашему приказанию прибыл.
- Значит, так, Сэмэн, - сегодня комбат не отводил глаза, а смотрел прямо, по-командирски, - Сейчас берешь мою машину. Дуешь к себе на позицию. Забираешь все свои шмотки и через час я жду тебя на этом самом месте. Трассером!
- Меня в полк переводят, тащ майор?
- Домой едешь, идиёт! Завтра в Союзе будешь!
Бэтэр комбата навел шухеру. Когда фишкарь доложил, что наблюдает машину с бортовыми номерами царя и бога первого батальона, Колпак выскочил из землянки, застроил свободных от службы пацанов и встал во главе строя, готовясь встречать высокое начальство. Я сидел в командирском люке и был сегодня вместо комбата.
"ВРИО царя".
- Вольно, старший лейтенант, - разрешил я, - Пацаны, я домой еду!
Крик раздался такой, какой можно услышать на военном параде на Красной Площади, когда Министр Обороны поздравляет батальоны:
- А-а-а-а-а!!! Сэмэн домой едет!
Вещей у меня - четыре КАМАЗа. Два года я только тем и занимался, что накапливал личные вещи.
Дембельский дипломат.
В нём:
- Махровое полотенце.
- Туалетное мыло в мыльнице, новая зубная щетка, паста, станок для бритья.
- Платок для матери.
- Косметичка для Светки.
- Часы с шестнадцатью мелодиями.
- Зажигалка "крокодил" на солярке.
- Погоны, петлицы, шеврон Войск связи, отделанные не хуже, чем у моего деда Полтавы. Металлизированные лычки, перевитые красным кантом отлично смотрятся на черном фоне погон.
Парадки и фуражки у меня нет, нашему призыву еще не выдавали. Я увольняюсь с первой партией и парадку получу в полку. Когда я вышел из землянки наружу, до меня дошло - "я покидаю Высоту".
Навсегда.
Пацаны остаются без меня, а остаюсь без пацанов.
Я не привык без пацанов. Два года я жил делами и мыслями своего призыва и неплохо себя чувствовал. Я отвечал за себя и за свой призыв и мой призыв отвечал за меня. Два года я был каплей не в море, а в малом ручейке, который впадает в реку "полк" и вот - меня отрывают от моего коллектива.
Я посмотрел на пацанов.
Пацаны с ракетами в руках уже построились в две шеренги справа и слева от выхода в землянку, чтобы дать салют в мою честь.
Мне не надо салюта... я не хотел уезжать. Мне жалко было оставлять в Афгане всё, что мне дорого и понятно. Тут мне понятно всё - оружие, боеприпасы, боевая техника, радиостанции и частоты. Понятен хлеб и консервы. Понятна вода и пыль. Понятны верблюды, тушканчики, ослы и бараны. Понятны запахи и ветер. Понятна форма и знаки различия. Понятны команды и кроссы. Понятны дороги и тропы, сопки и горы, пустыня и барханы. В Союзе мне непонятно ничего, гражданской жизни я не знаю, жить ей не умею, без команды думать не приучен и в Союзе я буду не сержант и никакой не дембель, а никто.
Я обнял каждого и через комок в горле выдавил из себя:
- Держитесь, пацаны.
- Выпей за нас в Союзе!
Долгих речей я говорить не мог - у меня в горле стояли комья соплей - опустив поля панамы на глаза, прошмыгнул между шеренг и прыгнул на бэтэр. В глазах у меня стояли слёзы и я не стал оборачиваться, чтобы не показывать их. Бэтэр тронулся. Красные, зелёные, белые ракеты высоко чертили дымные хвосты и перелетали через меня. Не оборачиваясь, я поднял руку с растопыренными указательным и средним пальцем - "Победа!".
Я плакал.
На КП батальона перед штабным вагончиком уже собралось семь дембелей, я был восьмым и последним. Первая весенняя партия первого батальона. На взлетке уже стояла пара вертушек. Проводить нас вышли Скубиев и Востриков.
- Становись, - подал команду комбат.
Майор попрощался за руку с каждым, поблагодарил за службу и подошел ко мне, крайнему в шеренге:
- Ну, давай. Сэмэн. Выпей за нас в Союзе.
У меня снова встал в голе ком. Меня душило:
- А как же вы, тащ майор?
- У меня замена в августе.
Мне не хотелось прощаться со Скубиевым. Хороший он мужик и отличный офицер. Полтора года, от духовенства и до дембеля, прослужил я под чутким руководством моего друга майора Скубиева, и слово "чуткий" - не фигура речи. С живого с меня не слазил майор - школил. Приводил к нормальному бою. Перевоспитать не получилось, но пришла готовность отвечать за свои слова и поступки. Немало для мужчины.
- Простите меня, товарищ майор, - я был сильно взволнован, - За всё, за всё простите!
- Давай, Сэмэн, - Скубиев тоже был взволнован и опечален.
Мы пожали друг другу руки и обнялись. Крепко. Как братья перед долгой разлукой.
Вместе с дембелями в полк летели два шакала - командир второй роты и наш Мандавошка. Странно было лететь не десантом, а в качестве пассажира. Я себя без оружия вообще неуверенно чувствую.
- Давай военный билет, - предложил Августиновский, когда мы приземлились в полку, - Я всё равно в штаб иду, заодно и тебе отметку поставлю.
Подивившись такой душевной доброте нашего Мандавошки я отдал свой военный билет.
Баран третьего года службы!
Потому, что шакал - он и в Африке шакал.
- А теперь, товарищ сержант, следуйте за мной, - приказал замполит.
А что было делать? Солдат - не человек. Без военника - даже не солдат. Послушно следуя за коварным Мандавошкой я прибыл на полковую губу и был заперт в сержантскую камеру без срока отсидки. На моих глазах Мандавошка вручил мой военник начгубу и дал мне характеристику:
- Злостный нарушитель воинской дисциплины. Ночной Полковник. Беда всего батальона. Комбат приказал его на месяц, до следующей колонны под арест посадить.
- Будет сидеть, - кивнул головой начгуб.
Этого начгуба я не знал, видно, он недавно в полку. Старший прапорщик. Казах. Не земляк.
Нисколько я не был удивлен тем, что вместо Советского Союза попал на губу. Все дембеля нашей первой роты стараниями замполита Мандавошки увольняются исключительно с губы, так чем я лучше остальных? Я бы выглядел белой вороной и любимчиком комбата, если бы просто приехал в полк и без затей уехал в Союз на следующий же день. Моя служба, так несуразно начавшись, не могла окончиться большим почетом. Пожалуй, губа - не самое худшее ее окончание.
Не трибунал, в конце концов - и это радует.
Это воодушевляет!
Это заставляет мозг работать с точностью арифмометра, соображая, как мне половчее соскочить с этой сковородки?
"В роте меня нет. Я исключен из списков и мне не нужно присутствовать на вечерней поверке, чтобы крикнуть "я!", - Афган приучил мою соображалку работать в минуты опасности лучше, чем в нормальной обстановке, - "Меня нет в батальоне. Я не стою на довольствии. Я остался только в списках части. Я могу просидеть на губе три месяца до августа, никто не почешется меня освобождать, ни один командир. Надо мной не осталось командиров. Я могу сорваться с губы и три месяца прошариться в полку или на любой позиции. Я могу сорваться с губы и уволиться в запас. Вариантов - масса Вопрос - как сорваться с губы?".
Убежать с гауптвахты не было проблем. Вывели тебя на оправку, а ты пошел вон из караульного городка. Какой часовой станет удерживать Дембеля Советской Армии? Вот только рано или поздно тебя обнаружат и водворят обратно. Военный билет всё равно останется у начгуба, а куда солдату без военника? Смысла в таких побегушках нет. Выходить с губы надо красиво и на законных основаниях.