Блеск!
Мы остались довольны нашими духами. Настало время подумать о себе.
Духовские панамы были специально скомканы так, чтобы поля свисали самым чмошным образом и надеты на головы дембелей. Подворотнички были оторваны вовсе, хэбэ не стирано и засалено. Пряжки не чищены, ботинки все в пыли.
Вот она - чёрная кость Сухопутных войск.
"Советская военная угроза".
Мы.
Наш призыв.
Дембеля первой роты.
Если принять во внимание, что наш призыв ростом был на голову выше молодняка, то сторонний человек, глядя на ротный строй мог сделать только один вывод:
- Вот эти маленькие и нарядные зашугали и зачмырили вот этих высоких и здоровых.
Доказать, что молодые летают по щелчку пальцев и круглосуточно шуршат как трёшницы - невозможно:
- Что вы мне тут сказки рассказываете?! Я же своими глазами вижу! Маленькие зачмырили высоких.
Рота построилась на КП
Шакалы перед строем.
Я с красной повязкой на рукаве и штык-ножом на ремне топчусь возле грибка рядом с часовым.
Приехал новый полкан-майор. Спрыгнул с бэтэра в пыль рядом со мной.
Я командую, встречаю, сопровождаю.
Не тихо, а так, чтобы меня километров за пять было слышно:
- Рота! Смии-и-ирна-а-а-а!!! Товарищ майор! За время вашего отсутствия происшествий не случилось! Личный состав построен! Дежурный по роте заместитель командира третьего взвода сержант Сёмин!!!
За два года мои голосовые связки окрепли настолько, что я батальон матом в атаку подниму и стадион переору. Майор малость присел от моего крика - циркулярная пила работает тише, чем я могу орать.
- Вольно, - подал он команду.
- Рота, вольно!!! - продублировал я, и майор снова присел.
Полкан проследовал к строю, я - на шаг сзади.
- Здравствуйте, товарищи, - поприветствовал он нас.
- Здра!.. Жела!.. Това!... Майор!.. - гаркнул строй.
Мы специально репетировали, чтобы крик был как можно более громким и дружным.
Полкан присел в третий раз. Видно было, что ему начинает нравиться наша рота.
Правильно - нам она и самим очень нравится, люди у нас служат хорошие... если не считать шакала Тищенко и Мандавошку Августиновского.
Обход строя начали с левого фланга. Там стояли наши разряженные низкорослые духи и выглядели так браво, будто каждый из них отслужил по полтора года и лично завалил десяток духов.
- Сколько служишь, боец? - обратился полкан к одному из молодых, ожидая услышать "полтора".
- Только с КАМАЗа! - бодро отрапортовал душара.
- А ты? - полкан спросил соседнего духа.
- Только с КАМАЗа!
Майор посмотрел на меня.
Я сделал морду стулом, дескать "так и должно быть, обычное дело, молодые воины".
И вот она, краса я гордость Вооруженных Сил СССР - правофланговые дембеля первой роты!
Высокие.
Здоровые.
Грязные.
Чмошные.
Из под свисших полей панам не видать тусклых взглядов ветеранов Афганистана.
- Сколько служишь, сынок, - глядя снизу вверх под панаму бойца, снисходительно спросил майор гориллоподобного горного егеря в полтора раза выше себя
- Третий го-о-о-од, - вздохнуло грязное чудовище.
Майор заметно смутился того, что, обознавшись, обозвал "сынком" своего дедушку и тыкнул пальцем в соседа гораздо вежливее:
- А вы, товарищ солдат?
- И я-а-а-а... - по-ослиному откликнулось соседнее чудовище с есенинской пронзительной грустью.
- Третий год, товарищ майор, - пояснил я, показывая на грязных дембелей, - Они все тут третий год служат.
Майор перевел взгляд на ротного, мол, не разыгрывают ли его?
- Так точно. Третий год, товарищ полковник, - подтвердил Тищенко.
- Молодцы! - восхищенно воскликнул майор, - Как есть, молодцы!
Кто - "молодцы"?
Третий год?
Духи?
Белогвардеец и Мандавошка?
Вся рота - "молодцы"?
Этого нам командир полка не объяснил, а попрощался, прыгнул на бэтэр и укатил на КП батальона, где его ожидала пара вертушек.
На следующий день он в ППД собрал в клубе личный состав и, поставив в пример первую роту, рассказал, как на практике искореняется дедовщина. Солдаты и офицеры, особенно замполиты, отлично знали, что дедовщина в первой роте. как и во всем первом батальоне, в следствие условий и особенностей службы носит наиболее тяжелый характер фактического рабства по сравнению с той же дедовщиной в полку. В полку и замполитов больше, и развлечения разнообразней - клуб, спортзал, библиотека, летний кинотеатр. Душ и чаеварка. Полковой магазин. В первом батальоне нет ничего, даже электричества. Весь батальон живет в землянках. Половина позиций не электрифицирована и землянки освещаются соляркой "летучих мышей". Вода привозная и ее постоянно не хватает. Налаживание быта - вот чем занимается весь первый батальон в свободное от службы время. Все, кто не под ремнём, месят глину, делают кирпичи, строят, копают, тянут провода, ставят столбы. Много, очень много тяжелой черной работы и выполнять ее, кроме духов - некому. Чем больше черной работы - тем сильнее дедовщина. Ни один нормальный и здоровый молодой человек восемнадцати лет не желает работать и пачкаться. Поэтому, его сперва обламывают, а потом впрягают. Как только он отвлекается от работы и начинает задумываться, его снова обламывают и снова впрягают. Иногда по шесть раз за день. Пока не поймет. Пока не отвыкнет задумываться.
Почему после армии приходят домой одичавшие дураки?
Потому, что в армии их отучили задумываться!
Сразу. На первом году службы.
После такой оценки "высокой воинской дисциплины" в первой роте, полкан приобрел репутацию мечтателя и фантазёра.
- Понятное дело, - пояснил полкан непонятливому начгубу, - Не уволили в срок, вот и психанул сержант. Доигрался до губы. Вот что, сержант, - это он уже мне, - Некогда мне тут с тобой разбираться. Иди к замполиту, скажи, что я тебя прислал. Пусть он с тобой разберется.
Замполит полка подполковник Плехов в качестве "решальщика судеб" был нимало не слаще нового полкана, борца с дедовщиной. Наперед было известно его "решение" для губяря-дембеля:
- Термез, тюрьма номер восемь! - вот и всё его решение.
Именно эти слова он почти ежедневно доводил до личного состава на разводах караула и суточного наряда и я их накрепко запомнил.
В тюрьму не хотелось.
Начгуб боялся Плехова не меньше меня, поэтому не стал заходить, а втолкнул меня в кабинет и закрыл за мной дверь с другой стороны.
- Ты кто, солдат? - оторвался от своих дел Плехов.
- Сержант Сёмин, - представился я, отдав честь, - Меня командир полка к вам послал.
- Зачем?
- Я - дембель. Командир полка сказал, чтобы вы меня припахали на аккорд.
У замполита полка был свой, персональный аккорд. Не баня, не спортзал, не каменный забор и не укладка щебня. В светлую голову нашего политического руководителя пришла полезная мысль поставить в полку Памятник погибшим однополчанам. На строительство памятника отряжались дембеля. Для них специально выделили одну палатку и накрывали два стола в столовой. Дембеля могли заходить на прием пищи без строя, но всё светлое время суток обязаны были строить Памятник.
Это было выгодно дембелям: они освобождались от службы - подъема, зарядки, нарядов, занятий. Они переставали быть винтиками и шестеренками хорошо продуманного и слаженного механизма под названием "полк". Монотонный, из месяца в месяц обязательный Распорядок, прекращал распространяться на них. Дембеля просыпались перед самым завтраком и шли кушать, после чего проводили на строительстве весь день до ужина, с перерывом на обед. На Памятнике дембеля не изнуряли себя трудом как бывало на первом году службы, а создавали видимость работы. Скорее, просто присутствовали, чем действительно работали. Единственное неудобство состояло в том, что весь световой день они проводили под палящим афганским солнцем. Неудобство это для акклиматизированного солдата третьего года службы, при наличии чаеварки в зоне прямой видимости, было малозаметно. Два года эти ребята ходили под солнцем южным в горы и сопки, навьючившись оружием, боеприпасами и разным необходимым скарбом. Пребывание под тем же самым надоевшим солнцем, но без бронежилетов, касок и рюкзаков проходило для них вполне безболезненно. Пацаны загорали "на дембель", чтобы вернуться по домам как с курорта.
Это было выгодно замполиту: дембеля изымались из своих подразделений и не подрывали воинскую дисциплину своим пофигизмом. Кроме того, строительство Памятника, пусть ни шатко, ни валко, но продвигалось. По лопате раствора в час, по кирпичу с перекуром, но Памятник воздвигался, рос и приобретал форму. В разное время на Памятнике "трудились" от десяти до тридцати дембелей. Следовательно, от десяти до тридцати потенциальных источников массового неповиновения приказам были локализованы, обезврежены и приставлены к общественно-полезному труду. Не важно, что дембеля филонили. Важно, что их не было в ротах.
- Дембель, говоришь? - Плехов оценил мою егерскую выправку, ношеное хэбэ, наглую морду и решил, что я как раз гожусь для аккорда, - Иди на Памятник. Я дежурному по полку скажу, чтобы внес тебя в расклад.
"Тра-та-та!"
- Есть, товарищ полковник! - снова козырнул я и вылетел из кабинета, чуть не сбив с ног моего конвоира-казаха.
"Тра-та-та! Тра-та-та! Мы везем с собой кота!", - мне хотелось петь и скакать на одной ножке от своего счастья.
- Гоните звездочку и ремень, тащ прапорщик, - приказал я начгубу, выйдя от Плехова, - я на Памятник пошёл.
Я не просто "вышел с губы", я был зачислен на аккорд и самое главное - с сегодняшнего дня был в раскладе по личному составу и, соответственно, поставлен на котловое довольствие.
Не заедал ни чей хлеб, а кушал собственную, от Министерства Обороны положенную, пайку.
13. Последние сутки в Афгане
Июнь 1987 года
Пункт постоянной дислокации
Ташкурган
"О, боги мои - командир полка и его заместитель по политической части! О, цари небесные - товарищ майор и товарищ подполковник! Вам, вам двоим благодаря иду я сейчас по полку в панаме со звездочкой и ремнем подпоясанный, нимало не похожий на губаря, зато точь-в-точь обыкновенный солдат Советской Армии. Как все. И в гробу я видал ваши памятники и прочие аккорды! В хрен мне не тарахтели этот цемент и эти камни, растворы, лопаты и мастерки! Не для того Родина присвоила мне высокое звание сержанта Сухопутных Войск, чтобы я себе на третьем году службы мозолил ладони на каторжных работах".