Везде, везде меня за ручку водила Аллочка и тыкала моей бумажкой то в офицера, то в прапорщика:
- Подпиши!
Дай бог доброго здоровья моей дорогой землячке Аллочке!
Её стараниями и напором, её татарским умением ладить со всеми и обтяпывать дела к удовольствию сторон я меньше чем через сутки стоял в женском модуле нарядный и со всеми необходимыми документами на руках.
Мы присели на дорожку.
Аллочка передала со мной гостинцы для сестры и мы договорились встретиться в Союзе через полгода, когда у нее будет отпуск.
Я расцеловал мою благодетельницу-землячку и двинул из полка за КПП.
За моей спиной был целый полк.
Передо мной была пустыня и примерно в сотне километров лежала граница. Мне нужно было туда.
Пешком - долго.
Я вышел на трассу Кабул - Хайратон и тормознул первую же шишигу с басмачами. Басмачи подвинулись и дали мне место в кузове. Я был без оружия, но страшно не было - свои люди. Мы с этими басмачами два года душа в душу...
Через восемнадцать километров на блок-посту Фреза я попрощался с добрыми душманами, бесплатно прокатившими шурави, и двинул искать главных. Главные сидели в вагончике и были похожи на офицеров, даром, что без формы, а по-домашнему, в тельниках.
- Здравия желаю. Мужики, нужна машина до Хайратона, - обозначил я свои интерес.
- Ты кто, военный?
- Дембель.
Офицеры переглянулись.
- Ну, раз дембель, то с нашим уважением...
Через две минуты я уже мчался в "техничке" строго на Север знакомой дорогой Фреза - Хайратон! Всё те же барханы по сторонам. Всё те же две нитки трубопровода. Всё те же суслики и тушканчики.
- Довезу только до третьего батальона. Дальше меня не пустят. Погранзона, - извинился водила.
Водила и сам был бы рад махнуть вместе со мной в Термез, но его даже близко к Мосту не пропустят пограничники.
Я спрыгнул в пыль возле палаток третьего батальона нашего полка. Вспомнился приезд в Афган и первая ночь в чужой стране. Свою первую ночь в Афгане мы ночевали в КАМАЗе возле третьего батальона. Сегодня я бы ни за что не стал спать в машине. Завалил бы в любую палатку и на правах Дембеля Советской Армии потребовал для себя кровать на нижнем ярусе.
"Какие мы были наивные тогда!".
Итак, диспозиция.
Имеется на хрен никому в Афгане не нужный сержант, третий батальон, пыльная дорога до Моста и колючая проволока со шлагбаумом. Стерегут шлагбаум погранцы, которым дембель Советской Армии - до лампады и никакой не авторитет. Доблестные Пограничные Войска КГБ СССР к нашему Министерству Обороны и Сухопутным Войскам не имеют никакого отношения и мы для них никто.
Пыль.
Пересекать Мост пешком нельзя. Только на машине. У машины должен быть старший - офицер или прапорщик. Сержант не пляшет. Звание маловато. Хоть на танке, хоть на бэтэре, хоть на арбе, хоть на верблюде верхом, но - со страшим.
Офицером или прапорщиком.
Нужна нянька, чтобы перевести меня за ручку через Мост.
Какой угодно офицер не сгодится - у офицера должны быть документы на пересечение границы, а в нашем полку на сегодняшний день всего один человек имеет такое право - через Государственную Границу СССР шмыгать.
Это - я!
Но я - не офицер.
- Иди в Тяжбат, - посоветовал мне энша третьего батальона, когда я доложил о прибытии и своих трудностях, - У них сегодня дембелей отправляют. Если еще не отправили...
Я пулей рванул в Тяжбат, стоявший рядом с третьим батальоном.
На мое счастье дембелей не отправили - их, нарядных, только грузили в КАМАЗ, чтобы перевезти через Мост.
На мое несчастье меня в этот КАМАЗ не пустили - рожей не вышел, пехота!
- Вот список, - ткнул мне машинописью с фиолетовой печатью в лицо их старшой, - Погранцы будут сверяться со списком и пропускать по военным билетам. Тебя в этом списке нет. Ссадят с машины прямо перед Мостом. На этом берегу.
"Понял. Отвалил".
Я был в растерянности и отчаянии.
Вот - я
Вот - Амударья.
Вот - Мост и Советский Союз за Амударьей.
Моя Родина.
Союз Советских Социалистических Республик.
Я заслужил возвращение в СССР.
Честно выслужил свой срок и даже сверх того. Призывался в апреле, а сейчас июнь.
Все необходимые документы у меня на руках.
Какие-то мудаки в зеленых фуражках не пускают меня на мою Родину.
Полкилометра - а не пройти!
Вариантов было два.
Первый:
- Вернуться в полк, снять парадку, одеть подменку и до августа филонить на Памятнике.
Второй:
- Вернуться в полк, из полка добраться до батальона, удивить и обрадовать моего друга майора Скубиева своим прибытием для дальнейшего прохождения службы и в августе уволиться вместе с ним. Проехать, пролететь, как угодно преодолеть триста километров от Хайратона до Шибиргана без оружия для того, чтобы снова встать под ремень и продолжить службу.
Я выбрал третий вариант - пошел христарадничать к ублюдкам-погранцам.
Погранвойска - неполноценные войска. Выучка и вооружение не те, не дотягивают до пехотных. Погранвойска КГБ СССР охраняют государственную границу. Оборона границ - не их дело. Армия свои посты берёт под охрану и оборону. В сущности своей, погранцы - такие же вертухаи, как тюремный конвой или зоновская вохра, только не в краповых фуражках, а в зелёных. И вот эти вертухаи держат себя к нашему брату-махре заносчиво и высокомерно. Совершенно не по заслугам.
Даже охранники в тюрьме - не звери. Погранцы, живя бок о бок с пехотой, всё-таки переняли какие-то добрые человеческие качества.
- Жди тут, - сказали мне зелёные фуражки на шлагбауме, проверив мои документы и убедившись, что я не дезертир, - Щас что-нибудь придумаем.
Я встал "тут".
Погранцы не сдвинулись с места, чтобы "что-нибудь придумать".
- Чи аст? - задали мне нормальный человеческий вопрос после пяти минут стояния.
- Аст, - кивнул я и достал из пистона кропаль чарса.
Была у меня одна мечта...
Переправиться через Мост и, стоя на нашей, советской стороне, не торопясь долбануть последний косяк, глядя на Афган. Мне бы это доставило удовольствие - курить афганский чарс на советской стороне.
Мечта был выкурена с погранцами возле Амударьи с неправильной стороны Моста.
Что они видят╦ эти погранцы, возле своего сраного шлагбаума все два года службы? Для них кропаль чарса - за счастье.
Подобревшие от моей щедрости погранцы тормознули грузовик и нагнули старшего:
- Перевезёте с собой сержанта!
Спорить с погранцами возле шлагбаума госграницы - себе дороже. Старшой уступчиво согласился. Я попрощался с добрыми погранцами и прыгнул в кузов. Грузовик на две трети был завален барахлом, которое везли в Союз три прапорщика. Сразу видно - куски не зря провели свои два года в Афгане. На всю жизнь затарились бакшишами.
Вместо полка, губы и Памятника, вместо командирских объятий моего друга майора Скубиева и нудной караульной службы первого батальона я переехал по Мосту Дружбы в Союз Советских Социалистических Республик. Оставалось пройти таможенный контроль, добежать пять километров до Термеза, получить на выплатном пункте советские рубли, на вокзале купить билет до Ташкента и вернуться домой.
Живым.
Я оставлял Советскую Армию - самую могучую армию мира.
Советская Власть была сильна, а наша армия - несокрушима.
Это было 19 июня 1987 года.
Я стоял на берегу Амударьи.
Один.
В СССР.
Стоял и смотрел с советского берега на Хайратон, перевалбазу Сороковой армии
Те четыреста сержантов, с которыми я позапрошлой осенью на этом самом месте нетерпеливо ожидал переправы, были рассеяны по Афгану и отрезаны от меня водами Великой Реки Востока. Многих река отрезала навсегда и песок пустынь раскаленными песчинками засыпал страницы их коротких биографий.
Война была окончена для меня и скоро окончится для тех, кому повезет вернуться.
Начиналась новая война.
За Память. За страну. За самого себя.
Еще захлёбывался от собственных речей Горбачёв, но люди начинали догадываться, что он попросту болтун и дурак. Его вертлявая Райка, раздражая народ своими ужимками, еще корчила из себя светскую гранд даму и пыталась взять равную ногу подружки с аристократкой в двадцать седьмом колене баронессой Тэтчер. Еще кулацкий отпрыск Ельцин был обыкновенным, не выделяющимся из массы серым партийным функционером, до кишок преданным Идеям Коммунизма. Еще слетевший с катушек академик Сахаров сидел под надзором в Горьком, а не блеял на Съезде Народных Депутатов. Ещё не был созван сам Съезд, с которого начался развал страны и трагедия миллионов ради благополучия сотен. Ещё было далеко до ГКЧП. Еще звание Героя Советского Союза присваивалось за подвиги во славу Отечества, а не за глупую и ненужную смерть по пьянке под траками боевых машин. Еще имя Гайдара принадлежало детскому писателю, а не его проклятому внуку с рожей поросенка, оторванного от корыта со сгущенным молоком - выродку рода человеческого. Еще было далеко до "рыночных реформ" и "шоковой терапии". Еще не был растоптан наш Красный Флаг и не поменян на белогвардейско-власовский триколор. Еще не был расстрелян из танков Белый Дом и сам он был никаким не "белым", а Домом Советов РСФСР.
Начиналась война, только я не умел понять этого своим куцым умишком.
В Закавказье, Прибалтике, Средней Азии нам еще не кричали "Чемодан - Вокзал - Россия!" и не резали наши семьи, отбирая наши дома, но война уже началась.
Война начиналась не на театрах боевых действий, она пока была в головах.
Как только одним гномикам вкрутят в мозги, что они лучше других гномиков потому, что у тех не такой цвет кожи или форма носа, не такие красивые песни или не подходящая религия - вот тогда-то и начинается Война, когда брат перестает быть братом, а становится подлежащим уничтожению врагом.
Никто из гномиков, посылая пулю в цель, не ответит на вопрос: "За что?!". Ответ будет коротким, глупым и подлым: "Так надо!".