Всего за трёху таксист довез меня до дома.
Вот мой двор.
Вот мой дом
Вот скамейки возле подъезда и мои окна на первом этаже.
Еще нет пяти утра, но уже вполне по-летнему светло.
И нет сил зайти в подъезд. Не идут ноги.
"Неужели я и в самом деле вернулся?".
Мне не верилось, что именно мне - такое счастье.
"За что? Чем особенным я заслужил?".
Дом, двор, подъезд, скамейки - это не могло быть наяву.
"Я сплю и мне снится сон".
Я боялся спугнуть этот сон "про дом родной и возвращение на дембель" - самый частый и самый сладкий солдатский сон.
"Сейчас я открою дверь подъезда, а там - Шайба, плац, Мост Дружбы и построение тех кого переправляют в Афган. Меня быстренько поставят в строй - и на КАМАЗ. Здравствуй, Хайратон".
Одну за другой я выкурил три сигареты и не почувствовал их вкуса.
Из подъезда вышел сосед:
- О! Андрей! Отслужил уже? Так быстро?
Не вставая со скамейки я пожал протянутую мне руку.
"Быстро? Если двадцать шесть месяцев - это "быстро", то я, наверное, за в магазин хлебом ходил, а не в Афгане служил".
Сосед забыл про работу, на которую шел, и присел рядом со мной:
- Ну, как там, в Афгане? А то в газетах разное пишут.
Я посмотрел на соседа. Лет пятьдесят мужику, а вопросы задает те же самые, что восемнадцатилетние духи.
Глупые.
Ему - пятьдесят, мне - двадцать. И кто из нас умней? Кто не зря прожил жизнь?
- Нормально, в общем. Строим школы. Сажаем деревья, - дал я ожидаемый ответ.
- Вот и в газетах так пишут. Значит, правда. А вот я еще читал...
"Да пошел ты в жопу со своей начитанностью!", - я встал со скамейки и зашел в подъезд.
Вот и моя дверь.
Замок, номер, краска, кнопка звонка - те же самые, что и двадцать шесть месяцев назад, когда я закрыл ее за собой, уходя в военкомат. Знакомые с дошкольных времен.
До боли в груди.
До слезы.
"Неужели, в самом деле служба - кончилась?". - я нажал звонок и его веселое дребезжание сделало необязательным построение на плацу и отрезало от меня Шайбу, Мост Дружбы, Хайратон, Афган и даже дембельский поезд, с дембелями-попутчиками.
Я стоял на лестничной площадке напротив своей квартиры и давил на кнопку звонка.
В военной форме.
Гражданский человек.
Дверь открыла мама и сразу же заплакала, уткнувшись лицом в мою дембельскую эксперементалку.
- Всё хорошо, мама, - гладил я ее по спине, - Я вернулся.
Проплакав короткое время, необходимое для того, чтобы первая волна радости улеглась, мама отстранилась от меня:
- Ты пока кушай, а я обзвоню родню.
На кухне моментально разогрелись заранее пожаренные котлеты и сваренные макароны и пошел обзвон родственников.
К восьми утра собралась родня и даже бабушка с дедушкой приехали из деревни с первым ранним автобусом.
Не передать мою радость!
Окружившие меня родные люди казались вышли из сказки. Вот только недавно - пыль, губа, жара, Афган... И вот, я - дома!
Матушка обтирала фартуком бутылку водки:
- С твоих проводов сберегла.
Сели.
Выпили по первой.
За мое возвращение.
Я молчу.
Вспоминаю пацана из поезда, который с нами в купе ехал, знаю, что по-русски говорю слабо и молчу.
Водка вообще не понравилось. Бражка - сладкая. Если ее добавить чарсом - самое оно. А водка - горькая. Неприятно пить.
Сижу, молчу.
Водку не пью. Пригубляю из вежливости.
Вилкой в закуску тыкаю.
Налили по второй.
Сосредоточенно выпили.
За ждавших и молившихся за меня.
Я снова не пью и снова молчу.
Налили по третьей.
Я встал:
- Третий - молча! - сообщил родне и выпил первый, не чокаясь.
Пятьдесят грамм, а с отвычки по шарам дало знатно!
Всем было интересно узнать "как там и что?". Для родных я не с Афгана приехал, а с космоса прилетел. С другой планеты.
- Андрюшка, - нацелились на меня вопросами дядья, - Ну, как там вообще жизнь-то?
Я рассказал.
Коротко.
В общих чертах.
Без подробностей.
Дескать, и служба нормальная, и кормят хорошо.
Жить можно.
А вот если бы не пыль и жара, то и вовсе было бы замечательно.
Почти как в России.
Зато там люди хорошие служат.
Свои.
Настоящие.
Братья.
Мы сними такое прошли!..
Я рассказываю, рассказываю, а сам вижу, что лица у родственников стали вытягиваться.
"В чём дело?", - не пойму, - "Я же не про войну рассказываю, а про быт. Чего они так перепугались?".
Тишина установилась за столом, даже вилкой никто о тарелку не звякнет. Все на меня смотрят удивленно и грустно. Будто я калека. Не своими ногами до дома дошел, а на каталке прикатил себя руками.
Молчат, смотрят на меня и покашливают. Не выпивают, не закусывают. Того гляди, сейчас встанут из-за стола, попрощаются и уйдут.
- Внучок, - наконец тихо спросила бабуля, - Ты в нашей Армии служил, ай в тюрьме сидел? Что-то говор-то у тебя больно крепкий.
Зазвенел звонок и разрядил обстановку.
Пришла Светка. Отпросилась с работы.
Настоящая, живая девчонка!
Моя!
Два года мне письма писала. Ждала.
Я два года не то, что "не трогал" - издалека не видал девушек, а тут - совсем рядом, вкусно пахнет и такая упруго-тёплая. Можно трогать за все места.
У меня аж голова закружилась и напряглась мускулатура в месте, нетренированном сдачей нормативов и бесполезном на кроссах. Захотелось тут же, на месте раздеть Светку и...
Но, родня!
Полон дом родни!
"Ну, я вечером до тебя доберусь!", - пожирал я Светку голодными глазами.
Сели со Светкой во главе стола, как жених с невестой.
Понятное дело: раз дождалась, то дело к свадьбе. Обязан жениться.
А я и не против!
Я хоть сейчас!
Я целых два года ни на ком не женился и мне очень срочно необходимо жениться, а то я сейчас лопну от непроизвольной натуги - застоявшиеся за два года аккумуляторы генофонда требуют разрядки.
После третьей, как положено на русских застольях, родня запела. Я сидел трезвый, сделанный глоток водки выветрился, подпевать мне не хотелось, зато хотелось скорее во двор, к пацанам и еще хотелось пройтись по городу, посмотреть как он тут без меня.
- Мне надо переодеться и переобуться, - сказала Светка, когда я предложил ей выйти из-за стола и прошвырнуться, - Я же прямо с работы отпросилась, а на работу в шпильках хожу. В них ходить неудобно. В танкетках будет удобнее.
До Светкиного дома две остановки и вот он, звездный миг, о котором я начал мечтать еще в учебке - я иду по своему району в диковинной тропической форме с сержантскими лычками на погонах.
"Смотрите! Был - шпана патлатая, стал - сержант Советской Армии".
Я шел по улице не спеша, с достоинством и честью, а под руку меня держала красивая девушка с длинными ногами и распущенными волосами. Всё точно так, как рисуют в дембельских альбомах.
Моя девушка, чтоб вы знали!
Не каждого, далеко не каждого дожидаются из армии. Соответствовать надо.
Мимо шли земляки с милыми, родными, бледными, незагорелыми лицами. Два года вокруг меня были только смуглокожие - что славяне, что чурки. Солнце в Афгане жесткое. Загар тёмный. Мы весь день, считай, на свежем воздухе. У всех в полку рожи смуглые и обветренные. Я выделялся из толпы темно-коричневым загаром и невиданной формой. Сразу видно - человек приехал очень издалека и служил в секретных спецвойсках. Каждый встречный, хоть ненамного, но останавливал свой взгляд на мне и это было приятно - во взглядах читались интерес и уважение.
Двадцать минут неспешного хода. Вот уже Четвертая городская больница рядом с которой Светкин дом. Пока она переодевается, я успею покурить.
- Эй, чувак, ты с какого района?
Я и не понял сперва, что это меня спрашивают. Я тут родился и вырос, меня на районе каждая собака знает.
"Залётные, что ли?".
Между районами города существовала не вражда, а скорее соперничество. Гуляние чужаков с местными девчонками не приветствовалось.
Три сопляка.
Лет по шестнадцать-семнадцать.
Не из моей школы, иначе, я бы их запомнил еще пионерами.
Когда я уходил в армию, им было по четырнадцать-пятнадцать. Сидели они строго в своем дворе и по улице не фигурировали, а тут, смотрите-ка на них - повзрослели, осмелели. Страху не ведают, взрослых пацанов ни во что не ставят - с вопросами подкатывают.
- Эта тёлка, - сопляки показали на Светку, - с нашего района. Чтобы мы тебя с ней больше не видели. Понял?
"Ни фига себе заявочки!", - если бы мои домашние тапочки заговорили со мной, я бы не удивился сильнее такой борзоте.
- Иди, переодевайся, - скомандовал я Светке, - я тебя тут подожду.
Светка упорхнула и я остался наедине с допризывниками.
Ребятишки крепенькие, но юные. Скелеты долговязые, но мышечные корсеты недоразвиты. Силу они нагуляют годам к двадцати трём, лет через семь. При таких физических данных очень смело с их стороны обращаться к товарищу сержанту, не испросив разрешения.
Очень смело и очень глупо.
Потому что разговаривать я не умел и полемика с личным составом у меня была короткой и убедительной.
Ближний ко мне выхватил мой крюк с правой, как старлей в Куйбышеве и прилег тут же. Второй получил прямой с левой в нос и согнулся, удерживая прижатыми к лицу ладонями закапавшую кровь.
Третий схватил меня за грудки и с ним пришлось повозиться секунд восемь. Вспомнилась моя святая и чистая юность, городской Дворец Пионеров, секция дзю-до и зелёный пояс за технику.
Подхват под одну ногу.
Тот же самый бросок через бедро, только за счет отрывающего партнера от земли маха ногой вверх траектория полета получается амплитудней.
"Сколько лет назад я ходил с секцию? Четыре? Пять?" - я был удовлетворен успешно проведенным приёмом. - "а навыки остались. Помнят, руки-то. Помнят!".
Всё-таки я больше спортсмен, чем боец - взял и по привычке подстраховал партнёра, чтобы он пришел аккуратно на спину и не покалечился при броске. Ещё и поддернул его на себя, чтобы он не больно ударился. Боец привёл бы противника вертикально на голову и позволил бы ему собственным весом сломать себе шейные позвонки.