Завалил в хату с заполошными глазами:
- Мужики, мне на два часа на волю надо! Срочно! С подельником договориться!
Ага.
На волю.
Прямо с тюрьмы.
Всего на два часа.
Его для этого к нам и привезли, чтобы он туда-сюда шлялся, когда ему приспичит.
Уже с этих слов мы поняли, с какого поезда этот пассажир - болван и олух почище дубёнского мордвина Николая.
Я решил обыграть его стремление попасть на волю "переговорить с подельником". Хата, уже несколько попривыкшая к моим выходкам, поняла меня без слов и решила поддержать.
Вечером после ужина я, сидя за общаком, обратился к братве, расположившейся на шконках:
- А какой у нас сегодня день недели, пацаны?
- Суббота, - с энтузиазмом подсказали мне, ожидая спектакля.
- Верно, - подтвердил я, - Суббота. Так что будем решать? Кто пойдёт?
Я незаметно скользнул взглядом по Бролу.
Брол затаил дыхание и жадно слушал, следовательно готов хавать любую шнягу, которую я ему сейчас буду скармливать.
- Братва, - голосом, ищущим сочувствия, взывал я к арестантам Три Пять, - Мы живем, конечно, дружно, но совесть тоже надо иметь. Я - не пойду. Я - ходил в прошлую субботу. Я вам не мальчик на побегушках. Пусть кто-нибудь другой сегодня идёт.
Брол схватил кинутую косточку всеми зубами:
- А куда, мужики? Куда, надо идти? Куда идти-то надо?
- Да за пивом, - лениво пояснил со своей шконки Алмаз.
- Мы тут по субботам вечером за пивом по очереди ходим, - подтвердил Игорёк.
В хате, действительно, витал ощутимый запах алкоголя - от пакетов с брагой, затаренных Камилем под полы.
- Как "за пивом"? - Брол поверил, поверил сразу, что по субботам арестантов из тюрьмы отпускают на волю затариться пивком, правда его, не смотря на природную тупость, всё еще покалывали иголочки сомнений.
"Надо устранить эти нелепые сомнения в правдивости моих слов".
- Обыкновенно, - нудным тоном, как о давно надоевшей процедуре начал раскладывать я, - Всего три банки. На вахте говоришь: "Я из Три Пять". Тебя пропускают. Возвращаешься обратно с пивом - одну банку оставляешь на вахте, две - несешь в хату. Я ходил на прошлой неделе. Сегодня пусть кто-нибудь другой идёт.
"Поверил!", - оценил я загоревшиеся глазенки Брола, - "Ещё чуть-чуть - и побежит".
- А деньги? - спросил Брол с последней надеждой, что его всё-таки разыгрывают.
- Какие деньги?! - понятливый Игорёк подыграл мне, - Ненужные летние вещи! Сейчас скинемся у кого что из шмоток есть, тётя Клава нальет три банки за одежду.
- А где вы пиво берете? - Брол охотно поверил в ту пургу, что я ему прогнал и теперь уже деловито уточнял детали.
- В "Уралочке", - вполне правдоподобно слепил я.
"Уралочка" - это пивная на той же улице, что и тюрьма. Репутация у заведения низкая, публика соответствующая и университетская профессура в нее не заглядывает. В основном в ней пьют пиво и ссат за углом те, кто ранее уже заезжал на эту улицу под конвоем и квартировал на тюрьме. В самом деле удобно: посидел на тюрьме, освободился, попил пива, гоп-стоп, еще попил пива и домой, на тюрьму. И никого ловить не надо, все под руками - в "Уралочке" пиво пьют.
- Мужики! - умоляющим тоном принялся нас упрашивать Брол, - Мужики, разрешите сегодня я схожу? Я всё понял. Я смогу, я успею!
Мы насобирали ему олимпиек и кроссовок, увязали в узел, словом, снабдили всем необходимым.
- А банки? - опомнился Брол, - Где банки?
- На вахте возьмешь, успокоил я его, - Только попроси тётю Клаву, чтобы помыла, а то они, поди, с прошлого раза немытыми стоят.
- Кто это тебе на вахте станет банки мыть? - поддакнул Алмаз, - Дубаки, что ли? Они тебе помоют, жди. Скажи тете Клаве пусть помоет, да не сразу банки забирай - дождись отстоя пены, она потом дольёт.
Брол кивнул, уцепил узел со шмотками и заколотил в дверь.
Отщелкнулась кормушка.
- Чёте? - спокойно поинтересовался продольный дубак у Брола.
Три Пять имела репутацию солидной хаты и продольные дубки без страха открывали нашу кормушку и дружелюбно шли на контакт. Грубостей и провокаций за нами не было.
- Открывай, - заговорщицки, как своему сообщнику, подмигнул Брол.
- Зачем? - не понял дубак.
- Как зачем? Сегодня - суббота. Я за пивом иду.
- А-а, за пивом? - въехал хозяин продола, - Я вот сейчас открою хату, выволоку тебя на продол и напою тебя пивом. Дубиналом. Один удар по почкам заменяет кружку пива. Слыхал?
Брол понял, что его разыграли, загрустил и отошел от двери.
- Еще раз в дверь стукнешь - пойдешь в карцер, - пообещал ему дубак.
Услыхав про карцер, Брол сделался совсем грустный.
Хата хохотала сильнее, чем над Камилем, когда тот затачивал сталь о бумагу. Таких дебилов как Брол к нам ещё не поднимали.
Был этот Брол как печкой пристукнутый, весь какой-то несуразный. Дать такому автомат - он или сам застрелится, или соседа застрелит: ему, ведь, идиоту, непременно нужно будет в ствол посмотреть, как пуля вылетает, он вылупится глазом в дульный срез и на спусковой крючок нажмет. Таким, как Брол, не то, что автомат - ложку давать страшно.
Кстати, о ложках.
Дурной тон - набирать на тюрьме вес.
Если человек поправляется на тюрьме, значит, на тюрьме ему лучше, чем на воле. Как правило, набирают вес одинокие по жизни бродяги-бичи: без дома, без семьи, без родных, без Родины, без флага, без стыда, без совести. Летом золото моют или шабашничают, а на зимовку - в Дом Родной, отъедаться и отмываться всю зиму и копить силы до следующего полевого сезона. Молодежь на тюрьме худеет. Не из-за того, что голодом морят, а из-за условий содержания: спертый, прокуренный воздух в хате, теснота, недостаток движения, утрата аппетита. Всё-таки аппетит после четырех часов тактических занятий на полигоне и после четырех часов лежания на шконке несколько разный. Бывало, после тактики, особенно, если ещё и чарсу курнуть, только одна мысль:
- Жрать. Жрать! Жрать!!!
Борщ с мясом и аджикой, второе с мясной подливкой, хлеба кусков шесть, компот и добавку. После обеда еще и чаю с печеньем в расположении роты попить обязательно.
А на тюрьме закинул две-три ложки - вроде и сыт уже. На второе смотреть не хочется.
Если перед обедом подумаешь про предстоящий тебе приговор - то и эти три ложки не полезут.
Вот и худеет молодежь - от снижения аппетита и атрофии мышц.
Брол умудрился набрать вес, что никак не характеризует его в лучшую сторону.
Заехал в хату - стручок стручком. Худенький, лопоухий, с острым носиком, быстрыми глупыми глазками, ну вылитый крысёныш. Быстро просек, что почти никто в хате не ест за обедом второе, особенно, если дают перловку или сечку, и стал подъедать нетронутые порции, испросив разрешения.
Ему не отказывали. Казённой пайки разве жалко?
Он притаптывал, не стеснялся.
По три-четыре шлёмки гнуснейшей перловки, которую в армии, кроме духов, никто не ест и в тюрьме немногие жалуют.
Говорил Брол в основном о жратве - что он ел раньше и чего бы он поел теперь. Если разговор заходил о музыке или о футболе, Брол переводил тему в плоскость кулинарии:
- Да... Футбол... Играли мы как-то в футбол... Я после жрать захотел... А дома мать голубцы со сметаной приготовила... Шесть штук сожрал... Сейчас бы, наверное, двадцать смог.
Сначала высказывания Брола вызывали смех, потом - кривые усмешки. Вообразите себе человека, который умеет говорить только о жратве и любой разговор переводит на эту тему.
Это не человек.
Это свинья.
С мыслями и желаниями свиньи.
Кому приятно сидеть в одной хате со свиньей?
Первым не выдержал самый младший - Игорёк.
- Слушай, Брол, - с вежливой улыбкой попросил он, - Кончай херню пороть, а? Если тебе, кроме как о жратве, говорить не о чем, ты лучше помолчи. Умнее смотреться будешь.
- А чё вы всё время ржёте? - попробовал обидеться Брол, - Что я ни скажу, вы все ржёте.
- Да потому, что ты херню несешь!
Брол насупился.
Несколько минут он думал.
- Ладно, - выдвинул он условие нашему сообществу, - Я в хате вообще ничего говорить больше не буду. Вот только хлеба спрошу у кого-нибудь. Или кашу. Вы ее все равно не едите.
"И о чем с ним говорить? Скот - он и есть скот. Животное".
Основные маршруты арестанта - короткие.
От шконки до общака - полметра.
От шконки до дальняка - метра четыре.
Метров пятьдесят до прогулочного дворика.
Столько же до бани.
Прогулочный дворик - восемь шагов по диагонали. В хате и восьми шагов нет. Содержание под стражей не предусматривает физических нагрузок - сиди, кайфуй.
Не хватает движения. Остро не хватает.
Недостаток движения восполняется, отжиманиями, присядками, гимнастическим упражнениями - чем угодно, но держать мышцы в тонусе! Никто в хате не расстраивался, когда проигрывал по игре и падал на кулаки, отрабатывая проигрыш - хоть какая-то нагрузка. В долгой неволе не бежит кровь по венам, застаивается. Хоть чифиром, хоть отжиманиями, хоть присядками, но разгонять, гнать и гнать эту кровь, держать себя в форме и тонусе, а то закостенеешь, если разленишься.
- Алмаз, расставляю? - напрашивался я на отжимания, наперёд зная, что проиграю.
Алмаз, после удачных опытов по добыче алкоголя исполнившийся ко мне уважения и глубокой симпатии, никогда не отказывался потренировать меня:
- d2-d4, - своим любимым ферзевым гамбитом предварял персональный тренер моё восхождение к олимпийскому пьедесталу по отжиманию и присядкам.
Брол физические нагрузки презирал, в наших играх не участвовал, никому не проигрывал и потому не приседал и не отжимался. Его маршрут укладывался в треугольник "общак, дальняк и шконка". Можно сказать, что в хате Брол только лежал, жрал и срал.
Жрал без ума и срал без памяти.
В армии я повидал немало чмырей, но среди них не встречал ни одного, который бы жрал в сортире. Брол смело шел на дальняк с куском птюхи. Садился срать и совал сухарь в рот, обеспечивая непрерывность процесса.