В хате не принято ходить на дальняк, если кто-то кушает или пьет чай. Это невежливо. Всякий раз отправляясь на дальняк по нужде, каждый обязательно огладывался на общак:
- Никто не ест?
И лишь убедившись, что за общаком никто не ест и не пьет, и что никого своими действиями не заденет, нырял за перегородку и справлял на дальняке свои надобности.
Ест Брол или не ест - никого в хате не волновало. На Брола не оглядывались.
Брол не возражал.
Через месяц такой ленивой и сытной жизни у Брола начал отвисать животик, налились щечки и попа. Худенькая фигурка оплыла жирком и чем дальше, чем сильнее напоминала не мужскую стать, а женские соблазны.
- Хорошо, что ты сидишь на усиленном, а не на строгом, - оценил в бане голого Брола повидавший много хат и тюрем Юра Вайтюк.
- Почему? - повиливая бёдрами, Брол вытирал свои обабившиеся телеса казенным вафельным полотенцем.
- На строгом тебе бы нашли применение, - усмехнулся Юрок.
Согласен с ним.
На строгом режиме Бролу бы нашли применение. Без угроз и насилия. За три шлёмки перловки и кусок сала уговорили бы.
На усиленном - бытовой гомосексуализм не приветствовался.
Лука.
Сережа Глушков, двадцать семь лет. Двойное убийство. Статья 102 УК РСФСР.
Родился и всю жизнь прожил в деревне. Сирота. Рано остался без родителей. Воспитывался у бабки и прабабки. В армию призван не был из-за вскрытой медкомиссией дебильности. Самогон первый раз попробовал в шесть лет. Курить начал с восьми. В восемь лет уже регулярно употреблял самогон из-за чего начал отставать в развитии от ровесников. Алфавит знает не полностью. В каждом классе сидел по два года. После четвертого класса, почти в пятнадцать лет, бросил школу и устроился в родной колхоз пастухом. По работе нареканий не имел, одни сплошные благодарности - Лука обеспечивал надои и привес нужным образом, коров понимал и любил. Кругозор крайне узок - полковые урюки рядом с Лукой выглядят академиками. Говорить с полным пониманием дела может только о быках и коровах, к остальным темам равнодушен и разговор не поддерживает. Словарный запас крайне скуден. На осмысление услышанного Луке требуется некоторое время, отчего речь его своеобразна.
- Лука, - допытывает неугомонный Игорёк, - Ты в колхозе кем работал?
- Кем работал, кем работал, - бормочет в ответ Лука, - Всё тебе надо знать. Кем работал. Пастухом работал.
- Что ли ты скотину пас?
- Скотину пас, скотину пас, - эхом отражает Лука последние слова вопроса, - Всё тебе надо знать. Скотину пас. Да, пас.
- И ты их не боялся, коров этих?
- Не боялся, не боялся. Всё тебе надо знать. Конечно, не боялся. Я их чуть что - кнутом. Прямо по глазам!
Лука вспоминает, как он "кнутом прямо по глазам" вверенных ему коров и быков - и звереет, но тут же успокаивается, возвращается в свой привычный образ чморика.
Лука похож на убийцу не более, чем дождевой червяк на половой член. Низенький лобик, бегающие глазки, избегающие прямого взгляда, узенькие плечи, не развитый торс, кривенькие ножки и ростом на голову ниже меня. Если посмотреть Луке прямо в глаза, он через две секунды отведет взгляд - морально-волевые качества на уровне ротного чмыря. Если бы Луку призвали в армию, сгнил бы на полах, все два года шуршал бы как трешница наравне с духами. Никто бы его в черпаки не перевел.
Однако, за Лукой два трупа.
Две пенсионерки - шестидесяти девяти и девяносто одного года.
Бабушка и прабабушка.
Привыкшему к алкоголю Луке надо было выпить, горели трубы, а старая не давала со своей пенсии. Лука этой пенсии сильней бабушки ждал, а старуха получила у почтальонки деньги и в подол припрятала, стерва.
Лука обиделся и задушил старушку.
Задушил, вынул из подола пенсиюшку, пошёл, купил самогонки, помянул родственницу, поправил здоровье и вспомнил, что осталась живая свидетельница - прабабка. Прабабка была ветхой и не вставала, но всё слышала и могла заложить.
Лука удавил и прабабку.
После и ее помянул.
Совсем уже пьяный он пытался прикопать обеих бабок на огороде, но был спален соседями, которые стукнули участковому.
Луку взяли с поличняком - пьяным, в огороде, с лопатой, при двух трупах.
Луке корячился "вышак", но вызванная многолетним употреблением сивухи дебильность должна была его спасти от расстрела и обеспечить гуманную пятнашку строгого. Дебилов в Советском Союзе к расстрелу не приговаривали. За свой приговор Лука не переживал, потому, что сознание его было сумеречно и мутно.
- Эй ты, скот, - попытался я поговорить с ним про "совесть", - Тебя две старухи воспитали на свою пенсию, кормили тебя, идиота такого, а ты их убил. Ты за что двух старушек заколбасил, животное?
- За что убил, за что убил, - привычно забубнил Лука, - Всё те надо знать. За что убил. Лукавый попутал, вот и убил.
"Лукавый, значит, попутал". - понял я, - "А сам он тут не при делах. Как Брол".
Ну, раз, "лукавый попутал", то быть Сереже Глушкову "Лукой".
Погоняло "Лука", данное мной после таких объяснений своего негодного поступка, прилипло намертво, как штамп в личном деле.
Сообщество посмотрело на Луку без симпатии, но и без ненависти - почти у каждого был "свой" труп и некому было колоть глаза никому в хате ненужной правдой-маткой. Раз не пидор - сиди за общим, а там посмотрим.
Лука питался вместе со всеми за общаком на правах "я не пидор".
Все, кроме меня и Вайтюка, имели право на общее по своей масти - "я мужик".
Вайтюк был единственный пацан между нас и его принадлежность к Правильному Ходу и пацанской масти была определена сходняком на Одиннадцатой зоне. Сходняк принял Юру Вайтюка за пацана.
Пацан стоит значительно выше мужика и слово пацана - закон.
Я, после карцера, считаться "мужиком" уже не мог, так как "страдал за общее". Но и пацаном я не мог считаться - временно, до зоны, а там как сходняк решит. Для таких как я существовал тюремный титул "стремящийся к правильной жизни". "Правильная" жизнь, разумеется, должна быть воровской, чтобы считаться правильной. Слово стремящегося весило больше, чем слово мужика, но гораздо меньше, чем слово пацана. То есть я мог что-то подсказать Альфреду, Камилю. Павлецову, Алмазу, Игорьку, но Вайтюку я подсказать не мог - по масти он стоял выше меня. Луке я мог не только "подсказать", но и "указать", точно так как указал Сирота место чёрту на КПЗ, но раз в хате был пацан, то я, как всего лишь стремящийся, не мог лезть поперёк него.
Стремящийся - будущий пацан.
Пацан - будущий Смотрящий.
Смотрящий - будущий Положенец.
Положенец - будущий Вор.
Не все стремящиеся становятся пацанами, не все пацаны становятся Смотрящими, не все Смотрящие становятся Положенцами, не все Положенцы коронуются в Воров, как не все лейтенанты дорастают до генералов.
Для того, чтобы стать генералом, нужно для начала получить лейтенантские погоны.
Для того, чтобы стать Вором - нужно стремиться.
Ни для кого из сообщества шансов стать Вором уже не было: они "неправильно начали жизнь", то есть для облегчения своей участи согласились сотрудничать со следствием и давали чистосердечные признательные показания.
Я - всё отрицал.
Вайтюк - тоже.
Поэтому, мы с Вайтюком "отрицалы", а остальные - мужики.
Это в лучшем случае - "мужики". До мужика еще дорасти надо. Заслужить. Лука - не "мужик", а всего лишь "не пидор".
Пока - не пидор.
Пока.
Пока, в Три Пять - Лука не пидор, а там жизнь сама всех по мастям растасует.
Вайтюк - пацан по жизни - позволил Луке кушать за общим.
- На хрена, Юр? - тихонько, чтобы никто не слышал, шепнул я ему при случае, имея ввиду, что не место Луке среди мужиков.
Вайтюк посмотрел на меня, подумал немного, понял, что имеет смысл пояснить свои действия для "стремящегося" и ответил:
- Пидорасов и на зоне хватает. Нечего их не тюрьме плодить. Поднимется на зону - Люди определят ему масть и укажут место.
Единственный арестант в хате, который остро невзлюбил Луку был Брол - приревновал его к перловке.
До Луки Брол доедал за всей хатой перловку и сечку, а тут на хату из голодных краёв поднялся Лука и без спроса вступил в долю. Луку и Брола развели на том, что одна сторона общака будет отдавать перловку Бролу, а другая сторона - Луке. Через месяц Лука начал догонять Брола по объему живота и пухлости щёчек.
- Лука, ты в шахматы катаешь? - зазывал я его от скуки.
- В шахматы играешь, в шахматы играешь, - отзывался Лука, - Всё тебе надо знать. На хрен мне сдались твои шахматы? Сидите вы тут с Алмазом, херней маетесь.
- А чем же нам заниматься, Лука?
- Чем заниматься, чем заниматься. Всё тебе надо знать, чем заниматься. Жрать надо больше. Силы копить. Вот чем заниматься, чем заниматься.
Боря.
Девятнадцать лет. Белокурый смазливый деревенский мордвинёнок.
Изнасиловал и убил односельчанку, к которой воспылал похотью, не постыдившись семидесятитрехлетнего возраста потерпевшей. Убил обыкновенным молотком Экспертиза насчитала пятьдесят один удар.
Мужик Павлецов ударил всего один раз.
Мужик Алмаз тоже всего раз ударил своего квартиранта ножом.
Мужик Альфред и вовсе не бил, а только кинул пепельницу в голову терпиле.
Какой ничтожной мразью надо быть и что при этом чувствовать, чтобы пятьдесят один раз ударить старуху молотком?
Я уж не спрашиваю о том, какой мразью надо быть, чтобы так надругаться над старой женщиной на закате ее жизни?
Узнав о "делюге" нашего Бори, я тихо, чтобы никто из мужиков нас не услышал, попросил Вайтюка:
- Юрок, Луку я тебе отдал. Так и быть. Отдай мне Борю.
- Добро, - согласился Юрок, подумав самую малость.
Мудро поступил пацан Вайтюк - ни к чему правильным пацанам спорить из-за мразей.
Выждав время, когда никто в хате не спал и не смог бы впоследствии отговориться незнанием, я сел за общак и обратился к сообществу: