– Сашка, тебе помочь? Ничего не поломала?
– Все в порядке.
– Спуск на простынях отменяется ввиду травмы основного участника, – попробовал отшутиться Вадим.
– Слава богу, – сказала Бронислава Семеновна, продолжая мягко буравить невестку проницательными глазами. Она накрыла ладонью руку Леонида Борисовича и незаметно сжала пальцы. – Нам пора, пожалуй. Таточка, иди одевайся, девочка.
– Подождите, – сказала Таня, вставая с бокалом лимонада. – У меня есть тост. Давайте выпьем за дружбу!
– Отличный тост, – одобрил Герман. – Дружба – это святое.
Таня продолжила:
– И за тетю Надю с мамой. Я бы хотела, чтобы у меня был такой друг на всю жизнь, как тетя Надя.
– Да-а-а, тетя Надя у нас, можно сказать, член семьи, – усмехнулся Вадим и подергал ус.
Надя посмотрела на носки туфель и прикусила губу.
Дети стали собираться домой. Раскланялись со всеми Бронислава Семеновна и Леонид Борисович. Долго прощались в прихожей. За тихой хорошенькой Катей зашел папа с рыжей собакой. Щупленький, с выражением привычного несчастья на лице, он вместе с верным понурым псом ежедневно встречал свою дочь после уроков.
– Не хотите ли рюмочку с нами? – предложила Александра, подбоченясь.
– Нет-нет, что вы! – испугался папа, топчась в дверях.
– А ваша собака? – серьезно спросила она, склонив голову набок и глядя в растерянное лицо родителя.
– Тетя Саша шутит, – успокоила Катя и взяла отца за руку. Он натянуто засмеялся.
Александра склонилась к дочери, крепко расцеловала ее в обе щеки:
– Ну что, до завтра, Танчетта? Вручаю тебя бабушке-дедушке. Веди себя прилично!
– Ты тоже, – ответила Таня.
Дети ушли. Александра задержалась у зеркала в прихожей, пытаясь растопыренными пальцами укротить взлохмаченные волосы. Из дверей спальни выскользнула Надя.
– Извини, зашла в спальню позвонить домой. Маме чего-то нехорошо, поеду скоро.
– Маме всегда нехорошо, когда тебя нет дома, – усмехнулась Саша.
– Пойдем-ка покурим на кухню, – предложила Надя. Она увидела неприкаянно стоявшую в сторонке Симочку. – Сима, пошли пошушукаемся.
Сима поискала глазами Леву и, не найдя, последовала в кухню.
– Ну что, обструкцию будешь мне устраивать? – с веселым вызовом спросила Александра, глядя на Надю.
– Ты сегодня уймешься, наконец, или нет?
– Правда, Сашка, – закивала Сима, – какая тебя муха укусила? Даже Лева мой – в легком шоке.
– Наплевать на Леву!
– Тебе сегодня на всех плевать, – повысила голос Надя. – Какие-то нормы можешь соблюдать? В руках себя держать?
– И на нормы твои – плевать! – Александра засмеялась, откинув назад голову. – Как далеко они тебя завели, эти нормы? Домой возвращаемся не позже десяти вечера – мама не велит; дрожим как овечий хвост – что там в кустах зашевелилось; всему живому говорим решительное «нет», существуем по чужим законам и считаем, что так оно и должно!
– Знаешь что?! – выкрикнула Надя и замолкла, не в силах сдержать закипавшие слезы. – Дура ты!
– Саша, девчонки, вы что, в самом деле, перестаньте! – всполошилась Симочка.
– А твои нормы? – Александра повернулась к Симе. – Они что, сделали тебя счастливой? Все твое счастье на морде написано…
– Замолчи! – Надя шарахнула по столу ладонью. Щеки и губы ее побелели.
Симочка опустила лицо в ладони, ссутулилась и громко, отчаянно всхлипнула:
– Я… я…
– Что?! – почти одновременно воскликнули Надя и Саша.
– Я… я… – заикалась Сима. – Б-беременна…
Обе женщины замерли и уставились на Симочку, не сразу осознав смысл сказанного. Первой вышла из оцепенения Надя.
– Симочка, так это же здорово, – растерянно пролепетала она.
Сима не ответила, продолжая судорожно всхлипывать, замотала головой.
– От кого? – спросила тогда Александра.
Из гостиной послышались громкие возбужденные голоса, что-то упало со стола и разбилось. В кухню влетел, тяжело дыша, всклокоченный Вадим. Вслед ему послышался Ванькин крик: «Да я таких умельцев в гробу видал!»
– Ты кого, вообще, привела в дом? Это же хамло!
Александра подняла брови.
– Ты про Ваньку, что ли?
– Он же всех задрал! Орет, что все инженеры – говно, что мы даже инструкцию по эксплуатации написать толком не умеем, после таких, как мы, ему все переделывать приходится… Про танки стал лекцию читать.
– Это классовая пролетарская ненависть, – объяснила Александра.
– Вечно ты какую-то шваль в дом тянешь! – брезгливо поморщился Вадим. – Сейчас пойду вышвырну его к чертовой матери!
– Нет, это я его вышвырну! – сказала Надя, вставая. – Причем с удовольствием.
Через минуту она тащила по коридору упирающегося Ивана.
– Сам до дому дойдешь или такси вызвать?
– Сам! – Иван никак не мог попасть в рукава куртки. – Постойте, а в бутылочку играть? – вспомнил он, посмотрел на Александру и расплылся в мутной улыбке. Стоявший рядом Вадим по-хозяйски положил руку на плечо жены.
– В бутылочку играть не будем! – сказал он твердо.
– Это почему? – полез на рожон Иван.
Вадим распахнул дверь и подтолкнул его к выходу. Ванька сбросил его руку, обжег черным взглядом – несколько секунд они ненавистно смотрели друг на друга в упор, – потом процедил сквозь зубы «да пошел ты!» и ушел не попрощавшись.
– Какой позор! – сказала Надя.
– Иван, он и есть Иван, – подытожил Вадим, справляясь с волнением, и посмотрел на смеющуюся Сашу. – Ты уж, мамочка, будь добра, избавь нас на будущее от присутствия своего школьного товарища.
Когда вернулись в гостиную, Александра, оглядев оставшихся гостей, поинтересовалась:
– А где наш Паша?
– Паша спит в детской, – сказал кто-то.
– Надо его разбудить!
– Не надо, – попросила Надя.
– А я уже здесь! – раздался из коридора голос Паши.
Он вошел в комнату свежий со сна, частично протрезвевший, зябко потер руки, присел рядом с Надей. – Господа, предлагаю тост за любовь!
– За любовь уже пили, старик, – напомнил Герман, подбирая крошки бисквита с блюдечка. – Да и потом, нам пора.
– Я не помню, чтобы пили за любовь! – сказала Александра. Она пошарила глазами по столу и разочарованно протянула: – Кажется, все выпито.
– Э, нет, Сашуля, – сказал Паша. – Я не так прост, как ты думаешь. Он нырнул с головой под стол, покряхтел и извлек едва початую бутылку сольватированной водки. Победно водрузил ее на стол и легонько положил руку на Надино колено.
– Между прочим, твоя жена звонила, разыскивала, сказала, что заедет за тобой на машине, – сказал Вадим, предупредительно пощелкивая пальцами по бутылке.
– Да ты что! – упал духом Паша.
Надя сбросила его руку с колена.
– Надюша, это… я сейчас объясню.
– Молчи, мужчина, твое слово двадцать третьего февраля, – парировала Надя, нервно куснула пирожное «эклер» и отерла уголки губ большим и указательным пальцами.
В комнату вошла Симочка, умытая, с припухшими глазами, шмыгнула на свое место рядом с Левой. Он наклонился к жене:
– Что с тобой? – спросил, вглядываясь в ее лицо с неподдельным беспокойством. Это были его первые «человеческие» слова за долгое время, обращенные к жене.
– Ничего, – расцвела она в улыбке и несмело погладила Леву по рукаву рубашки.
Александра налила себе полную рюмку водки; Надя отследила исподлобья ее жест и отвернулась.
– За любовь! – провозгласила Саша. – Все пьют стоя!
Никто, кроме нее, не встал, но все выпили. Маргарита Сергеевна махнула рюмку до дна; лицо ее вдруг размягчилось, наполнилось улыбкой, и в нем проступило почти трогательное выражение, как у юной школьницы.
– Поднимите руку, кто верит в вечную любовь! – потребовала Саша.
Герман сказал с легким раздражением:
– Сестра! Ну ты же взрослая женщина… Все чувства со временем притупляются.
– Не все!
– К сожалению, все, – печально и гордо сказала Марго. – А чувство любви – в первую очередь.
– Тогда и жить не имеет смысла! – выкрикнула Александра, и голос ее сорвался. – Какие же вы все слабаки!
– Конечно, где уж нам! – развел руками Герман.
Вадим встал из-за стола.
– Я за сигаретами схожу.
Надя хотела было предупреждающе прижать Сашину ногу под столом, чтобы остановить подругу, но поняла безнадежность затеи и, смирившись, сидела, опустив голову и глядя себе на руки, потирая колечко с бриллиантовой крошкой, ожидая самого худшего. Александру несло. Она говорила яростно, почти на крике. Так кричат, проливая кровь за святую веру: только вечная любовь единственно достойна человека! Только через любовь к мужчине можно познать Бога! Но… у людей слабые сердца, они не выдерживают долго сильного заряда – ни любви, ни боли, ни отчаяния, ни восторга! «Все проходит!» – они говорят, чтоб оправдать свои слабые сердца, и это так бездарно, так невыносимо, так… больно! Она вдруг сбилась, сжала руки перед грудью и горячо попросила, будто в комнате не было ни одной живой души, как перед алтарем: «Господи! Спаси сердце мое окаянное от огня всепожирающего!»
«Боже мой, какой ужас!» – подумала Маргарита Сергеевна, наконец догадавшись, что происходит с дочерью.
Надя, у которой начали сдавать нервы, резко встала – стул под ней опрокинулся, – приобняла Александру.
– Саша, тебе надо отдохнуть.
Саша не сопротивлялась, бессильно упала на Надино плечо.
– Пойдем в спальню, я помогу тебе лечь…
– Нет, – мотнула головой Саша, – не буду в спальне! В детскую!
В детской она рухнула на кровать и заплакала.
– Тише, тише, – успокаивала Надя, пытаясь поднести стакан с водой к ее губам. Сашу колотило. Наде с трудом удалось ее раздеть и уложить в постель.
– Сейчас я принесу тебе горячего чая с лимоном.
– Не уходи, посиди со мной. Пожалуйста.
Александра затихла, неподвижно уставившись в потолок. Надя погладила ее ледяные пальцы.
– Ну что ж ты так мучаешь себя? И других, – сказала она. – Чего ты хочешь?
– Любви. Безумной. Вечной. – Глаза ее закрылись, голова свалилась набок, и она мгновенно провалилась в сон.