Одевшись и заплетя влажные волосы в косу, все же выхожу в комнату.
Мне везет.
Оборотень до сих пор спит и даже позу не сменил. Значит, снотворное оказалось сильным. Отлично. Есть время осмотреться, отдохнуть и подумать.
Но сделать успеваю только первое и второе. Потому что стоит мне сесть в кресло, очень удобное кресло, как сон буквально атакует, и я не могу с ним бороться.
Глава 12
АНИЛА
Может ли быть такое, чтобы сквозь сон мне слышатся детские голоса и плач?
Не вот тут рядом, над ухом или в соседней комнате, а где-то вдалеке, чуть слышно, но все равно как-то надрывно, словно на одной ноте.
Хмурюсь, пытаясь уловить как можно больше. Напрягаю слух до максимума и даже практически сбрасываю от усилий дрему, чтобы разобраться.
То, что я не дома в своем поселке и уж тем более не в школе, где детей куча-мала и их вопли, крики и даже слезы — вполне обычное явление, осознаю четко, даже пребывая в пограничном состоянии. Я в непонятном особняке посреди дикого леса, куда меня привезли на огромной темно-красной машине. Среди оборотней, большинство из которых носит военную форму. Недружелюбных двуликих. И одного из них я совсем недавно спасала из лап смерти.
А вот дети.
Детей я тут не видела и не ощущала. Пусть и старалась не вертеть головой и не выглядывать ничего лишнего, пока топала до этой комнаты под конвоем, но всё же... Пусть я оказалась весьма посредственным оборотнем, о чем узнала чуть ранее… И опять-таки… я ИХ НЕ ЧУВСТВОВАЛА.
Никак.
До этого времени.
А теперь чувствую.
Слышу.
Ощущаю.
С каждой минутой всё четче и четче…
Но что самое поразительное: плач и стенания не приближаются. Это я, словно одномоментно превратилась в радар, настраиваюсь на них все ярче и глубже.
Странно?
Не то слово.
Но это не самообман!
Детки плачут!
Навзрыд.
От души… потому что они…
Ага! Девочки.
Маленькие.
И не просто маленькие, а совсем детеныши, учитывая, что оборотни становятся совершеннолетними позже обычных людей.
Ох-ты-ж, матушка-Луна!
До меня только в этот момент доходит, что я улавливаю эмоции не человеческих малышек, а самочек-оборотниц.
И в эту секунду между нами словно бы зарождается что-то общее. То, что притягивает нас друг к другу. Делает ближе.
И это не родственная связь, а что-то совсем иное. На интуитивном уровне. Будто тонкая-тонкая призрачная ниточка-лучик протягивается от моей Золотинки к еще трем, нет же, четырем другим юным волчицам, что находятся в стенах этого странного особняка-замка.
Очередной плач-стон остро щиплет что-то в душе, заставляя вздрогнуть и распахнуть широко-широко глаза. Дергает за нервы так остро, что боль бьет в самое сердце.
Золотинка мгновенно подрывается на лапы, вытягивает шею, вострит уши, начинает скулить и метаться, словно раненная.
Ани, детки плачут. Ани, как же так. Что-то случилось. Им плохо. Им страшно. Ани…
Рвется она на волю, чтобы броситься на помощь, сделать все, чтобы раздирающая душу в клочья мольба прекратилась.
И не может…
На глаза слезы наворачиваются.
Всхлипываю. Подрываюсь с места и бросаюсь к двери, чтобы дернуть ее посильнее, чтобы постараться ее открыть.
И пусть совершенно точно знаю, что она заперта, но хочется невероятного.
Хочется чуда: чтобы я подошла и смогла ее распахнуть. Чтобы спустилась к малышкам, сидящим… в подвале… и жмущимся спинками друг к другу, чтобы приласкала их, накормила, успокоила, приголубила, пообещала защиту и сделала все, чтобы они больше не плакали.
Подвал…
Матушка-Луна, ужас-то какой. Девочек-малышек держат не в комнате, а в сыром месте, в темноте и страхе.
Изверги! Монстры!
Да как же можно-то?
Вновь дергаю дверь. И еще сильнее. Переживания за маленьких оборотниц отодвигают былой страх за собственную жизнь куда-то на край сознания. Теперь важнее девочки.
Дергаю и дергаю.
Бесполезно.
Закрыто.
Поднимаю руку, сжатую в кулак, размахиваюсь, чтобы вдарить посильнее, заорать, и неважно, если отругают, я буду молить, просить, чтобы меня пустили к малышкам.
Чужое прикосновение к плечу заставляет вздрогнуть, дернуться всем телом в испуге, отскочить в сторону и вдариться всем прикладом в злополучную закрытую дверь.
Раф.
Имя двуликого всплывает в голове, когда в ней немного проясняется.
Ух ты ж, Луноликая, я совсем забыла про своего раненного пациента. А он оказывается уже не только проснулся, но пришел в себя. Причем, судя по виду, заметно очухался, потому что стоит на своих двоих уверенно и даже не заваливается.
Ой-ой-ой…
Вот теперь меня уже другой страх аккуратно накрывает с головой. Помню я, что этот тип очень агрессивный и нападает на других без разбора.
Стараясь не делать резких движений, прижимаюсь спиной к стене и по миллиметрику сдвигаюсь в сторону двери в ванную комнату. Понимаю, что маневр вряд ли удастся. Но, мамочки, как же не хочется верить в худшее.
Двуликий молчит, но внимательно отслеживает мою попытку к бегству.
Взгляд тяжелый. Лоб нахмурен, брови сведены вместе. Крылья носа широко раздуваются, словно оборотень пытается вобрать в себя мой запах и разложить его на составляющие. Тонкие губы сжаты так, что побелели и почти незаметны.
В горле застревает очередной вздох, когда он едва качается вперед и упирается огромной ручищей в стену над моим плечом.
— Ты кто? — звучит утробный хриплый рык.
Мужчина не моргает. Настолько он напряжен.
Решаю не дразнить зверя и отвечать предельно честно и быстро.
— Анила, — сглотнув пересохшим горлом, озвучиваю свое имя.
— Что здесь делаешь?
Умираю от страха.
— Вас сторожу.
— ЧЕГО? — а вот теперь брови двуликого взлетают ко лбу.
Ну да, верно. Удивился. Есть чему. Где он — шкаф с антресолями, хоть и худощавый, и где я — пигалица, дышащая ему по грудь.
Сторожиха выискалась, прости матушка-Луна.
— Вы были без сознания, я вытащила серебряные осколки, чтобы рана смогла затянуться, — робко протягиваю руку в сторону прикроватного столика, где осталась ванночка с извлеченными из оборотня частицами металла.
Раф не реагирует на то, что я хочу показать, а вот за руку хватает и резко дергает меня на себя.
С писком ударяюсь в широкую грудь и скукоживаюсь.
Что предпримет этот ненормальный в следующий момент — сам дьявол не ведает.
— Медсестричка, значит… лечила, — урчит зверюга мне на ухо, утыкается в макушку и делает глубокий вдох.
Золотинка забивается вглубь души и оттуда тихонько с ненавистью скалит зубы. Ей не нравится этот двуликий. И нет, она его не боится из-за наглого поведения. Тут другое.
Более глубокое.
Она его словно презирает, зная что-то большее, нежели я.
— А ты странно пахнешь, — не задумываясь, оборотень накручивает мою косу себе на руку, заставляя изогнуть спину и вытянуть шею, оголяя ее, — но мне нравится. Только не пойму, ты человечка что ли?
Нависает он, глядя глаза в глаза.
Собираю все силы, чтобы соврать и не признаться в своей тайне.
Сказать так, чтобы поверил.
— Ч-человечка, — выпаливаю с запинкой и делаю глубокий вдох, распахивая рот.
Замираю и с дрожью ожидаю решения.
Поверит? Или прибьет за обман?
— Что ж, Анила, вкусная человечка, мы с тобой еще пообщаемся, — ухмыляется нагло и отталкивает в сторону, будто надоевшую вещь, — но позже. Сейчас, не обессудь, кукла, у меня есть дела поважнее.
Отворачивается и бьет кулаком в дверь с такой силой, что она, того гляди, рухнет на пол, вылетев из косяка.
Безумно рада, что этот ненормальный такой занятой мужик.
Я даже ни разу не обижусь, если он забудет обо мне не на время, а совсем-насовсем.
Он жуткий.
И Золотинка его возненавидела с первой секунды, но об этом спрошу ее позже. Сейчас надо решить, как попасть к малышкам.
Глава 13
АНИЛА
Решать не приходится. К малышкам я попадаю на удивление быстро.
Даже просить не нужно. Успеваю только накинуть на плечи рюкзак и сделать шаг к выходу, как перед носом вырастают Нар и Ленар и похабно улыбаются.
— Привет, красотка, соскучилась? — подмигивает один.
— А ты везучая, думал, уж с живой не свидимся, — щерится другой, перекатывая языком по нижней губе зубочистку. — Раф у нас горяч и скор на руку. Сначала придушит, а потом подумает: надо ему разбираться в произошедшем или нет.
Открываю рот, чтобы ответить, и тут же закрываю. Двуликим на меня совершенно наплевать, я для них лишь любопытная зверушка, которую по счастливой случайности не прихлопнул их главный.
О том, что раненный оборотень тоже какой-то «крутой перец» узнаю от них же.
— Ладно, медичка, хватит прохлаждаться. Шеф сказал убрать тебя пока из его покоев, значит, мы уберем.
— Но ты не переживай, если соскучишься, кричи, и мы обязательно тебя навестим… в твоем новом уютном уголке.
Выдав не совсем понятные фразы и глумливо рассмеявшись, бугаи-переростки подхватывают меня за плечи с двух сторон и практически выносят из комнаты.
Почти не касаясь мысками балеток пола, я преодолеваю в подвешенном состоянии второй этаж, первый, а затем перемещаюсь в подвал.
Кажется, от смены локации мне должно бы стать страшно, но этого не происходит. Потому что каждый широкий шаг двуликих приближает меня к тем, кто жалобно плакал и молил о помощи. К тем, кого чуть раньше почувствовала Золотинка. С кем нас связала невидимая, но прочная нить. К девочкам — омежкам.
Неудивительно, что они напуганы, понимаю, разглядев помещение. Здесь душно, темно, свет проникает только сквозь мини-окошки, больше смахивающие на бойницы. Но самое страшное — это решетки, разделяющие пространство на клетки.
Четыре клетки, три из которых пусты.
Маленькие оборотницы сидят в самой дальней и самой большой по размеру. Как сидят? Жмутся друг к другу в дальнем углу на толстой подстилке, брошенной прямо на пол. И хмуро взирают из-под насупленных бровей на пришедших.