кататься в одной из кабинок. Те из сталкеров, которым повезло уйти от колеса живыми, рассказывали, что в этот момент они видели другую Припять – живую, зеленую, наполненную разговорами и детским смехом. Как утверждает Преображенский – это результат воздействия инфразвука в совокупности с излучением, которое не может зарегистрировать ни один научный прибор. Выдвигались версии, что под колесом живет какой-то неизвестный мутант, который таким образом добывает себе пищу, но ни подтвердить, ни опровергнуть эту теорию не удалось. Возможно также, что это уникальная аномалия, которая больше нигде в Зоне не встречается. Изучение крайне затруднено по вышеописанным причинам».
Все интереснее и интереснее. Тревога? Да, присутствует. Правда, сложно сказать, усилилась ли она из-за влияния припятского колеса или от осознания того, что нахожусь рядом с крайне недружелюбным городом. Проверять же, существует ли описанный в КПК магнетизм колеса, совершенно неохота.
– А на вас колесо не действует?
– Действует. Но гораздо слабее. Вот тебе туго придется. Чем ближе Выброс, тем страшнее будет. Но идти нам осталось недолго, а после Выброса станет легче, хоть и не сразу. Главное, не смотри в сторону города!
Стас говорил отрывисто и зло. Знай я его чуть хуже – решила бы, что он злится на меня из-за слабости моего организма к разного рода излучениям и эффектам. То ли дело темные! В условиях Зоны – это следующая ступень эволюции человека, приспособленного практически идеально.
Но Безымянный злился на себя. Он ничем не мог мне помочь, а чувство беспомощности с самого детства было для Стаса одним из худших.
– Я справлюсь, Стас! – Догнав, я аккуратно коснулась его плеча. – Впервые мне бояться, что ли?
Стас коротко кивнул и прибавил шаг. Грек сзади ободряюще хмыкнул:
– Ты сильная… сестренка! Мне ли не знать?
Позже я так и не смогла до конца вспомнить те два часа, которые нам потребовались, чтобы миновать Припять и выйти к закрытому гермоворотами тоннелю возле завода. Не сказать, что было страшно, нет. Скорее, тревожно. Но тревожно настолько, что я дрожала всем телом в предчувствии какой-то неминуемой беды. Грек потом рассказал, что я мертвой хваткой вцепилась в пистолет и постоянно озиралась, а однажды едва не рванула в глубь леса, подальше от кустов опушки, – он едва успел схватить меня за руку. И больше не отпускал, потому что мой дикий взгляд его напугал.
Кажется, мы поднимались по лестнице, потом шли по наполовину покрашенному синей краской коридору… Окончательно я пришла в себя только в тоннеле. Едва смогла разжать занемевшие на рукоятке пистолета пальцы, потерла неприятно звенящие виски и помотала головой. Ошалело спросила:
– Это со всеми так?
– Ты первая, – хмуро отозвался Стас. – Мы тут больше никого не водили.
Некоторое время мы молчали. Я приходила в себя, темные не отвлекали, думали о чем-то своем. Наконец Грек спросил:
– Ты как?
– Не дождетесь. – Улыбка вышла слабая, неубедительная. – Ждем Выброс, да?
Они синхронно кивнули. В общем-то, могла и не спрашивать: на смену только-только прекратившемуся звону в голове пришла знакомая тяжесть. Еще чуть – и земля содрогнется от несущегося по Зоне вала смертельного излучения, а КПК на моей руке погаснет, так и не выдав предупреждения о Выбросе.
– А что за Разлом?
За разговорами легче не думать о чугунной плите, в которую временно превратилась моя бедная черепушка.
– Скопление аномалий, – неохотно сказал Безымянный. – Трещины в земле, а в трещинах – масса «топок» и «плешей». Самая опасная часть – там, где трещин еще не видно. Наступишь и провалишься, а выбраться оттуда без детектора практически нереально.
– Думаешь, там может быть этот источник?
– Посмотрим, – еще неохотнее ответил он, и я сочла за лучшее оставить брата в покое. Что-то с ним было не так. Безымянный все больше мрачнел, а я не понимала, в чем дело.
Думать было тяжело, и я сдалась. Привалилась к холодной стене тоннеля и задремала, надеясь проснуться, когда Выброс уже кончится.
Судя по заметкам в КПК, Дикий в этой части Зоны не был и о здешних диковинках знал только со слов других сталкеров. Не самые надежные источники информации, как отмечал он сам, так что скоро в КПК я заглядывать перестала, полагаясь на знания и чутье темных.
Чем дальше мы шли, тем больше я убеждалась в том, что в одиночку мне тут делать нечего. Коварный Разлом мы обошли далеко стороной – только Безымянный подошел к самому его краю в месте, показавшемся наиболее надежным. Постоял, словно прислушиваясь, и вернулся к нам, отрицательно качая головой. Потом нас обстрелял патруль «каменщиков» – скорее, предупреждая, чем стремясь убить, ни одна пуля до нас не долетела. У полуразрушенного вентиляционного комплекса к чему-то принюхивалась мантикора, и темные, подхватив меня с обеих сторон, бесшумно и быстро устремились в обратном направлении.
– С ней даже будучи темным лучше не связываться, – пробурчал Грек.
Не поспоришь. Я слишком хорошо помнила, чем закончилось нападение мантикоры на бункер ученых. Мертвая тишина, разбросанные тела «законников», бледное лицо Грека… Мы это не обсуждали, но тогда он явно считал себя виноватым в том, что ничего не мог сделать.
Как выяснилось только что – не может и теперь.
– Куда дальше? – спросила я.
Безымянный долго молчал.
– В вентиляцию мы сейчас не проникнем из-за мантикоры. Дальше идти еще опаснее. Я бы на твоем месте отступился от затеи. Хотя бы на время.
– Не могу, и ты это прекрасно знаешь.
– То есть по-прежнему считаешь, что ваши с доктором теории стоят твоей жизни?
– Нет. Твоей.
– Я не хочу снова становиться обычным человеком. Раньше хотел, теперь нет. Ты сама видишь, насколько проще в Зоне жить темному. А на Большой земле мне в любом случае делать нечего.
Я зарычала.
– Как думаешь, сколько Глюку осталось до полного превращения?
– При чем тут это? Ну… Выброса три-четыре.
– То есть месяц, по грубым прикидкам. А сколько он проживет после этого?
Безымянный пожал плечами. Он понял, к чему я веду.
– «Закон», «Анархия», одиночки – все будут против него! А если он продолжит кидаться на вас, то в этом списке окажутся и темные. Плюс борьба за территорию и ресурсы с другими хищниками. Только проблема даже не в этом.
– А в чем?
– Группу свою помнишь?
Он вздрогнул, как от удара.
– Ответь мне честно, Безымянный. Как считаешь, когда умер тот парень, который любил играть на гитаре? – Я специально не стала называть его имя, хотя помнила прекрасно. – Когда прыгун, в которого он превратился, получил удар ножом? Или все-таки раньше?
Он снова надолго замолчал. Но молчание это было уже другое. Я видела, как стирается жесткое выражение лица, присущее Безымянному, а в глазах появляется грустная задумчивость человека, потерявшего многое и многих.
– Раньше. Прыгун Гидрой уже не был.
– А спрут уже не будет Глюком. И тот мутант – прости, называю вещи своими именами! – в которого превратишься ты, Стасом уже не будет. Он не будет даже Безымянным. Ты точно этого хочешь?
Стас неожиданно повернулся к Греку, внимательно слушающему наш разговор.
– Что скажешь?
Грек ответил не задумываясь:
– Я согласен с Дикой. Нужно попробовать.
– А если Мать-Зона против? – хмыкнул Стас.
– А если нет?
– Может, воля Матери-Зоны как раз в том и состоит, чтобы ты не опускал руки, а хватался за предложенную возможность? – я наконец озвучила предположение, давно вертевшееся на языке. – Нравится быть темным – пожалуйста, но, если есть шанс избежать превращения в зверя, почему бы им не воспользоваться?
Он не ответил, и я повторила:
– Решать тебе. Но я прошу – не сдавайся. Ради меня, ради Глюка, ради Грека… не сдавайся, а?!
Темные шли впереди и о чем-то тихо разговаривали. Я не прислушивалась. Стас так ничего и не сказал, а остальное мне было глубоко фиолетово. Пожалуй, появись сейчас на горизонте та же мантикора – я бы не стала ни бежать, ни стрелять. Устала, да. Устала бороться с Зоной, с братом, с собственными страхами. Шагать куда-то, высматривать аномалии и обходные пути, строить и перестраивать планы… зачем? Рухнуть бы прямо здесь, притвориться частью пейзажа… автомат этот сбросить с плеча!
– Сестренка, ты чего отстаешь? – обернулся Грек. – О-о-о… да ты еле ноги передвигаешь!
– Угу. Передвигаю. – Перед Греком раскисать не хотелось, но сил правда оставалось немного.
Обернулся и Стас. Посмотрел на меня, что-то прикинул.
– Оставайтесь здесь. До «Янова» уже недалеко, сам на станцию схожу. Если через час не вернусь… – Он перевел взгляд на Грека, и тот кивнул:
– Все сделаю.
Мы лежали в густо растущих кустах возле железной дороги и внимательно прислушивались. Кусты шелестели, с полянки на той стороне дороги доносилось мирное бормотание зомби. Изредка долетали отдельные слова от костра возле бункера ученых – такого же, как на Смоляном озере. В просвете кустов было видно, что охраняют бункер наемники, а возле костра сидят обычные сталкеры.
Минут пятнадцать я лежала молча, приходя в себя. Над Зоной висели тяжелые серые облака, обещающие дождь, земля холодила спину, но возможность простудиться пугала меня гораздо меньше, чем необходимость лечь поудобнее. Потом тишина стала напрягать. Усну же.
– Людно здесь.
– Почему бы и нет? – отозвался Грек. – Здесь много аномалий, которые не встречаются в других частях Зоны, а значит, больше артефактов. Найдется занятие и ученым, и одиночкам. А следом другие группировки тянутся. На «Янове» одно время «Закон» с «Анархией» вместе ютились. На самой станции соблюдали нейтралитет, а вот в окрестностях стычки случались. За тайники бились, новичков друг у друга переманивали. Но потом «Анархия» силу набрала, и «Закон» в этих краях поутих.
Значит, аномалий больше, артефактов тоже. А где источник искать, по-прежнему непонятно. Я развернулась к Греку: