- Угу, - зевнула Ника. А потом жестом, полным непосредственности, закинула за голову руки и потянулась. Обдавая новой порцией этого сумасшедшего аромата. То ли лотосом от нее пахло, то ли какими-то пряностями. Для этого своего готовилась, никак… - мелькнула злая мысль в голове. И вот спросите, на что я злился? Я не отвечу… Черт его знает, но пробирала меня эта отрава-ненависть. До костей пробирала. Да…
- Чем от тебя пахнет?
- Ч-что?
Резко опустив руки, Ника покачнулась и с большим трудом сосредоточила на мне свой осоловелый взгляд.
- Чем от тебя пахнет?
Ника смешно понюхала воздух у своей подмышки.
- Пахнет?
- Лотосом или…
- А-а-а… Это массажное масло. Я была у Стеллы… Знаешь Стеллу? На скраб и обертывание я не успела, но мне сделали та-а-акой массаж… От головы до пальчиков на ногах. Так волшебно помяли. Это лучше, чем оргазм! Непременно попробуй. Ум-м-м-м…
И меня этот её стон доконал просто. Или чувственная картинка перед глазами, которую я видел сквозь призму ее невнятных тягучих слов… Неважно, в общем. Главное, что до дрожи в кончиках пальцев захотелось доказать ей, как она ошибается. Никакой даже самый профессиональный массаж не сравнится по ощущениям с кайфом, который мог бы подарить женщине правильный для нее мужчина. И близко нет… Придумала тоже. Я ведь помню, как она подо мной кончала. Я ведь все еще помню… С ним у неё тоже так?
- Тебе хорошо с ним? Ты счастлива? – спросил я уже у самого выхода и в тот же миг пожалел о сорвавшихся с губ словах. Потому что… ну, какое мне дело, ей богу? А Ника вместо того, чтобы меня послать за такой вот интерес, крепко задумалась. Под градусом девочка. Что с нее взять?
- Я бы была гораздо счастливее, если бы он все-таки довел начатое на той тумбочке до конца, а не сорвался на работу, оставив меня с задранной на голову юбкой.
Я прислонился лбом к двери, останавливая себя от никому из нас не нужного шага. Вжимая пальцы в ручку, которую надо было просто потянуть вниз, чтобы положить конец всем обуявшим меня, дурака, глупостям.
- Я бы не бросил тебя с задранной юбкой, - обернулся через плечо.
- А что бы ты сделал? – искренне заинтересовалась Ника.
«Да чтоб тебя!» – пробормотал я под нос, не зная, чего хочу больше – сбежать или остаться, чтобы все популярно ей объяснить.
9
- Ой, дур-р-ра-а. Ой, дура! Мамочки! - как-то вмиг протрезвев от звука захлопнувшейся за спиной Гуляева двери, вслух протянула я. Еще не полностью, конечно, очухавшись, но вполне достаточно, чтобы осознавать, что же я, идиотка, наделала. И что ему сказала. Рука, будто живя собственной жизнью, взмыла вверх. Легла на шею. То ли задушить я себя хотела, чтоб уж не позориться, то ли, напротив, ослабить удавку, перехватившую горло – не знаю. Зажмурилась. Шагнула назад…
- Мам, а ты чего здесь стоишь?
Так, похоже, смерть отменяется! Не могу же я это… того… на глазах у собственной дочери. Ей на сегодня достаточно драм. Ой, бо-о-о-же, Настька! Я быстро обернулась, в два шага преодолела разделяющее нас с ней расстояние и оплела ее руками-ногами, прижала к сердцу. Этот морок хмельной – он ведь не только мой язык развязал, он еще и страхи усыпил, и тревоги…
- Эй… Ну, ты чего? – удивилась Настя. Такая длинная. Как жердь. Еще не выше меня, но совсем скоро будет. И худая… Ее обидеть так легко. Так легко… Господи. И ничего ты не сделаешь, ничего… Не сумеешь защитить, если жизнь ударит.
- Это ты чего не спишь?
- Да вот, не спится что-то.
- Еще бы. Такого ужаса натерпелась. Я сейчас поеду к твоему папаше и голову ему откручу! – я отпустила Настьку и решительно шагнула к сумочке.
- Вот еще! Поедет она! – возмутилась дочь, забегая вперед и перекрывая мне путь к выходу.
- И поеду. Пусть знает, что я тебя ему теперь и под страхом казни не доверю! Это ж надо… А если бы тебя обидели, Настя? Ты об этом подумала?
- Ничего бы они мне не сделали, - не слишком уверенно заметила дочурка. - Если бы не Гуляев, кто-нибудь все равно бы мне помог.
Ну да… Наивная чукотская девочка. И я стояла, на нее смотрела и не знала, стоит ли пугать ее неприятной изнанкой жизни, или пусть… пусть побудет еще ребенком. Сколько тут ей осталось?
- А он ничего так… - улыбнулась эта глупышка.
- Кто? – не сразу переключилась я с одной мысли на другую.
- Ну, кто-кто… Стас, конечно. Жалко, что вы… - Настька не договорила, пожевала губу, а потом выдала совсем уж неожиданное: - Может, вам стоит помириться? Ну, знаешь, поработать над отношениями, и все такое… Ты сейчас вон, какая красавица у меня.
Я действительно ошалела от такого поворота. Растерянно уставилась на себя в зеркале, словно то, как я сейчас выгляжу, действительно имело значение, и, поймав себя на этом, фыркнула. А впрочем, Настька ведь не знала, почему мы расстались на самом деле. Правда была слишком грязной, слишком ненужной для ребенка. И потому она меня винила в том, что мы разошлись. Я прекрасно об этом знала. И это было, пожалуй, больней всего.
- Глупости не говори, угу? И пойдем уже. Что мы и впрямь посреди коридора?
Очевидно, от выпитого начинала болеть голова. В висках давило, и я понимала, что дальше будет только хуже.
- Эй… Мам, ты что, обиделась? Не обижайся, ну? Я ведь о тебе беспокоюсь!
Я замерла, так и не достав ночную из открытого шкафа. Обернулась через плечо.
- Ты меня не обидела.
- Правда? Просто… я же тебе счастья хочу. А Стас…
- Стас давно уже в прошлом, Настя.
- Но если поработать над отношениями… - вновь завела она свою пластинку, но я не дала ей закончить. Зажала ладонью рот и чмокнула в висок.
- Это все глупости.
- Глупости-глупости, - скривилась она, - что именно?
- А все! Вот этот твой тезис, что над отношениями надо работать.
- А что, не надо?
- Нет! Над диссертацией надо работать, над проектом строительства. А любовь… это же не работа, Насть.
- А что?
- Любовь - это абсолютная легкость бытия. И если тебе с человеком сложней, чем без него, то это уже не любовь. А судорожные метания и потуги.
Я щелкнула дочку по носу и улыбнулась. А она не стала мне отвечать. Напротив, посмотрела как-то так внимательно, знаете… будто мои слова заставили ее всерьез задуматься.
- Ладно, сама смотри. Не маленькая, - вздохнула тяжело. – Я спать. – Зевнула.
- Ты точно в порядке?
- Да точно-точно. Сначала испугалась немного, конечно, но теперь норм. Обошлось без душевных травм, - усмехнулась, а у меня как-то сразу вдруг отлегло.
- Ну, хорошо, раз обошлось. Тогда топай. И, Насть…
- М-м-м?
- Я тебя люблю.
- Угу, - зевнула еще шире, - я тебя тоже.
Я легла в кровать сразу же после ухода Настьки. Думала, после выпитого усну как миленькая. Да не тут-то было. В голове столько мыслей кипело, что не было этому ни конца, ни края. Я встала, чтобы выпить таблетку – давящая боль в висках усиливалась, и надеяться на то, что все само пройдет, дальше было бессмысленно. Налила стакан молока. Оперлась на столешницу и почему-то залипла взглядом на одной единственной грязной тарелке в мойке. Даже удивительно, что он ее не вымыл. У Гуляева была привычка родом еще из детского дома. Он всегда застилал за собой кровать и мыл посуду. Всегда…
А вообще Стас никогда и ничего не рассказывал мне о своем детстве, кроме каких-то общих моментов. Но по тому, как он себя вел, я понимала, что это детство было не самым радостным. Может, поэтому я и жалела его. И угодить старалась. Сглаживала все углы его личности, в надежде подогнать под себя. Да только гиблое это дело. Ты либо сразу совпадаешь с человеком, как две идеально подогнанные шестеренки, и запускаешь хрупкий механизм чувств, либо всю жизнь потом маешься.
Меня же ко всему еще и предали… А узнала я об этом самым банальным образом. Услышала разговор Стаса с его директором. Они как раз обсуждали свою стратегию. Или… не знаю даже, как это назвать. Я ведь, дура, и не догадывалась, что все мероприятия, которые мы посещаем в качестве пары, наши еженедельные визиты в дом моих родителей, которым я нарадоваться не могла - ведь где это видано, чтобы муж так стремился наладить отношения с тещей и тестем! – даже самые незначительные детали, как то: где мы ужинаем или куда выбираемся на уик-энд, это все – части одного грандиозного плана. Познакомиться с кем-то нужным, втереться в доверие, заговорить, будто между делом, о своих проектах, пошутить обязательно, так, чтобы собеседник до колик в животе смеялся, заинтересовать кого следует, здесь дернуть, тут надавить… Вложить в рот наживку, а потом просто ждать, зная, что не заметить зятя Пестовых невозможно в принципе, а уж та-а-а-кого зятя – и подавно.
Словом, все у него было просчитано до мелочей. А я верила. Я так слепо верила. Ну, как так можно было играть? Как? Однажды, когда я уже была беременна, он примчался с работы, приказал нам с Настькой в срочном порядке собираться, потому как осточертели этот город и пыль, и нам позарез нужно подышать свежим воздухом… Не заразиться его энтузиазмом было невозможно. Я суетилась, собирала нам в дорогу еду, сумочки и котомки, потому как (о, мамочки!) мой красивый гламурный муж решил, что мы, как самые настоящие дикари, будем обитать в палатках! И уже там, на удивительной красоты озере, мы совершенно неожиданно (ага, как же!) повстречали одного из крупнейших акционеров главного канала страны, который время от времени сбегал от цивилизации в такую вот глухомань… И которого я тоже случайно… хорошо знала. И, конечно, представила своему мужу, радуясь, что у нас появилась компания.
Это были самые счастливые дни в моей жизни. До того, как я узнала правду. А ведь как просто все оказалось. И как чудовищно жестоко… Для Гуляева мы с Настькой были чем-то вроде ширмы. Ведь раньше у него почему не получалось пробиться на главные каналы? Потому как его дерзкий образ не отождествлялся с теми принципами, что эти самые каналы пропагандировали. Мы же… Я и моя дочка стали для него такой… недостающей имиджевой составляющей. Еще и с нужными связями. Даже мой тогдашний образ… толстой, ничем особенно не примечательной разведенки, которую он подобрал, а теперь холил и лелеял, играл ему на руку. Формируя нужный образ в глазах аудитории. И если мужики тайком шептались, что уж такой парень мог запросто найти кого-то и получше, то женщины влюблялись в Гуляева сходу.