для того, чтобы взять что-то еще, нужно освободить руки. А если вы в них таскаете совсем уже ненужное отжившее старое, новое зацепить вам нечем.
Такую ситуацию очень хорошо иллюстрируют семьи, которые живут вместе «ради детей». Муж с женой давно остыли друг к другу, нет никаких чувств, кроме раздражения, но «у детей должен быть отец». Вот и растут они с навязанным им отцом, в атмосфере неумолкающих перепалок. А потом, повзрослев, констатируют: «Лучше бы они развелись и не трепали всем нервы». Глядишь – и мужчина, и женщина не потратили бы жизнь на выяснение отношений, а встретили бы других партнеров, с которыми могли бы создать вполне счастливые семьи.
Очень часто страх перемен оборачивается никому не нужной жертвой, за которую никто не скажет «спасибо». Так что не бойтесь менять и меняться, не бойтесь начинать сначала, даже если весь мир вокруг крутит пальцем у виска. Многие из тех, кто вслух говорит, что вы безумны, хотели бы так же, но не могут. Нет ничего невозможного. Зачастую за отговоркой «не могу» скрывается страх повернуться лицом к своим тщательно запрятанным желаниям и начать действовать. И c чем большей паникой звучит ваше «я не могу», тем сильнее на самом деле сокровенное желание. Вам так нужно «то, что вы не можете», вы так сильно заранее боитесь его потерять, что готовы отказаться, даже не попробовав, лишь бы не переживать боль потери. Очень многие люди на этом этапе и останавливаются, убеждают себя в слабости и неспособности, в пустой трате времени, не оставляют себе шанса пройти увлекательный путь к себе счастливым. Хотя стоило всего лишь начать действовать, чтобы понять: все, что хочется, гораздо реальнее, чем мы привыкли думать.
Глава 3. Отговорки. Почему они неубедительны
Девяносто девять процентов всех неудач – от людей, имеющих привычку оправдываться.
Все отговорки можно разделить на несколько категорий.
Отговорка 1: «У меня было трудное детство, я до сих пор не могу прийти в себя и начать что-то делать со своей жизнью»
К сожалению, достаточно долго основным мейнстримом работы психологов в нашей стране была установка на то, что во всех наших бедах виноваты родители. И до сих пор многие годами лелеют свои детские обиды, которые мешают двигаться дальше. Это очень удобно: за давностью лет уже никто не сможет сказать, реально ли ваше детство было невыносимым или вам так казалось через призму детского восприятия, так что окружающим остается только верить вам на слово.
В любом, даже самом счастливом детстве при желании можно накопать массу причин для нескольких лет психотерапии.
Разгадка очень простая: любое воспитание в обществе – психотравма. Ребенок тянет пальцы к розетке, ему говорят: «Нельзя» – вот и первая психотравма, маленькому человечку наступили на его желание. Школьник за невыученный урок получает двойку – ему стыдно, он злится на учителя – вот еще психотравма, ощущение того, что человек в чем-то хуже своей социальной группы. Подросток влюбляется, но выбранный объект не отвечает взаимностью (вряд ли вообще существуют люди, у кого такого не случалось в юности) – вот еще одна психотравма, связанная с отторжением, ощущение собственной некрасивости, никчемности. Не бывает воспитания без ограничений, даже если родители вас обожали, а любое ограничение, по большому счету, психотравма, даже самое разумное. И в целом с того момента, как вы начали жить в мире людей, – вы травматик по определению. Сначала нас ограничивают родители, потом – детский сад, школа, университет, начальник на работе. Всю жизнь вас ограничивают социальные группы, к которым вы принадлежите: группа детского сада, компания во дворе, рабочий коллектив, собственная семья.
С просторов интернета
Когда-нибудь у меня родится сын, и я сделаю все наоборот. Буду ему с трех лет твердить: «Милый! Ты не обязан становиться инженером. Ты не должен быть юристом. Это неважно, кем ты станешь, когда вырастешь. Хочешь быть патологоанатомом? На здоровье! Футбольным комментатором? Пожалуйста! Клоуном в торговом центре? Отличный выбор!»
И в свое тридцатилетие он придет ко мне, этот потный лысеющий клоун с подтеками грима на лице, и скажет: «Мама! Мне тридцать лет! Я клоун в торговом центре! Ты такую жизнь для меня хотела? Чем ты думала, мама, когда говорила мне, что высшее образование не обязательно? Чего ты хотела, мама, когда разрешала мне вместо математики играть с пацанами?»
А я скажу: «Милый, но я следовала за тобой во всем, я не хотела давить на тебя! Ты не любил математику, ты любил играть с младшими ребятами». А он скажет: «Я не знал, к чему это приведет, я был ребенком, я не мог ничего решать, а ты, ты, ты сломала мне жизнь», – и разотрет грязным рукавом помаду по лицу. И тогда я встану, посмотрю на него внимательно и скажу: «Значит, так. В мире есть два типа людей: одни живут, а вторые ищут виноватых. И если ты этого не понимаешь, значит, ты идиот».
Он скажет «ах» и упадет в обморок. На психотерапию потребуется примерно пять лет.
Или не так. Когда-нибудь у меня родится сын, и я сделаю все наоборот. Буду ему с трех лет твердить: «Не будь идиотом, Владик, думай о будущем. Учи математику, Владик, если не хочешь всю жизнь быть оператором колл-центра».
И в свое тридцатилетие он придет ко мне, этот потный лысеющий программист с глубокими морщинами на лице, и скажет: «Мама! Мне тридцать лет. Я работаю в “Гугл”. Я впахиваю двадцать часов в сутки, мама. У меня нет семьи. Чем ты думала, мама, когда говорила, что хорошая работа сделает меня счастливым? Чего ты добивалась, мама, когда заставляла меня учить математику?»
А я скажу: «Дорогой, но я хотела, чтобы ты получил хорошее образование! Я хотела, чтобы у тебя были все возможности, дорогой». А он скажет: «А на хрена мне эти возможности, если я несчастен, мама? Я иду мимо клоунов в торговом центре и завидую им, мама. Они счастливы. Я мог бы быть на их месте, но ты, ты, ты сломала мне жизнь»», – и потрет пальцами переносицу под очками. И тогда я встану, посмотрю на него внимательно и скажу: «Значит, так. В мире есть два типа людей: одни живут, а вторые все время жалуются. И если ты этого не понимаешь, значит, ты идиот».
Он скажет «ох» и упадет в обморок. На психотерапию потребуется примерно пять лет.
Или по-другому. Когда-нибудь у меня родится сын, и я сделаю все наоборот. Буду ему с трех лет твердить: «Я тут не для того, чтобы что-то твердить. Я тут для того, чтобы тебя любить. Иди к папе, дорогой, спроси у него, я не хочу быть снова крайней».
И в свое тридцатилетие он придет ко мне, этот потный лысеющий режиссер со среднерусской тоской в глазах, и скажет: «Мама! Мне тридцать лет. Я уже тридцать лет пытаюсь добиться твоего внимания, мама. Я посвятил тебе десять фильмов и пять спектаклей. Я написал о тебе книгу, мама. Мне кажется, тебе все равно. Почему ты никогда не высказывала своего мнения? Зачем ты все время отсылала меня к папе?»
А я скажу: «Дорогой, но я не хотела ничего решать за тебя! Я просто любила тебя, дорогой, а для советов у нас есть папа». А он скажет: «А на хрена мне папины советы, если я спрашивал тебя, мама? Я всю жизнь добиваюсь твоего внимания, мама. Я помешан на тебе, мама. Я готов отдать все, лишь бы хоть раз, хоть раз понять, что ты думаешь обо мне. Своим молчанием, своей отстраненностью ты, ты, ты сломала мне жизнь», – и театрально закинет руку ко лбу. И тогда я встану, посмотрю на него внимательно и скажу: «Значит, так. В мире есть два типа людей: одни живут, а вторые все время чего-то ждут. И если ты этого не понимаешь, значит, ты идиот».
Он скажет «ах» и упадет в обморок. На психотерапию потребуется примерно пять лет.
В большинстве случаев значение детских травм преувеличено. Если вы хотите потратить жизнь на то, чтобы обсасывать детские обиды, – имеете полное право это сделать. Но если у вас более интересные планы – избавляйтесь от этого груза. Если вы дожили до того момента, когда держите в руках эту книгу, то вполне справились со своей «невыносимой психотравмой», как минимум социально адаптировались настолько, что окончили школу, научились читать и задаетесь вопросами саморазвития и самосовершенствования. А значит, ваша психика достаточно гибкая и адаптивная для того, чтобы сосуществовать с детскими переживаниями. Подавляющее большинство родителей любит своих детей. Когда вы оцениваете свою семью, прежде всего исходите из однозначного факта: любой психически здоровый человек хочет быть хорошим.
Все-таки неадекватные садисты, получающие удовольствие от сознательного унижения других, особенно собственных детей, встречаются крайне редко. Люди в основной своей массе совершают поступки, исходя из своего понимания «хорошо» и собственной призмы восприятия, сформированной опытом, который тоже у каждого строго индивидуален. Это «хорошо» все понимают по-разному, так же как любовь и заботу, и к этому примешиваются еще и собственные травмы, комплексы, страхи, разочарования. Очень часто родители совершают ужасные, по мнению детей, поступки, именно потому, что хотят «как лучше», но не дают себе труда ни просчитать последствия собственных поступков в жизни отпрысков, ни проанализировать, почему поступают так, а не иначе.
На момент написания этой книги мне 37 лет. Мое поколение, пожалуй, впервые пытается осознавать себя, читать книги из серии «как разобраться в себе», посещать психолога, но все это пока неуверенно и нестабильно. У поколения моих родителей такого не было. А вот обиды на своих собственных родителей и прописные истины, вбитые с детства (часто в прямом смысле) и принятые за единственно существующие, были – как всегда и у всего человечества. И работать с этим, осмыслять было не принято. Что могли предложить эти люди поколению своих детей, кроме клубка неосознанных чувств, часто не самых приятных воспоминаний и полного непонимания, что с этим делать?