— Эх, ладно! Хорошо, что хоть в чем-то Анри начал помогать.
Шагнул к стеллажу с бутылками и, обернувшись, пояснил, ткнув пальцем вверх:
— Ему больше нравится иметь дело с цифрами и словами. Всю бухгалтерию, переписку с банками и клиентами взял на себя.
Взял две бутылки, обтер их ветошью, протянул мне.
— Держи.
Взял еще одну. Слегка задумался, что-то прикидывая в уме.
— Думаю, хватит нам. Артур уже почти не боец по этому делу, да и должен же кто-то трезвым оставаться. Пошли наверх, заждались уже нас.
Освещение в погребе было тусклым, и пока шли к выходу, мне никак не удавалось прочесть дату на бутылке. Заметив мои потуги, Шарль уточнил:
— Не напрягайся, я и так помню — это разлив шестьдесят шестого года.
У меня непроизвольно вырвалось:
— Ни хрена себе! Старше меня.
Смеясь, он хлопнул меня широченной лапищей между лопаток.
— Можно подумать, ты такой старый. Мальчишка! Тут есть бутылки старше тебя почти вдвое. Но это надо пить несколько по-иному, а не как сегодня. Вот в субботу вечерком и в воскресенье — это другое дело.
Предсказание Анри сбывалось. Выбраться из этого дома раньше понедельника мне не суждено.
Николай прервал повествование. Взял кувшин и плеснул опять в бокалы.
— Извини, что так долго рассказываю тебе об этом. Но должен же ты знать, что пьешь, откуда и как он ко мне попал.
Выпили, закусили — и он продолжил:
— Поднимаясь по ступеням, я намекнул Шарлю: не слишком ли будет — три бутылки почти на троих?
Услышал в ответ: «Ты не знаешь Артура, под его закуску можно выпить и больше. Вот ты — русский, думаешь, только вы умеете пить? Дудки, среди французов тоже есть умеющие и любящие этот процесс, особенно среди нашего брата — винодела. Но все надо делать с умом, знать время и место. Сейчас мы поднимемся. Отключу телефон, чтобы нам никто не мешал, и мы воздадим хвалу Бахусу. За голову можешь не беспокоиться, утром она у тебя будет светлой. Я знаю наш коньяк. Выпьешь утром стакан гранатового сока. Окунешься в нашем озерце, оно проточное, водичка что надо — и будешь снова бодр и весел».
Довольный собой, он хохотнул. Обернулся ко мне:
— Устраивает? Что-то не так?
— Да нет, просто не знал про озерцо.
— Пройдешь через сад. Под холмом, где виноградники, бежит небольшая речушка. Течет через несколько поместий, все накопали себе небольших проточных заводей. Водичка горная, чистейшая, даже форель водится. Утром, после хорошей выпивки, освежает прекрасно.
Невольно в голове промелькнуло: «Неплохо устроились!» С другой стороны — чему удивляться? Можно только позавидовать.
Они столетиями живут на своей земле. Именно на своей. Нас-то от этого отучили. У тех, у кого она была, так руки отбили, что даже внуки боятся думать о своей земле. Разобрались со всеми — кого к стенке, кого в лагеря, кого на дикие земли. Весь народ заставили ходить строем и в колоннах демонстрантов. Все стали пролетариями и колхозниками. Ну и разбавили массы тонкой прослойкой неуважаемой интеллигенции. Вот и готово новое общество. Руководи им, как хочешь. Поруководили вволю, от души! А души-то разные бывают. Спохватились через десятилетия, когда в стране повсеместно пусто на прилавках стало. Поняли, что еще чуть-чуть, и народ с кольями пойдет на Кремль. Ослабили удавку. Но десятилетия-то потеряны. Попробуй теперь людей приучить к земле, привить уверенность, что она теперь твоя. Сколько на это поколений потребуется? Три-четыре, если не больше. Страх-то по наследству передавался, почти на генном уровне. Долго еще будем жевать заморские окорочка и аргентинскую говядину.
Поднялись в зал. Нас действительно уже заждались. Артур недовольно пробурчал, что все уже остывает, а мы бродим где-то. Анри ехидно пояснил ему: «Должен же отец показать гостю фамильные ценности». Старик приструнил его: «Все правильно, ничего плохого в этом нет, но можно было и побыстрей». Шарль промолчал.
Огромный, массивный стол был застелен белой скатертью. Сервирован на четверых человек с одного конца. Смотрелось странновато. Огромный стол, огромный зал и мы — четыре мужика за столом. Артур с ноткой печали в голосе пояснил, понимая, что я почувствовал.
— Этот стол — ровесник стенам. Помню времена, когда за ним, слегка толкаясь, усаживались все члены семьи. А еще раньше, говорят, даже приходилось тесниться.
Ставя бутылки на стол, Шарль горько пошутил:
— А сейчас мы будем пьянствовать, и еще место остается — хоть в настольный теннис играй.
Скосил глаза в сторону сына. Тот моментально ощетинился:
— Опять я виноват?
— Виноват ты, не виноват, но пора бы уже и семьей обзавестись, — пробурчал отец.
Николай слегка задумался, затем продолжил.
Набрались мы тогда прилично. Все, кроме Артура. Под конец даже горланили какие-то песни, спели нашу «Катюшу». Артур классно подпевал. Оказывается, во время войны в их отряде воевало несколько русских, бежавших из лагерей. Вот они и научили его этой песне. Теперь он ее и вспомнил. Расчувствовался старик, прослезился. Потом разводил нас по комнатам на ночлег. Коньячок-то знатный: голова вроде соображает, а ноги не идут.
В этот момент раздался резкий, настойчивый зуммер мобильного телефона. В те годы телефоны были еще массивными, тяжелыми, и в карманах их, как правило, не носили. Николай извинился. Резко встал и, не дожидаясь повторного звонка, достал из внутреннего кармана пиджака сравнительно небольшой телефон. Отошел от стола. Слегка выдвинул тонкую антенну. Я слышал, что есть телефоны спутниковой связи, но видеть их не доводилось. Похоже, это как раз тот случай. Ничего себе! Парень, похоже, не так прост, как хочет показаться. Подобными «игрушками» в те годы кто попало не владел. Разговаривал, повернувшись спиной к столу. Буквально пара фраз — и задвинул антенну, сунул телефон в карман. Вернулся и сел за стол.
— Спутниковый?
— Да. Это по работе. Командировка у меня образовывается.
Спросил:
— До какого числа вы здесь, на ярмарке?
Ответил ему. Он молча прикинул в уме.
— Успею еще вернуться на два последних дня.
Пришлось объяснить, что последний день будет суматошным. Поговорить можно будет только в первой половине дня. Примерно после пятнадцати часов уже потихоньку начнем укладываться. Буду помогать сотрудницам, там уже не поговоришь. Чуть дернув кистью руки, Николай бросил взгляд на часы.
— Торопишься?
— Да не сказал бы, что очень, часок у нас с тобой еще есть. Правда, дома надо кое-что сделать. Утром надо быть в аэропорту. Не люблю оставлять за спиной мелкие проблемы. Это же запад, тут столько бюрократии: не ответишь вовремя на письмо или не позвонишь, потом завалят письмами и запросами. Такой снежный ком накрутится, что взвоешь. Так что лучше не оставлять на потом — замордуют. Ну ладно, давай по последней.
Плеснул из графина по фужерам. Выпили мы уже прилично, не удержался, спросил его:
— Надеюсь, сегодня ты не на машине, тяпнули-то мы с тобой прилично.
Николай прожевал закуску, промокнул губы салфеткой, ответил с улыбкой.
— Не, я по старой российской привычке быть подальше хоть от милиции, хоть от полиции. Ну их к черту — и те, и другие хороши. Конечно, без машины. Такси довезет. Зачем наглеть, тут это может очень дорого обойтись, и не только в плане денег, — кивнул в сторону опустевшего кувшина. — Вот и ладненько, с этим мы управились, теперь надо закончить с рассказом.
Продолжил:
— Проснулся я после той пьянки достаточно рано. На столе стоит графин с соком, в котором плавают нерастаявшие льдинки. На спинке стула махровый халат. Явно Артур постарался. Голова действительно не болит. Выпил сока, накинул халат и выскочил на улицу — в сад.
Утро тихое, ясное, на небе — одна голубизна, ни облачка. Бегом по тропинке через сад к тому озерцу, про которое мне говорил отец Анри. Сад небольшой и старый, сплошь фруктовые деревья. Зреющими яблоками пахнет так, что дух захватывает. Нижние ветки деревьев почти все на подпорках, ветки ломятся от яблок. Пары минут не прошло, а я уже на бережку действительно небольшого озерца. Вода чистейшая. Стайка мальков испуганно шарахнулась от моей тени на воде.
На берегу, чуть в стороне от меня, приплясывая и покряхтывая от удовольствия, растираются полотенцами Шарль с Артуром. Шарль кричит:
— Привет! Как спалось? Как голова?
— Все отлично! Артуру особое спасибо за сок!
Вижу, как Артур кланяется в шутливом поклоне. Халат уже на траве. Короткий разбег — и прыгаю в воду с каскадом брызг во все стороны. А еще через мгновение, отчаянно вопя, под дружный хохот мужчин, как пробка из бутылки с шампанским, вылетел обратно на берег. Вода была ледяной. Отсмеявшись, Артур пояснил:
— До гор-то рукой подать, километров восемь, вода не успевает прогреваться.
— Так что ж не предупредили, так можно и заикой стать.
Губы мне так свело от холода, что еле выговорил. Шарль с хитрой улыбкой, сквозь смех:
— Не успели, ты так решительно бросился, ведь ты — русский, тебе не привыкать к холоду.
— Ну да, вы все уверены, что у нас лета нет и мы купаемся в прорубях.
Еле бормочу в ответ пляшущими от холода губами. Мужики — вчерашние собутыльнички — хохочут в ответ. Шарль кричит:
— Давай еще разок. Потом разотрись хорошенько — и к дому. А мы пошли, я в погреб, Артур на кухню, завтракать пора, и зашагали в сторону усадьбы.
Собравшись с силами и дико завывая, как южноамериканский индеец, идущий в атаку, еще раз прыгнул в воду. Через пару секунд стоял на берегу, яростно растираясь полотенцем.
Обратно, когда шел через сад, не удержался и сорвал яблоко. Румяное, красивое, ну просто глаз не оторвать. Наверное, таким бедного Адама в свое время соблазняли, аж кусать жалко. И тоже не устоял, впился зубами. Сок буквально хлестанул в гортань, поперхнулся, уже и не помню, когда такое пробовал. Иду, жую яблоко и кручу головой, оглядываю всю прелесть. Озерцо, сад, чистейшее небо, прекрасный дом, цветы на шикарных клумбах у дома. Птички щебечут, бабочки порхают. Да просто рай! Сажусь спиной к дому на низкое каменное крылечко, закладываю руки назад, на шею, и блаженно потягиваюсь всем телом.