Стены, прямые внизу, на уровне около двух метров скашивались и сходились, заканчиваясь куполом. Купол был прозрачный, лишь наверху - снова деревянная головка. Свет лился сверху. Внизу не было окон, а были лишь узкие вертикальные щели в смыках стен, затянутые стеклом - или чем-то похожим на стекло, они создавали дополнительное освещение, так что в комнате было так же светло, как и снаружи. По вечерам под куполом зажигались невидимые лампы, видимо, электрические, дающие голубоватый свет - мягкий и в то же время ярче дневного.
Само помещение было круглым, точнее - многоугольным, стены словно заходили одна за другую, и в этих-то стыках и располагались длинные стекольные промежутки. Стоя в середине комнаты, нельзя было видеть наружного пространства. Вернер подходил к стеклянным простенкам, но и там не видел ничего особенного - дом был окружен садом, растения, натурально, тибетские, но все же просто растения.
Стены, пол, потолок - все было деревянным, чисто отшлифованным, но без лака - живым и дышащим. Деревянной была и мебель, казалось, растущая прямо из пола и стен. Эта архаичность материала контрастировала с ультрасовременным освещением и незаметным, не бросающимся в глаза удобством каждой вещи. Больше всего комната напоминала старинный деревянный храм или церквушку. Украшений было чуть-чуть - на стене хорошая репродукция Мане, а на полу - плетеный ковер. И еще стены были оплетены зелеными лианами, с которых кое-где свисали круглые плоды, полые внутри, наполненные вкусным напитком фаноа. Дверь вела в соседнее помещение, видимо, такое же большое и освещенное - но туда Вернер не заглядывал. Зато он побывал в сопровождении Инти в другом месте - устроенном для удобств, не вечно же ему ходить в утку и на судно. И это место совершенно поразило его, оно-то уж вовсе не напоминало ничто человеческое.
Оно располагалось в двух уровнях, и через каждый уровень,прямо через помещение, текла небольшая речка. В верхнем уровне речка была побольше, поглубже, и в центре формировала углубление с медленно текущей водой - вода эта нагревалась до нужной температуры за минуту, нажатием кнопки на небольшом белом пульте. Инти усаживала Вернера на движущееся сиденье, которое медленно съезжало вниз, в воду - и так он купался в теплой, почти горячей воде, которая затем протекала через полупрозрачное устройство-фильтр, и скрывалась в стене.
А уровнем ниже текла в темном канале еще одна речка, ручей, и в нее-то (для этого над ней были установлены удобные стульчаки) совершались естественные потребности. Инти объяснила, что этот ручей, проходя по спирали через все дома селения, выносит в итоге биологические удобрения в оранжерею, обогащая почву.
Запах в туалете был, но не сильный, благодаря текущей воде, и Вернер быстро перестал обращать на него внимание.
Еда тоже была здесь другой - часто вообще не приготовленной. Знакомые и совершенно незнакомые фрукты и овощи полагалось есть целиком. Непривычного вкуса молоко и его производные - сыр, творог и сливки; множество разных каш, и еще продукт, похожий на мясо, с мясным вкусом, но без костей и жил, и непонятно, откуда вообще такое мясо берется; грибы в разных видах. Мало было обработанной пищи, совсем не было изысканных блюд, требующих поварского искусства. Но вкус еды Вернеру нравился.
Все, что он ел, пил, видел, ощущал - было диким, нечеловеческим, и пожалуй, даже совпадало с нелепостью рассказов Инки. Но в то же время - как и с языком - Вернеру часто казалось, что все это он уже видел где-то, что все это - самое естественное, нормальное бытие, а то, что он помнил с детства, в Германии - было лишь дурным сном.
Но что-то восставало в нем против рассказов Инки. Он слушал скептически. Он спорил.
- Все, что вы говорите - абсолютно невозможно. Куда же делись все эти амару? Цари и боги? Что случилось с имата - раз вы технически так превосходите остальных?
- Мы не так уж превосходили их технически. При катастрофе погибло много специалистов, мы с трудом восстановили энергостанции, но многие вещи пришлось изобретать заново. Урку перенимали изобретения - ведь мы щедро делились с ними... а они потом теряли их. Варвары побеждали, Вернер. Варвары всегда побеждают. Всего полторы тысячи лет назад римляне построили дороги и водопроводы - тысячу лет назад в Европе ничего этого уже не было. Шесть тысяч лет назад над землей носились дисколеты... даже урку летали на них. Летающие колесницы древности - это не миф, это чистая правда. Но уже за тысячу лет до нашей эры все имата, имевшие дисколеты, были уничтожены, и носители этой технологии среди урку погибли - на их место пришли более тупые, менее развитые, зато готовые бороться за место в иерархии варвары. Поймите, Вернер, цивилизация, культура - хрупкая вещь. Она всегда гибнет под сапогом варвара, в когтях зверя. Если превосходство в живой силе тысячекратно, никакая имата не устоит. Но имата разрушались также изнутри... Многие амару не хотели жить в изоляции, уходили, пытались влиться в общечеловеческую цивилизацию. Их дети или внуки забывали, кто они такие, женясь и выходя замуж за урку, живя среди урку. Они не помнили ни своего языка, ни культуры, а позже забывали и происхождение. Никто из них не заботился о чистоте крови, разумеется. Но с другой стороны, амару-мужчина нередко находил для брака женщину-амару, просто потому, что они лучше понимали друг друга. Гены амару - некоторые из них рецессивны, некоторые доминантны - сохранялись и могли внезапно всплыть в потомстве, даже если несколько поколений были фенотипически чистыми урку. Нынешнее человечество, Вернер - это смесь урку и амару, где амару - как ложка меда в бочке дегтя. Число чистокровных амару здесь, в нашей имата очень велико, а в человечестве их распространение всего одна тысячная процента, хотя по всей земле и это - десятки тысяч. Амару-полукровки - биологически корректно говорить об урку с примесью генов амару - которые чувствуют и ведут себя тем не менее, как чистые амару - составляют почти пять процентов. Эти пять процентов во все времена, Вернер - они-то и обеспечивали хоть какое-то развитие. Науку, искусство, социальные движения, религии, философию. Именно и только они, исключительно они - и далеко не всегда они сами получали от этого хоть какие-то преимущества. Преимуществами пользовались наиболее преуспевшие урку. Все изобретения, весь прогресс - все это дело рук амару, урку только воевали и торговали.
Амару расщепил атом, окружающие его урку воспользовались плодами открытия, написали диссертации, получили премии, а теперь используют это открытие для создания еще неслыханного оружия. Тоже, впрочем, руками скрытых амару.
Амару построил замок Нойшванштайн, а урку сделали из него прибыльный гешефт, объявив создателя сумасшедшим.
Амару открыл людям новую этическую и психологическую истину, а урку сделали из нее сложную религию с множеством предписаний и иерархической структурой.
Война и торговля - вот все, что умеют урку, и вот то, чему они подчинили мир - тот мир, который когда-то был нашим.
- То, что вы говорите, противоречит всему... всем общепринятым представлениям, - возражал Вернер, - разве не война является единственным настоящим двигателем прогресса? Война и борьба за повышение прибыли - то есть все та же самая биологическая борьба за место в иерархии. Которая, как вы считаете, присуща урку. Я ненавижу войну, нацизм, но... только из-за нее разработали новые типы самолетов, моторы, теперь уже реактивное движение, да и если вдуматься, даже распространение пенициллина...
- Неправда, - обрубил Инка, - пенициллин и реактивное движение были придуманы и открыты учеными в тишине, покое и сытости, этими учеными - амару по генетике - двигало любопытство, интерес к жизни, миру, его феноменам. А вот внедрить все эти открытия в обществе урку можно только через войну или через конкурентную борьбу за прибыль. Этим и различаются наши общества.
- Но ведь было много ученых, людей искусства, притом и великих, которые вовсе не отличались стремлением к моногамии, тем более - к равенству мужчин и женщин... да и с иерархическим сознанием у них было все в порядке.
Инка досадливо поморщился.
- Вернер, вы же умный человек. Чистокровных амару на земле почти нет. Все яркие проявления таланта, интеллекта - проявления полукровок, стремления которых противоречивы и смешанны. Все это не так однозначно, разумеется. И не забывайте, гены - это всего лишь потенция, уже во внутриутробном периоде закладывается индивидуальный гистоновый код, который может биохимически изменить проявления генов до полной противоположности; впрочем, этого ваша наука еще не знает. Если проще - влияния среды, обучение, воспитание может изменить генетическую предрасположенность почти до неузнаваемости. Урку может вести себя как амару, амару - целиком как урку. И все же гении и таланты проявили себя лишь потому, что у них эта предрасположенность - амарский интерес к миру и творчеству - вообще была. Стертая, смешанная с чертами урку - но была.
Вернер задумывался. Черт возьми, он когда-то хотел быть биологом, вечера просиживал в лаборатории. Не было чуждо ему и искусство, он писал стихи мальчишкой, пел в хоре, любил классическую музыку. В самом деле, все это можно делать лишь тогда, когда ты спокоен. Не обязательно богат, нет. Но должна быть возможность задуматься об отвлеченном, должен быть покой, чтобы проснулось это тонкое, чистое любопытство к миру, способность восторгаться - симфонией ли, проклюнувшимися ли зелеными листиками.
Может ли быть, чтобы 95 процентов человечества - по словам Инки - вовсе не могли иметь таких чувств, этого чистого и тонкого восторга перед сложностью и красотой мира, не могло, потому что гены и гормоны заставляли их непрерывно мучиться совсем другим - борьбой за место в иерархии?
Эта мысль была одновременно искусительно-сладкой - и отвратительной.
Но отвращение преобладало.
Споры с Инкой продолжались порой далеко за полночь. Вернер теперь мог сидеть - он сидел за деревянной столешницей, тянул прямо из желтого плода сладковатый напиток фаноа и спорил с Инкой. Инти время от времени присутствовала - но редко вступала в споры, не вставала ни на чью сторону, лишь улыбалась загадочно, поглядывая на Вернера.