— Извини. — Я виновато пожал плечами. — Киан меня здорово разозлил, вот и всё. Больше обещаю не…
— Обещаешь? — Кузен строго сдвинул брови. — Не поверю ни единому слову! Лучше забудем обо всём как о страшном сне. С чем пожаловал?
— Я подумал и решил…
Бесшумно открывшаяся дверь впускает оборотня с подносом, прикрытым кружевной салфеткой. Водрузив свою ношу на стол, слуга Ксаррона низко кланяется нам обоим и, так и не произнеся ни слова, покидает кабинет. Кузен задумчиво поднимает левую бровь, ухитряясь не выглядеть комичным даже в образе милорда Ректора.
— Однако… Ты сильно его напугал.
— Напугал?
— Я бы даже сказал, до смерти. Кстати, смерть подразумевалась?
— Конечно нет! Собственно, всё могло закончиться гораздо раньше и гораздо безболезненнее, если бы он…
— Понял, какими игрушками ты играешь? — Взгляд Ксо сверкнул лукавством.
— Ну… примерно так.
— Какой же ты ещё ребёнок… — Усталый вздох. — И когда повзрослеешь?
— Я…
— Не к тебе вопрос был. Так, мысли вслух. О вечном и недостижимом. Что ты хотел сказать?
Плюхаюсь в кресло. Кузен извлекает из-под салфетки яблоко и кидает мне. Спелое, надо же… И сладкое. Вгрызаюсь в сочную мякоть, забрызгивая всё вокруг соком. Отдельные капли долетают даже до Ксо, и он забавно морщится:
— Даже есть прилично и то не научился.
— Угу. — Не считаю нужным отвечать на очередную насмешку. Яблоко важнее!
— Итак, — вопрошает Ксаррон, дождавшись, пока я прожую последний кусок, — о чём пойдёт речь?
— О соразмерности преступлений и наказаний.
— Да-а-а-а? Поступил на службу в Судебную коллегию?
— Прекрасно знаешь, что я имею в виду!
— Не знаю. — Кузен немного подумал и тоже сел. В кресло напротив.
— Ой ли? Сомневаюсь, что отец и вдохновитель Тайной Стражи не имеет представления о чаяниях своих сирых и убогих родственников.
— Не смешно.
— Почему? — почти обижаюсь.
— Потому! — Ксо борется с улыбкой, постепенно проигрывая и уступая позиции одну за другой. — Во-первых, я давно уже… Впрочем, неважно. А во-вторых… Это кто у нас сирый и убогий?
— Вот только не будем показывать пальцем!
— Именно. Не будем. Ну вываливай свои… чаяния.
— Я серьёзно, Ксо!
— Слушаю.
— Я придумал, что делать с Шэролом!
— Четвертовать? — Нездоровая заинтересованность в голосе.
— Тьфу на тебя! Я вообще против его казни!
— Кто бы сомневался… Основания?
— Он слишком ценен для будущего.
— Кто это установил?
— Допустим, я. А что?
— Давай без «допустим», хорошо? Это слишком ответственное решение, чтобы принимать его вперемешку с шуточками. — Кузен спокоен и деловит. Даже слишком деловит. — Итак, ты находишь Галеари полезным?
— Да. Объяснить почему?
— Не надо! — отмахивается Ксо. — У меня не очень-то много свободного времени. Полезен так полезен, фрэлл с ним. Стало быть, казнь отменяется?
— Не совсем.
— То есть?
— Я кое-что хочу проделать… Исключительно ради блага всех, включая Шэрола!
— Ну-ну… Излагай. Только коротко и ясно!
Что главное в глупом и неблагодарном деле спасения человеческих душ от бездны, по краю которой они всё время ходят? Ни за что не догадаетесь! Талант того, кто примеряет на себя одежды судьи и палача. Нет, даже не талант, а дар. Дар, позволяющий из путаницы мыслей и образов созидать нечто правильное, упорядоченное, светлое и жизнеспособное.
Я таким даром не обладаю. Собственно, и не хочу обладать, поскольку лишние способности требуют и лишних усилий по их обязательному применению. А ведь если чего-то не можешь делать, от тебя этого и не станут требовать, верно? Ещё лучше: не станут ожидать, что ты что-то сделаешь. И как приятно парить над проблемами, чужими и своими, не замечая исчезающих в бесконечности Времени вздохов мироздания! Простите, замечтался. Полёт мне тоже неподвластен. Посему — ножками, ножками, по земле, по грязи, по…
Взгляну-ка на декорации, пока есть время до выхода на сцену главных действующих лиц!
Стягиваю капюшон на затылок и обозреваю стены внутреннего дворика тюрьмы.
Очень подходяще. Очень. В меру мрачно: тускло-серая каменная кладка, на которую зима набросила рваную накидку инея. В меру трогательно: на высоте примерно четыре человеческих роста глухие стены заканчиваются, позволяя насладиться бледным, заплаканным небом, неумело спрятавшимся за косматыми облаками. Однако будет метель: ветер там, наверху, разгулялся не на шутку. Но во дворике тихо и почти тепло. Тепло для последнего месяца года, имею в виду: мороз если и пощипывает щёки, то делает это почти ласково. Отлично. Чем благосклоннее сегодня природа к моим проделкам, тем удачнее они осуществятся…
Примерно посередине дворика расположен невысокий помост из массивного бруса. Место казни, м-да… Всё готово к проводам очередной заблудшей души в Серые Пределы, даже длинный меч, прислонённый к плахе. Положим, его место сейчас не здесь, но… Мне так проще. Провожу пальцами по слегка выщербленному лезвию. Скольких ты упокоил, дружище? И сколько раз ты молил своего хозяина оградить тебя от позора столкновения с беззащитной плотью не на бранном поле, а по приговору суда? Сколько раз? Молчишь? Молчи. Пожалуй, я понимаю твою досаду и твоё разочарование. Но не спеши огорчаться раньше времени: сегодня у тебя будет отдых от трудов праведных и неправедных. Очень на это надеюсь…
Шорох шагов по скользким плитам двора. Поворачиваю голову. Медленно и степенно, как и подобает человеку, который знает то, о чём пока не догадываются все остальные. Смотрю на виновника всплеска моего здравого смысла.
Да, за прошедшие дни Шэрол не стал привлекательнее. Не с чего было. Хотя… Иных и мертвенная бледность лица делает прекрасными. Так. Одет легко, как и требовалось. Даже чересчур легко. Ай-вэй, как мне стыдно вдруг стало: сам мало того что в длинном плаще, так под ним ещё и куртка, подбитая коротко стриженным мехом, а бедный молодой человек в одной рубашке… Нехорошо. Впрочем, у меня появился лишний повод поторопиться, пока граф Галеари не выстудил все свои лёгкие.
Двое конвоиров, сопровождавших осуждённого на место казни, подвели Шэрола к помосту, на краю которого сидит и беспечно болтает ногами судья и палач в одном лице. Причём исключительно добровольный.
Надо сказать, моё присутствие в сём скорбном месте молодого графа не порадовало, но своё раздражение он оставил при себе, по всей вероятности решив в последние минуты жизни не тратить силы на перебранку с типом, который настолько неприятен, что…
— Доброго утра, граф! — приветствую от всей души, но лишнего своему вредному характеру не позволяю: улыбка даже не намечается.
— Вы намереваетесь присутствовать на… — начал было спрашивать Шэрол, но я отрицательно замотал головой:
— Что вы, граф, что вы! В преддверии празднеств в Виллериме можно найти куда более весёлые места, чем это.
— Почему же вы здесь, а не в одном из упомянутых мест? — О, в молодом человеке ещё теплится ирония? Похвально!
— Дела, граф. Неотложные и неприятные. Почти семейные.
— Семейные? А, ваш дядя, как я слышал, возглавляет Академию… — Шэрол поспешил дать моему намёку своё объяснение. Ошибся. Ну и пусть, ему простительно.
— Надо же, вы уже знаете! Какая неожиданность… И кто-то утверждает, что быстрее всего движется мысль? Глупцы! Ничто не сравнится с ужасающей воображение скоростью распространения слухов и сплетен!
Веду себя почище придворного шута. Сам замираю от собственного нахальства и задора. Впрочем, мне тоже… простительно. Первый в жизни экзамен, который я устроил себе сам.
Шэрол принимает мою шутку. Почти принимает. Сами посудите: когда в нескольких шагах поблизости скучает в ожидании меч, предназначенный для твоей шеи, повода для веселья нет. А значит, и мне пора чуть посерьёзнеть.
— Видите ли, граф… Мои дела отчасти касаются и вас.
— Каким же образом?
— Помните, я говорил, что вы ошиблись дважды? Первую ошибку мы с вами уже, слава богам, разобрали по косточкам, осталась последняя… Ваша неминуемая смерть.
— Вы же сами сказали: «неминуемая»! — скривился Шэрол. — В чём же ошибка?
— В вашем отношении к жизни.
Молодой человек нахмурился.
— Выражайтесь яснее, лэрр![6] У меня нет желания следить за хитросплетениями ваших доводов.
— Охотно. — Я спрыгнул с помоста и подошёл вплотную к графу. Конвоиры (подчинённые моего кузена, а не начальника тюрьмы) незаметно отодвинулись назад, чтобы не особенно мешать беседе. Шэрол не заметил их перемещений, но даже если бы и заметил… Разумеется, руки осуждённого были связаны за спиной. Думаете, я бы полез на рожон, не позаботившись о собственной безопасности? Тогда вы очень плохо меня знаете.
— Все мы когда-нибудь умрём. Кто-то раньше, кто-то позже. Кто-то в своей постели, кто-то в чужой… Но что бы кто ни говорил, мы сами выбираем способ уйти из жизни. Выбираем, быть может, неосознанно, но САМИ. Ваш выбор… глуповат.
— Какое вам до этого дело?
— Никакого. Но каждый раз, видя, как по нелепым причинам гибнут достойные люди, я искренне сожалею. Не верите? Ваше право. Хотя лично я не хотел бы наблюдать, как ваша голова покатится по этим плитам.
Тусклые глаза Шэрола растерянно дрогнули.
— Но… почему?
— Не всё в этом мире может быть объяснено, граф. И не всё следует объяснять. Скажем, я могу изменить меру вашего наказания… Вы примете МОЙ приговор?
— И в чём он будет состоять?
— Это неважно. Достаточно того, что вы останетесь живы.
— Зачем? Для чего? Или… — Он постепенно нащупал нужную мне тропинку выводов.
— Есть обстоятельства.
— Обстоятельства… — Сухая горечь в голосе. — Белокурые? Синеглазые?
— И такие — тоже.
— Что она вам пообещала? — Ещё не огонь, но уже и не пепел.
— Кто? — насмешливо приподнимаю бровь.
— Не притворяйтесь непонятливым! Что вам пообещала Роллена в обмен на мою жизнь?