А я почти всегда голодный. И чтобы это понять, вовсе не обязательно на меня смотреть Но если вы поставите передо мной еду — все равно какую, — можете не сомневаться, я ее съем.
Цим точно такой же.
Мы с ним говорили насчет того, что здорово бы снять реалити-шоу, где мы будем путешествовать по всему миру, заглядывать в самые дальние уголки планеты и поглощать ту еду, которой нас буду угощать. Решили, что назовем наше шоу «Съедим что угодно». Ну, конечно, детали еще надо продумать. И название можно изобрести покруче. К тому же нельзя забывать про то, что у Цима нелады с пищеварением. Но шоу могло получиться просто офигенное.
Так что да, я голодный.
И мы заходим в кафе. На вывеске написано просто «КАФЕ» — красными неоновыми буквами, а вид у этих букв такой, словно они, того и гляди, погаснут.
Так приятно наконец посидеть, хотя я в самой лучшей форме, в какой только могу быть. Бывали дни, когда я пробегал больше, чем мы прошли с утра, но устал я жутко — то ли из-за рюкзака, то ли от постоянного молчания.
Мы заказываем бургеры и молочные коктейли у немыслимо крутой официантки. Ну, то есть просто безумно крутой. Блестящие губы, искристые глаза. Волосы скреплены на макушке китайскими палочками для еды так, что эта прическа противоречит всем основам гравитации.
Ну да, и грудь у нее просто потрясающая.
Я с ходу придумываю ее историю… Приехала домой на лето из крутейшего универа, где она получает стипендию. Тихий такой, мирный универ. А изучает она молекулярную биологию. Возможно, стихи сочиняет.
— Может быть, вам еще что-нибудь принести, молодые люди? — с убийственной улыбкой интересуется официантка.
— Нет, спасибо, — отвечает Бо.
— Ну хорошо, — кивает официантка, несколько секунд она стоит и смотрит на Боаза, ожидая, что тот скажет что-нибудь еще, чтобы дать повод задержаться, но он слишком сильно задумался и не замечает девушку.
Официантка отворачивается и уносит свой блокнотик с заказами на кухню.
Боаз смотрит за окно. На усыпанную гравием автостоянку. На изредка проезжающие машины. На ворону на заборе.
Трудно не разговаривать, когда сидишь с кем-то вдвоем в ресторанной кабинке.
— Она курит, — замечаю я.
— Кто здесь курит?
— Да нет, я про нашу официантку. Она хороша. Ты так не думаешь?
— Конечно.
Боаз снова переводит взгляд на окно.
Звонит мой мобильник. Я даю отбой, видя, что звонок от Перл. Она забросает меня вопросами.
Я сую мобильник в рюкзак и вынимаю колоду карт:
— Перекинемся?
— Не-а.
Я начинаю тасовать карты. Изображаю «хвост голубя». Этому меня научил Дов. Мы когда-то играли в игру под названием «тук-тук», но это было давно. Я не могу вспомнить правила. Помню только, что Дов мухлевал. Утверждал, что он взрослый, а поэтому на его стороне преимущество.
Ворон на заборе теперь целая дюжина. Они чем-то взволнованы и громко каркают. Какая-то большая беда в Стране Ворон.
А брат и на ворон не смотрит. Куда-то еще.
— Глянь-ка на эту стаю ворон, — говорю я. — Они здорово распсиховались.
— Это убийство, — улыбается наша официантка. Она вернулась с бургерами. Девушка ставит перед нами корзинки и вынимает бутылочку кетчупа из кармана фартука. — Убийство ворон.
Похоже, я втюрился.
— Точно, — киваю я. — Так и знал. Это как стая гусей. Или прайд львов.
— Розыски медведей, — добавляет официантка.
И она снова улыбается Боазу. На этот раз он улыбается в ответ.
— И куда вы, ребята, направляетесь? — спрашивает девушка, указывая на наши рюкзаки, стоящие у стенки кабинки.
— Его спрашивайте, — киваю я на брата.
— Куда путь держишь, солдат? — улыбается официантка.
— Куда глаза глядят, — бурчит Боаз.
— А куда они глядят?
— Куда-то.
Официантка продолжает улыбаться, но уже не так радостно.
— Так, значит?
— Ага.
— Ну, спасибо за откровенность.
Она кладет на стол чек.
Может быть, было бы лучше, если бы Боаз совсем ничего не говорил.
Глава четырнадцатая
Два дня мы особо ничем не занимаемся — только идем. Мы почти не общаемся ни между собой, ни с кем-то еще. Только с людьми, которые берут у нас деньги, а взамен дают воду, еду или сдают нам вонючий номер в мотеле с заштопанными простынями и уродливыми эстампами на стенах.
Когда Боаз уходит в туалет, принимает душ или стрижет волосы электрической машинкой, я просматриваю свои карты. Это бесполезно. Там нет ответа. Все дороги ведут в Вашингтон, округ Колумбия, или куда-то поблизости, но это я и так знал. Но я до сих пор не понимаю почему и зачем.
Я улучаю минутку и звоню Перл. Говорю, что мне нужна ее помощь.
Перл по второй линии связывается с Цимом, который получил-таки работу в «Видеораме». Это значит, что он сидит за прилавком и валяет дурака. Обычно Перл делает все возможное, чтобы к нашим с ней разговорам Цима не подключать, так что она явно уловила в моем голосе отчаяние.
Я слышу гудки, Цим пока не взял трубку, и я спрашиваю Перл, как у нее идут дела с Иль Дуче.
— Да ладно, — смеется она. — Он мне в подметки не годится.
— Привет, сахарок, — слышится голос Цима.
— От сахарка слышу, — бурчу я. — «Сахарок? Неужели?»
— Леви!
— А я думал, что я сахарок.
Неужели это вправду происходит? Перл и Цим?
— Эй вы! — вмешивается Перл. — Хватит флиртовать. Леви позвонил, потому что ему нужна наша помощь. А как нам известно из великих книг и телешоу насчет динамичных триад, остальные двое должны бросить все, когда один акцентирует подобную нужду.
— Говори по-английски, — советует девушке Цим.
— Думаю, ты хотел сказать: «Говори по-английски, сахарок», — не удержавшись от ехидства, замечаю я. Это так потешно.
— Господи, Ричард, — восклицает Перл. — Какой же ты тупица! «Акцентирует» — словечко вовсе не на миллион долларов. Ну, допустим, «выражает». Леви выражает желание получить от нас помощь.
— Вот как? А я сейчас случайно нахожусь перед компом, и, судя по тому, что мне предлагает сайт с толковым словарем, «акцентировать» означает «педалировать, выпячивать, оттенять». Так что ты только что продемонстрировала не самый звездный английский. — Цим умеет поставить собеседника на место.
— Алло, — встреваю в разговор я. — Я, между прочим, тоже здесь и все слышу.
— Точно, — произносят мои друзья в унисон.
В общем, я прошу их помочь мне разведкой. Поскольку мне известно, куда мы с Боазом направляемся, и я могу приблизительно рассчитать время, когда мы там окажемся, я прошу друзей выяснить, не будет ли там в это время какого-нибудь события — митинга, марша… ну хоть чего-нибудь примечательного в Вашингтоне, округ Колумбия, где, я надеюсь, мы с братом окажемся через семь — десять дней.
Наконец мне удается уговорить Боаза сыграть в карты. Четыре куска пиццы, заказанной в номер, легли в мой желудок тяжелым грузом.
Мы сидим друг напротив друга за столиком с одной расшатанной ногой. Лампочка в светильнике, подвешенном к потолку, слишком яркая для мотыльков, так что они кружатся у нас над головой.
— Во что сыграем? — спрашиваю я, тасуя карты и мастерски изображаю «хвост голубя».
Брат пожимает плечами:
— Во что хочешь.
— На удачу или во что-то умное?
— А разве не все игры на удачу?
— Я так не думаю.
Брат молча смотрит на меня.
— Мы могли бы сыграть в «тук-тук», да я правил не помню, — вздыхаю я.
— «Тук-тук»? — удивляется брат.
— Ну, в ту игру, которой нас Дов научил.
— Сроду не играл в карты с Довом.
— Правда?
— Правда.
Сам не знаю, почему мне так трудно в это поверить. Мне всегда казалось, что, чем бы я ни занимался, Боаз всегда делал это первым, до меня.
— Как насчет блек-джека? — спрашивает брат.
Я снова тасую колоду. Наверное, еще ни одну колоду в истории человечества так старательно не тасовали.
— Ладно, — соглашаюсь я. — Только сначала ты научи меня играть.
— Для начала нужна вторая колода.
— Здорово, что я запасливый! — восклицаю я и вытаскиваю из рюкзака вторую колоду карт.
Я еще несколько минут тасую карты и изображаю «голубиные хвосты», а это куда труднее делать эффектно, когда имеешь дело с двумя колодами. Но вот наконец я готов сдавать карты.
— Поехали!
— Погоди, — останавливает меня Боаз.
— Что?
— Мы должны поторговаться. Играют на что-то, а иначе смысла нет.
— Ну ладно…
— Твоя бейсболка «Red Sox».
— Но это же моя счастливая бейсболка! К тому же она мне лицо от солнца защищает, а я не хочу обгореть!
— Вот и отлично. Это говорит о том, что она что-то значит для тебя.
Боаз подарил мне эту футболку на день рождения пять лет назад. Наверное, забыл обо всем. Возможно, даже не помнит, что это — его подарок. Хотя, может быть, бейсболку купила мама и присовокупила к ней открытку — как бы от Боаза. Так или иначе, бейсболку эту я люблю. Да, она определенно много для меня значит.
— А я что получу, если выиграю? — интересуюсь я.
— Еще денек она будет твоей, — усмехается Боаз.
Мы разговариваем, поэтому я немного медлю перед тем, как начать сдавать карты. Я даже не спрашиваю про хитрые правила.
Боаз потирает ладони:
— Сдавай.
Мы играем первый кон, и становится ясно, что ничего не получается. Нам нужны фишки. Какие-то суммы, которые ставятся на кон.
У Боаза в рюкзаке, оказывается, есть пакетик с ассорти орешков. Мы назначаем им цену: за кэшью — десять очков, за миндаль — пять, за арахис — одно очко. Кто наберет больше очков к концу ночи, тот и получит бейсболку. Умереть и не встать.
Я иду к рюкзаку брата, чтобы взять пакетик с орешками, и вижу крышку обувной коробки «Matty Muldoon». Хранилище для особенных, самых секретных вещиц. Клоун в здоровенных ботинках улыбается мне.
Рука тянется к коробке, хочется взять ее и спросить, что в ней, но я не делаю этого, потому что мы собрались играть в карты. Мы здорово проведем время. Мы вместе, и брат разговаривает со мной.