«Может быть, вот это и значит — бороться с братом, — думаю я. — Может быть, порой это заходит слишком далеко». Мозг пытается сказать телу, что мы делаем именно это. Просто боремся, чем мы никогда не занимались, когда были младше.
Однако телу виднее.
Боаз отскакивает от меня. Поднимается на ноги. Смотрит на свои руки так, будто они чужие.
Мне хочется закричать, но вместо этого я шепчу:
— Что за черт?
Брат медленно садится на край кровати. Он тяжело дышит.
Надтреснутым голосом он отвечает:
— Мне что-то приснилось.
— Ничего себе сон, — бормочу я.
То, что было вечером и ночью, возвращается ко мне по кусочкам.
Я вышел из комнаты. Вернулся к Селин. Мы еще долго сидели под деревом и выпивали после того, как вечеринка закончилась. Я больше не видел Боаза. Я думал, что он, может быть, вообще ушел. Без меня. А мне было все равно. Я вышел на середину лужайки. Улегся на траву. Трава колола мне руки и ноги, а мне не хотелось шевелиться. Даже почесаться не хотелось. Селин рядом со мной. Мы смотрим на звезды. И Земля вертится слишком быстро.
Я пытаюсь сесть:
— Ты в порядке?
— Ага. А ты? — спрашивает Бо.
— Все в норме.
— Точно?
— Да.
— Прости.
Не говоря ни слова, мы меняемся местами. Я снова ложусь на кровать, а брат возвращается на пол.
Я рад тому, что в комнате темно. Ни капли лунного света не проникает сюда.
— Что же мы делаем, Боаз? К чему это все?
Не в красном пластиковом стаканчике, а в этой темноте я наконец обретаю толику уверенности в себе.
Я слышу, как брат ворочается на полу. Пытается лучше устроиться на своем жалком ложе из диванных подушек.
Устраивается. Становится тихо.
Я делаю еще одну попытку:
— Куда мы идем?
Молчание. Я жду.
— Я кое-что должен сделать, — наконец тихо говорит Боаз.
Коробка. Что в коробке?
Я держал ее в руках всего пару минут. Она тяжелая. В ней что-то такое тяжелое, чего не должна выдержать коробка, предназначенная для детских ботинок. Я ее на колени положил, но не успел открыть — тут, откуда ни возьмись, явился Бо с ледяной физиономией.
— Что тебе надо сделать?
— Я не могу тебе сказать.
Как я жалею, что видел этого тупого клоуна с его идиотской улыбочкой.
— Не можешь сказать или не хочешь?
— Какая разница?
— Разница в том, что я иду с тобой, и это помогло бы мне понять, зачем я здесь.
— А зачем ты здесь?
Меньше знаешь — крепче спишь, верно говорят. Еще крепче спишь, когда тебе на все плевать. Если бы я мог вернуться на полночи назад, я бы ни за что не притронулся ни к одной из вещей Боаза. И коробку эту трогать не стал бы.
— Я мог бы уехать домой завтра.
— Так уезжай.
— Пошел ты… Может, и уеду.
Я отворачиваюсь к стене и притворяюсь, будто засыпаю, хотя точно знаю: заснуть не удастся. И еще я точно знаю, что, когда наступит завтра, я не поеду ни за что в одно место.
Я не поеду домой.
Глава шестнадцатая
Я просыпаюсь рано и тихонько выскальзываю из дома на лужайку, мокрую после полива. Я роюсь в свой папке, нахожу письмо от нее — то самое, которое не пахнет духами и на котором нет отпечатка напомаженных губ. Я звоню Кристине.
Половина седьмого утра.
— Алло? — отвечает очень сонный мужской голос.
— Можно попросить Кристину?
— А кто это?
— Это Леви. Скажите ей, что это важно.
Шуршание простыней, шепот. Потом звук шагов, стук закрываемой двери.
— О боже, Леви! Что случилось?
Кристина тяжело дышит в трубку.
— Ничего. Прости. То есть я не за то прошу прощения, что ничего не случилось. Прости, что звоню тебе в такую рань. Но понимаешь, очень трудно найти такое время, чтобы Боаз не был рядом. У нас была не самая легкая ночь, и я хотел поговорить с тобой, потому что он идет вовсе не по Аппалачской тропе. Он сейчас в Нью-Джерси, а точнее, в Риверсайде, и я с ним, и мы движемся к Вашингтону, а зачем — я не знаю, вот и думаю — не к тебе ли мы идем?
— Помедленнее, ладно? — просит Кристина. — Я еще не совсем проснулась.
Я вдыхаю аромат сырой травы:
— Ты с ним порвала?
— Что-что?
— Ты Боаза бросила, когда он уехал?
— Все гораздо сложнее, чем тебе кажется.
— Это было сложно? Правда? Или ты просто встретила кого-то другого?
— Леви, в чем дело?
Я сажусь на траву. Мне все равно, что моя одежда промокнет. И путь стриженая трава колет мне ноги. Я вижу, как кто-то пробегает мимо изгороди — кто-то моего возраста. Радуется утренней пробежке.
— Я тебе звоню, чтоб узнать: может ли быть хоть малейший шанс, что брат тебя не разлюбил? Что этим своим походом он пытается что-то тебе доказать? Может быть, он хочет тебя вернуть. Может быть, у него для тебя какой-то подарок.
— О, Леви! Я так не думаю. Вряд ли ты понимаешь…
— Я знаю, что не понимаю. Я ничего не понимаю, а меньше всего я понимаю его. Я уже не знаю, кто он такой. А может быть, я этого и не знал никогда. Но кто он сейчас — этого я точно не знаю.
Долгая пауза.
— Послушай, Леви. Я хочу как можно более точно подобрать слова, потому что не хочу, чтобы ты думал, что Боаз мне безразличен. Он мне не безразличен, но он был моим школьным бойфрендом. Я больше не школьница, и он тоже. Я знаю: тебе казалось, что для нас с ним важны только мы сами и больше ничего на свете. Таков ведь миф о первой любви, да? А может быть, это не миф. Может быть, какое-то время все так и есть. А ты тогда был ребенком, и я знаю, мы казались тебе именно такими. Двумя людьми, любившими друг друга так, что все остальное не имело значения. Но другое все-таки имело значение. Вышло так, что другое стало значить больше. Он пошел своей дорогой, а я своей. Он до сих пор небезразличен мне, правда. И всегда будет небезразличен. Но дело не во мне. Честное слово, поверь мне. И что бы ты ни думал, я не знаю его так, как его знаешь ты. Ты знаешь его… — повторяет Кристина. — Ты его знаешь лучше, чем я, потому что я всего лишь была его девушкой, Леви. А ты… Ты — его брат.
Я зажмуриваюсь и вижу татуировку Кристины — бабочку. Ярко-синие крылья с лиловыми завитками. Эти крылья начинают медленно колыхаться, и я явственно вижу, как бабочка слетает с гладкого плеча девушки.
— Мне надо идти, — говорю я и хлопаю крышечкой мобильника.
Пола и Бо я нахожу в кухне. Они сидят за столом и пьют кофе. На тарелке — горка тостов и местная газета. Мне хочется узнать, где Селин, но спросить я стесняюсь. Боюсь, что прозвучит как-нибудь не так. А может быть, как раз прозвучит именно так, как это получается у Цима, когда он спрашивает про Софи Ольсен. И выйдет, что я втюрился в Селин.
В общем, я сажусь за стол и наливаю себе кофе.
Похоже, я слышу наверху шаги. Селин проснулась? Может быть. Спустится сюда и позавтракает с нами? Я мог бы есть медленно, мог бы пожаловаться на головную боль — найти способ растянуть утро, чтобы провести побольше времени с Селин.
А может быть, ее здесь уже нет. Может быть, она ушла. Может быть, у нее есть работа. Или бойфренд.
— Пожалуй, я мог бы подсказать, кто еще вас примет у себя, — говорит Пол. — Моя сестра живет неподалеку отсюда, к югу. Не так уж далеко от вашего пути. Она так курицу жарит — взрослые мужики плачут. Ты бы мне дал карту вашего маршрута, так я бы посмотрел, чтобы подсказать вам путь.
Ага, удачи тебе, Пол. Я бы тоже от такой карты не отказался.
— Конечно, — говорит Боаз. — Спасибо.
Я смотрю на него, набив рот тостом, но в этот самый момент в кухню входит Селин. Не могу понять, то ли я ее сразу увидел, то ли сначала ощутил аромат, исходящий от нее. Так или иначе, пахнет от нее волшебно.
Девушка только что из-под душа. Волосы у нее влажные и непричесанные.
— Доброе утро, детка.
— Доброе утро, пап.
Селин идет прямой наводкой к холодильнику. В мою сторону даже не смотрит.
— Ты рано встала. Куда-то идешь? — спрашивает Пол.
— Да, мне сегодня надо к маме. Вот я и подумала — может, мне сделать что-нибудь шизовое и притопать к ней пешком? — Селин пьет сок прямо из картонной упаковки. — С этими парнями.
На меня накатывает такое волнение, будто я только что выиграл в блек-джек.
— Детка, но дом твоей матери в десяти милях отсюда.
— Ну.
Пол — мудрый отец. Из тех, кто сперва подумает, а только потом скажет «нет». Полная противоположность аббы. Пол из тех отцов, который скажет: «Я — твой друг». Он вот какой: «Я одеваюсь молодежно, так что я круче других отцов».
Я вижу: Пол размышляет, обдумывает. Наверное, он думает, что устроить барбекю для незнакомого морпеха — это нормально, но вот позволить дочери уйти с этим самым морпехом и его патлатым младшим братцем — это уже совсем другая история.
— Пап! Мама живет не так далеко от их маршрута. Кроме того, мне не помешает разминка. Я толстею.
Вот это — абсолютное вранье.
— А твоя мама это одобрит?
— Шутишь, да? То, что я пойду пешком, вместо того чтобы загрязнять воздух выхлопными газами, — как она может быть против такого! Да она в награду за это мне небось пони купит!
Пол причесывает седые волосы руками.
— Ну, парни, а вы как? — улыбается он. — Ничего, если моя дочурка прицепится к вам на денек?
— Я согласен, — говорю я слишком поспешно, и у меня изо рта вылетают крошки. — В смысле, конечно. Было бы здорово. Правда, Бо?
— Конечно.
Как только мы заканчиваем завтрак, Пол и Бо исчезают в комнате, где есть компьютер, чтобы посмотреть наш маршрут.
— Ну, с добреньким утром, — усмехается Селин, спрятавшись за первой страницей газеты. Прежде чем ее перевернуть, она ее встряхивает. — Думаю, спал ты крепко.
Знала бы она…
— Неплохо спал.
— Ты мне должен «спасибо» сказать. Я могла бы тебя бросить там, на лужайке, но в полшестого утра поливалка включается. И мне тебя жалко стало. — Девушка кладет газету на стол, склоняет голову к плечу. — Ты смешной!