– Не знаю. Но я верю. Почему бы человеку и не хотеть побыть одному?
Шкарик дернул меня за рукав и скомандовал:
– Выходим!
На тихой окраине мы, сверяясь с бумажкой, нашли нужную хрущобу, поднялись на пятый этаж и позвонили в квартиру 72.
Долго никто не отзывался, но Ричард насторожился, и я поняла, что нас рассматривают в глазок.
Открыла нам женщина монументальных размеров, похожая на злого индийского бога – высокая прическа, тяжелые серьги, длинно подведенные глаза, маленький крючковатый нос, утопленный в мясистом, сильно набеленном лице, три жирных подбородка, черный халат в китайских драконах, из-под которого трогательно выглядывал кончик простой сатиновой ночнушки в красный горошек.
– Собака зачем? – проквакала дама, и я поняла – нет, не индийский бог, царевна-лягушка. Вернее, царица-лягушка. Я всегда подозревала, что она и должна быть похожа на жабу.
– Вы не беспокойтесь, он воспитанный, будет у двери лежать и не шевельнется.
Дама впустила нас.
В прихожей было очень тесно, и Шкарик первым прошел в комнату, прошелестев дождем бамбуковой занавески, а хозяйка еще некоторое время наблюдала за тем, как Ричард лежит и не шевелится.
– Дисциплина – это хорошо, – наконец сказала она. – Проходи, девочка. Только обувь сними.
Я вслед за ней прошла в крошечную комнату, устланную и завешанную пестрыми коврами. Польская стенка была забита хрустальными вазами и фарфоровыми статуэтками, у стены стояло старое пианино, над ним висел портрет Есенина с трубкой. Красные плюшевые занавески, красные плюшевые кресла, диван, журнальный столик, горка в углу.
«Вот и коробчонка», – подумала я и села на диван рядом со Шкариком.
– Ждите! – сказала дама и уплыла в соседнюю комнату. Вернулась она оттуда, неся в жирных, жабьих лапках картонную коробку, обтянутую тем же красным плюшем. Поставила перед нами, открыла: – Выбирайте.
В коробке теснились флакончики и коробочки с духами. Я наклонилась над ними, прикрыла глаза, повела носом. Сразу заломило в висках, словно вся вавилонская толпа заголосила на разных языках, каждый о своем. В носу зачесалось, в глазах закипели слезы, я не сдержалась и чихнула.
Я с детства не переносила запаха духов – слишком резкий, он колол мне нос изнутри тысячей раскаленных иголок и вызывал ужасные мигрени. Потом я «переросла» и теперь от духов просто чихала как кошка, но моя бедная мама привыкла пользоваться парфюмом только вне дома. И папа, и дядя Степан дарили ей маленькие флакончики, которые удобно было носить в сумке.
А мама так любила духи! Если бы не я, она, наверное, жила бы, одетая в свое цветочно-фруктовое облако, и была счастлива. Она любила душиться на ночь. Иногда вечером мама заходила ко мне и спрашивала:
– Гло, можно я капну вот этого на запястья? Тебе не будет плохо? Только не ври! – И она проносила рядом со мной флакон.
– Нормально, мам.
– Врешь. Я вижу, что врешь. Ладно, в другой раз…
Превозмогая шум в голове, я еще раз повела носом над коробкой и учуяла запах, выделявшийся среди остальных необыкновенной свежестью, грозовой свежестью, только не страшной, а как сад после дождя – мирной, нежной, светлой.
Я выхватила из коробки тяжеленький флакончик с темной, блестящей крышкой и сказала:
– Вот это.
– Губа не дура. Армани, – проквакала нарядная жаба и назвала цену.
Мне не хватало где-то четверти, Шкарик добавил, и я протянула деньги даме.
– Так я не поняла… – Жаба удивленно дернула головой, и проявился четвертый подбородок. – Девочка, что ли, платит?
– Подарок маме. Вы не беспокойтесь, это мои деньги.
– Собак натаскивает, – пояснил Шкарик. – Мне бы столько за репетиторство платили…
– Ах ты, мой зайчик, – неожиданно просюсюкала женщина, сложив угрожающе-красные губы противной трубочкой. – А мой-то все – дай, дай! А она на свои деньги маме подарок! Хотя… Мой-то маленьким тоже был хорошенький… Ждите! – снова сказала она и уползла в свою сокровищницу.
Через минуту вынырнула, зажав в пальцах газовый шарфик, такой легкий, что он струился за ней по воздуху стаей блеклых бабочек – бледно-зеленых и розовых, словно материализовавшийся запах тех самых удивительных духов.
– В нагрузку. – Она разжала пальцы, и шарфик скользнул мне в ладонь. – Люби мать! Мать – это святое!
Шкарик, покряхтев, тоже купил флакон «Пани Валевска» и спрятал его во внутренний карман, как флягу с коньяком.
Вышли на улицу и сразу кинулись дышать – в наглухо закупоренной коробчонке с кислородом было не очень.
– Ну что, ты довольна? – спросил Шкарик.
– Да, спасибо вам, Андрей Викторович, вы мой спаситель. Деньги в воскресенье верну.
– Пустое. Давай провожу тебя к троллейбусной остановке, а то нам отсюда не по пути.
Дома никого не было, дедушка увез бабушку на дачу до сентября, а мама с дядей Степаном ушли гулять или в кино. Я оставила духи и шарфик на мамином трюмо и поскакала на площадку – меня ждали сегодня две собаки.
Вернулась я ближе к одиннадцати, но родителей все еще не было. Я переоделась в пижаму, откинула одеяло на диване, а сама пока улеглась с Ричардом и книжкой на полу.
В пустом доме было спокойно и тихо, только мамин кот сыто голосил на кухне, показывая, кто здесь хозяин. В раскрытое окно приливами вплывал вечерний ветер. Ричард похрапывал, лежа на спине, и его яйца победно сверкали в свете настольной лампы.
Я физически наслаждалась комфортом и покоем, но тут вернулись родители.
Я погасила свет, прыгнула в кровать и прикинулась спящей.
Мама с дядей Степаном, стараясь не шуметь, прошли к себе, шуршали и тихо хихикали, но тут мама восторженно, хоть и придушенно, запищала – нашла подарок.
– Степочка, какая прелесть! Спасибо!
– Это не я, это Гло, наверное…
Мама осторожно приоткрыла дверь в мою комнату, и я сказала:
– Мам, я не сплю…
Она включила верхний свет (была у нее такая дурная привычка) и вошла.
– Гло, это ты принесла?
– Да, мам. Это тебе. Нравится?
Мама подсела ко мне на диван, держа в руках и флакончик, и шарф.
– Да… Такие… такие милые… и странные… У меня никогда таких не было… Дорогие?
– Мам, это собачьи деньги, все по-честному. Хочешь, спроси у Федор Сергеича…
– А где взяла?
– У спекулянтки. Могу телефон дать. Только скажи, что ты от той девочки с собакой… У них, знаешь, все строго… Конспирация…
– Ты как твой папа… Мот, транжира, подарки без повода, сомнительные знакомства… – Мама расцеловала меня и ушла примерять шарфик.
Глава 37
После разговора с мамой голова моя перестала сбоить, и в ней немедленно созрел план, как наилучшим образом организовать трудовую деятельность.
«Вам хочется песен? – весело и зло думала я. – Что ж, их есть у меня. Вам чудес надо? Ладно, будут вам чудеса. Как в сказке – придется три чугунных посоха изломать, три пары железных башмаков истоптать, три просвиры каменных изглодать…»
Кошмарным сном промелькнули школьные экзамены, наступило лето, счастье.
Времени стало как бы больше, но прибавилось работы на конюшне. Теперь я не занималась со всеми собаками подряд, брала только самых трудных, почти отказников, почти под усыпление.
Мой план был прост.
На первом этапе я работала только с собакой, без хозяина, чтоб под ногами не путался и снова не сдвигал едва поправленную псу крышу.
Второй этап – дрессировка хозяина. То есть формально работа с хозяином и собакой вместе, но, по сути, на втором этапе я собиралась исправлять ошибки в поведении человека, которые привели к тому, что сорвалась его собака.
Ну и все. Спасибо, до свиданья, будьте счастливы, передача в руки инструктора по ОКД и ЗКС и дальнейшее светлое будущее уже без меня.
Я не собиралась готовить собак к выставкам и соревнованиям, моей единственной задачей была – как бы это сказать? – социальная адаптация клиента. Условно – чтобы собаку можно было спокойно провести по городу без намордника и поводка, чтобы собака охотно сотрудничала с человеком. А дальше пусть сами.
Разумеется, я не смогла бы справиться с этим в одиночку. Начнем с того, что мне некуда было привести чужого, агрессивного пса – не домой же тащить. Поэтому я поделилась своими мыслями с Гешей, и мы устроили военный совет.
– А ниче, – сказал Геша. – Ниче, покатит. Токо надо Юльку еще спросить, пусть нам все просчитает…
Юльку все теперь называли «наша красавица и конторская крыса» – она уверенной рукой вела дела конюшни и даже перепроверяла счета из парковой бухгалтерии. Бабай с нее пылинки сдувал.
Юлька пришла в Гешин кабинет с толстой клеенчатой тетрадью и детскими счетиками, с которыми управлялась ловко, как фокусник. Пощелкав пластмассовыми костяшками, исчеркав несколько тетрадных листов, Юлька солидно сказала:
– Ну что ж… На этом вы не обогатитесь, но в целом вполне рентабельно. Омар Оскарович вас пустит, я думаю. Он любит, когда люди дела делают, да?
Бабай нас пустил и выделил под наше дело кусок заднего двора рядом с котельной.
– Это хорошо вы придумали. Мне здесь большие собаки не помешают, я бы еще пару взял, чтобы как этот, да? – Он кивнул на Ричарда. – Он здесь только днем, а мне надо ночью. Ценных лошадей у нас нет, но в парке хулиганы, вандалы… Собаки не помешают.
И мы стали работать.
Дедушка помог со стройматериалами, Геша нанял пару близлежащих алкашей, и через несколько дней они отстроили нам просторный, прочный вольер с теплушкой.
Пансион был готов, осталось набрать воспитанников.
Одним из первых наших «студентов с пансионом» стал доберман по кличке Цезарь, большой, почти размером с Ричарда (70 см в холке), сильный и красивый пес четырех лет.
Его хозяин, Олег Юрьевич, высокий мужчина, похожий на заграничного киноактера – тяжелый подбородок, печальный взгляд, хорошо сшитый костюм, – был таким же элегантным, как и его пес, отличался спокойным характером и мягкими манерами.
С Цезарем он допустил только одну ошибку.