ленькая-маленькая, компрессионный перелом позвоночника – хорошо, что без смещений. Вот что значит голова дубовая и стоеросовая – все выдержала!
Сергей раскатисто засмеялся.
– А на меня стена дувала рухнула от взрывной волны, – поддержал байки у костра прапорщик. – Присыпало очень хорошо, очнулся – ничего не слышу. Врачи запретили пить водку. Три месяца терпел, а тут, когда понемножку начал пытаться кирять, борьбу за трезвость начали. Гады ваши политработники! Вот уж, действительно, пришла беда – отворяй ворота.
Голубев грустно вздохнул, а Грошикова финальная часть рассказа прапорщика развеселила, и он вновь залился раскатистым смехом.
– Эх, замполит, ты с Колобком плохо знаком. Комсомолец батальона дважды контужен – вот у него вместо мозгов одно сплошное мозговое месиво! – подытожил Сергей.
Как же не знаком. Еще как знаком! На третий вечер прибытия в полк и на второй день всеобщего батальонного загула дверь комнаты в общаге, где устроился Никифор, настежь распахнулась от сильного пинка – загулом праздновали возвращение из рейда. На пороге стояли, обнявшись двое: Грошиков и Колобков – оба в драных тельняшках и армейских трусах, и каждый держал в руках по стакану и по бутылке водки. Ветераны включили свет, врубили музыку на всю катушку, и тотчас начались дикие пляски аборигенов. Ух! Ах!! Ох!!! Затем они схватили трофейные сабли, и начался танец с саблями. Пофехтовали некоторое время, а затем давай рубить металлические дужки коек. Бам! Бам!! Бам!!! Когда умаялись, рухнули без чувств на постели, уснули и захрапели, подражая паровозам. Мои глаза стали квадратными, потом гигантски круглыми, и нормальную форму приняли не скоро. Я обалдел от этого «представления»…
– Ладно, давайте играть, – сказал я. – Но я предпочитаю покер.
Поиграть не удалось. Тут к нашему укрытию подбежал солдат с радиостанцией:
– Товарищ старший лейтенант, вас командир роты…
– Второй слушает!
– Внизу родник, можешь сходить за водой. Организуй прикрытие.
– Понял. Выдвигаюсь.
– Ник, за водой пойдем? Голубев останется сверху, прикрывать, а мы водички попьем, – предложил Грошиков. – Прогуляемся…
– Хорошо! А потом от родника я вернусь к себе на позицию…
Три бойца собрали фляжки, и мы начали спуск. Серега отправил пулеметчика на пригорок у входа в распадок, а мы спустились к роднику.
Солдаты наполняли фляжки и по очереди умывались. Мы тоже умылись. Серега, глупо и нагло улыбаясь, вдруг заявил:
– Не люблю замполитов! Хочешь – сейчас тебя грохну? Из автомата…
Я понял, что это его очередная идиотская шутка, своеобразная проверка, и решил поддержать игру.
– Стреляй, псих, – сказал я как можно равнодушней. Серега отсоединил магазин и направил на меня автомат.
– Испытание замполита на пуленепробиваемость!
Мне стало неприятно и как-то не по себе.
– Хватит глупостей, придурок!
Но Грошиков, ухмыляясь, снял предохранитель и нажал на спусковой крючок. Раздался выстрел. Серега изменился в лице: в одно мгновение сначала посерел, потом побелел, как лист бумаги, и пот заструился по щекам. Руки у него задрожали, автомат упал в ручей.
– Я ж-ж жив? – слова давались мне с большим трудом.
– Ник! Прости болвана, идиота! я не понял, как это получилось!! патрон оказался в патроннике!!! О! Я – дебил! – И он врезал себе по лбу кулаком-кувалдой. – А почему ты жужжишь?
– Да как говорится, сама б-б… и шутки б-б… ские. Спасибо, что не попал.
– Тебе повезло, что я взял выше плеча! Ну я дурак, ну дурак. – Он продолжал находиться в глубоком шоке, как и я.
– Видел идиотов, но ты самый крупный идиот!
– Как я не попал?! Как же я не попал? Боже! О!
– Переживаешь и жалеешь, что промазал? – спросил я, мои руки и ноги при этом подергивались мелкой дрожью, сердце стучало, как молот, но вида не подавал, что страшно.
Притихшие бойцы ошалело смотрели на нас, было тихо, словно на кладбище, лишь под ногами журчал ручей. Пауза затянулась.
– Ротный на связи, – вымолвил солдат с радиостанцией и протянул наушник Грошикову. – Вас требует…
Дрожащими пальцами Сергей взял наушник, ответил в ларингофон:
– Второй на связи! Выслушав ротного, сказал:
– У нас полный порядок, поднимаемся! И уже мне пояснил:
– Поднимаемся через КП роты.
Нагруженные флягами, солдаты медленно брели вверх по склону.
– Никифор, прости меня, засранца! Я хотел пошутить, глупо получилось… Серега обнял меня за плечи и сжал руку. – По возвращении с меня накрытый стол.
– Да пошел ты, дурак! Отвали! К черту!
– Как будто тебя каждый день расстреливают! Это же событие! Ну, все забыли! Хорошо?
Настроения не было никакого. Побрели наверх. Ротный стоял возле укрытия из камней, и злобно смотрел на нас. Руки в карманах, ногой притопывает.
– Что это было?
– Я нечаянно замполита чуть не убил. Патрон в патроннике случайно оказался. Глупо вышло…
– Все мозги через дырку в башке вытекли? Или чуть-чуть осталось?
– Я хотел пошутить… глупо получилось…
– Вижу, что не умно, на редкость не умно… В полку между рейдами все караулы будут твои. Чтоб дурь не кипела.
– Понял. Товарищ капитан, разрешите идти к себе на высоту?
– Давай, давай, и быстрее, товарищ старший лейтенант, а то не ровен час в меня пальнешь, – насмешливо, и все так же недобро произнес Кавун. Громила Грошиков побрел на позицию, тяжело загребая ногами песок, с видом побитого пса.
Теперь ротный взглянул мне в глаза и вздохнул:
– С кем я воюю! Эх, вы, офицеры! Круглые идиоты! Зеленые мальчишки! Пойдем чай пить. Вояка… Как самочувствие?
– Да ничего, терпимо, могло ведь быть и хуже.
– Могло… Списали бы труп на снайпера. Вот так. Рассказывай, как все было?
– Ай, чего говорить. Нелепость и глупая шутка. Идиотизм какой-то! Первый рейд – и мог погибнуть от пули своего же ненормального офицера.
– Кстати, чтоб ты знал – убивают, как правило, в основном новичков в первые месяцы, и заменщиков, а также перед отпуском и после отпуска. Необходимой концентрации нет. Расслаблены или неопытны. Ну, вот мы с тобой в равном положении: и ты, и я в периоде повышенной убиваемости. Да только я об этой войне все знаю: когда надо пригнуться, когда упасть, где упасть, куда наступить, и мне всего месяц-другой остался! А тебе еще… Кто знает, что тебе предстоит? Эх, послужишь с мое – все испытаешь.
– Ваня, а что у тебя было самым жутким на войне?
– Самое жуткое?.. Я тогда был ротным в третьем батальоне, стоял на дороге к Джелалабаду. В зону нашей ответственности в район Асадабада ввели спецназ – свежие, только из Союза. Удали, самодовольства, самоуверенности много, а мозгов и опыта мало. Однажды они полезли в одно из ущелий, а поверху пустили лишь взвод. Это прикрытие зажали, перебили за полчаса, а затем взялись за передовую роту. Такое там началось – мясорубка!
Мой пост был ближе всех к месту боя, я получил приказ и примчался на трех БМП, однако пробиться в ущелье не получилось: «духи» плотно били из гранатометов. Бойня уже завершалась. Вскоре к нам выбрались несколько раненых. Мы принялись молотить из пушек по склонам, позже подоспела техника спецназовцев. Мы полезли в ущелье, но уже с хорошим прикрытием – вертушки помогали. Войти-то вошли, но добраться до места смогли только на следующий день. Потом трое суток трупы выносили, да еще под непрекращающимся огнем. Раненых почти не было. И вот когда спасаешься, прикрываясь покойником, и с другой стороны лежит такой же убитый пацан мордой в песок, и пули свистят со всех сторон, тогда и маму вспомнишь, и Бога позовешь. А когда жрать захочешь, то ешь, привалившись к мертвому телу, и банку для удобства на него поставишь. Вот так бывает! Эх ты, зелень! Первые седые волосы в своей рыжей шевелюре я именно после того боя обнаружил.
Капитан чуть помолчал и вновь продолжил:
– Мертвых устали выносить. Столько крови вокруг я никогда больше не видел и, надеюсь, не увижу. Грошиков только харахорится и бравирует, а опыта на самом деле почти никакого. Из полутора лет он девять месяцев по госпиталям да отпускам. Надежды на него, как на опытного командира, – нет. Взводные – все новички, служат по одному-два месяца. И ты такой же салага! Прапорщик Голубев опытный, но заметно трусит после контузии. Вот такие дела. Держись меня, учись, запоминай и выживешь. Старайся выжить!
– Иван, ты нас все пацанами называешь, а самому-то лет сколько?
– Двадцать семь. Но из них два года – каждый год за три, понятно? Уже возраст!
Мне уже было значительно легче. После чая и консервов стало почти хорошо. Удивительно, но после шока аппетит разыгрался не на шутку.
– Ложись-ка спать, я твои три часа контроля на себя беру, – сказал Иван.
Целую неделю мы охраняли дорогу и контролировали высоты. Убитую женщину афганцы унесли и похоронили, а пастухи больше к нам не приближались. По шоссе время от времени проходили колонны машин и боевой техники на большой скорости. Прямо под нашим расположением ржавело несколько остовов сгоревших машин и БТР – ощутимые результаты засад мятежников.
На седьмые сутки в полночь рота получила задачу сниматься с позиции, создав заставу из десяти человек с тяжелым оружием и минометом. Остаться выпало Грошикову и Голубеву с расчетом АГС и минометом. Выход к кишлаку остальной части роты назначили на три часа ночи.
Кавун собрал офицеров.
– Господа-товарищи! У нас всего двадцать восемь человек. На высоте оставляем восемь бойцов. Со всех уходящих снять лишний груз: сухой паек и фляги с водой. Выложить побольше гранат, патронов, «мухи». Берем минимум боеприпасов, в разумных пределах, конечно, каждый выгружает половину. Уходим как можно тише и быстрее. На сборы даю ровно час. Спускаемся с горы через КП роты. Как только мы уйдем, вашу заставу ставим на эту точку. Грошиков! Все понял? Потом растяжки поставьте по периметру и не жалейте сигнальных ракет и гранат. Сколько времени вам здесь сидеть, я не знаю…