– Ее сестры назвали не ту страну, – сказал Вид. – Знаешь, меня вдохновляли сады Версаля во Франции! Я взял книги, фотографии, я изучал этот вопрос. Знаешь, это все мой проект, я сделал наброски – гостевой дом, фонтаны, все! Потом пригласил друзей, которые соорудили мне все это. Я знаю многих мастеров. Но ее сестры! – Он указал на Тиффани большим пальцем. – Когда они увидели этот задний двор, они так смеялись, что чуть штаны не замочили. – Он невозмутимо пожал плечами. – Я сказал им: хорошо, что мое искусство доставляет вам радость!
– По-моему, это невероятно, – сказала Клементина.
– А где бассейн? – спросил Сэм, который вырос, плещась с братьями и сестрой в наземном бассейне на их лужайке. – У вас тут хватило бы места.
Он оглядел лужайку за домом, словно мысленно перекраивая ее, и Клементина разгадала ход его мыслей. Иногда он мечтал продать их дом и переехать в старинный квартал в пригороде площадью в четверть акра, где хватит места для бассейна с трамплином, уютного дома, сарая и огорода – дома, в котором будет проходить такое, как у него, детство его детей. Пусть даже такого, как у него, детства быть не может. Хотя Сэм в большей степени городской человек, чем она, и любит ходить в рестораны и бары и плавать в город на пароме.
Клементина вздрогнула при мысли о третьем ребенке, которая вновь всплыла в голове у Сэма благодаря просьбе Эрики. Господи, на этой воображаемой лужайке может бегать даже и четвертый ребенок!
– Никаких бассейнов! Я не люблю хлорку. Неестественно, – заявил Вид, как будто в этом сверкающем мраморе и бетоне было что-то естественное.
– Невероятно, – повторила Клементина на тот случай, если замечание Сэма могло быть воспринято как критика. – А там, в углу, что это – лабиринт? Для любовных свиданий?
Она не понимала, зачем сказала это. Как ее только угораздило.
– Да, и для поиска пасхальных яиц со всеми кузенами и кузинами Дакоты, – ответила Тиффани.
– Наверное, уход за всеми этими кустами и деревьями отнимает много времени, – глядя на фигурно подстриженные изгороди, заметил Оливер.
– Знаешь, у меня есть хороший друг, он занимается этим. – Вид размашисто изобразил движение садовых ножниц.
Солнце раннего вечера заглядывало под крышу павильона, создавая радугу на водных брызгах удивительно нелепого фонтана. Клементину обуял внезапный приступ оптимизма. Наверняка Эрика не услышала ее слов, а если и услышала, то Клементина найдет себе оправдание, как это бывало и раньше, а потом придумает милый, деликатный способ объяснить, почему она не может быть донором яйцеклеток. Для всех заинтересованных анонимный донор будет более подходящим. Они же существуют! Женщины теперь часто беременеют с помощью яйцеклеток доноров. Или, во всяком случае, знаменитости.
А Сэм на самом деле хочет еще одного ребенка не больше, чем стать рабочим, как его отец. Иногда он говорит, что поделал бы что-нибудь руками. После какого-нибудь неудачного дня на службе он, бывало, посетует на то, что не создан для корпоративного мира, но на следующий день может с воодушевлением рассказывать о снятом им рекламном ролике для телевидения. У каждого есть другая жизнь про запас, которая могла бы сделать человека счастливым. Да, Сэм мог бы быть сантехником, женатым на неработающей женщине, которая поддерживала бы дом в идеальном порядке, с выводком из пяти сыновей, играющих в футбол. Но тогда он, возможно, мечтал бы о занятной офисной работе и доме в клёвом пригороде на берегу залива, где он жил бы с виолончелисткой и двумя потрясающими маленькими дочками.
Она откусила кусочек от штруделя, испеченного Видом. Сэм, который уже съел половину своего, рассмеялся, глядя на нее.
– Я знал, что, когда попробуешь, у тебя глаза полезут на лоб.
– Очень впечатляет, – произнесла Клементина.
– Угу, неплохо, – согласился Вид. – Послушай, ты чувствуешь намек на какой-то привкус, знаешь, след какого-то привкуса?
– Это шалфей, – сказала Клементина.
– Да, шалфей! – воскликнул Вид.
– У моей жены нюх как у собаки, – сказал Сэм.
Тиффани прыснула, и Клементина заметила удовольствие на лице мужа оттого, что насмешил эту горячую штучку.
– Тиффани, не поощряй шуточки плохого папы, – сказала она.
– Извини, – ухмыльнулась Тиффани.
Улыбнувшись ей в ответ, Клементина поймала себя на том, что не может отвести взгляда от выреза на футболке Тиффани. Картинка напоминала рекламу «Вандербра». Настоящие ли эти груди? Вероятно, Тиффани может позволить себе наилучшие. Подруга Клементины Эммелина точно догадалась бы. У Эммелины безошибочный нюх на фальшивые сиськи. Эта роскошная ложбинка между грудей, наверное, такая же неестественная, как и лужайка за домом. Тиффани одернула футболку. О господи, Клементина пялится на нее слишком долго! Она быстро перевела взгляд на детей.
– Штрудель очень вкусный, – в своей обычной сдержанно-вежливой манере проговорил Оливер, смахивая с уголка рта крошки.
– Да, превосходный, – поддакнула Эрика.
Клементина повернула к ней голову. Эрика немного невнятно произнесла слово «превосходный». Будь это кто-то другой, Клементина даже не заметила бы, но Эрика обычно очень четко произносила слова и отдельные звуки. Под мухой она, что ли? Если так, то это впервые. Ей всегда претила мысль потерять контроль над ситуацией.
Оливеру тоже. Вероятно, отчасти по этой причине их тянуло друг к другу.
– Итак, этот тест ты прошла, – сказал Вид. – Но у меня есть еще один.
– Я его пройду, – заявил Сэм. – Давай. Спортивная викторина? Лимбо? Я здорово танцую лимбо.
– Он удивительно хорош в лимбо, – подтвердила Клементина.
– О, я тоже, – сказала Тиффани. – Или, скорее, была раньше. Теперь я не такая гибкая.
Поставив бокал, она сильно наклонилась назад, выставив таз вперед. Ее футболка немного задралась, и Клементине показалось, что чуть пониже пояса джинсов у нее татуировка. Клементина пыталась рассмотреть, что это такое. Тиффани сделала пару шагов вперед, напевая себе под нос мелодию лимбо и нагибаясь под невидимым шестом.
Потом она выпрямилась и прижала ладонь к пояснице:
– Ох! Стареем.
– Иисусе, – с хрипотцой произнес Сэм. – Пожалуй, я получу полное удовольствие за мои деньги.
Клементина сдержала смех. Да, дорогой мой, она предоставит тебе полное удовольствие за твои деньги.
– Где дети? – спросил вдруг Сэм, словно возвращаясь к реальности.
– Там. – Клементина указала в сторону гостевого дома, где Дакота с девочками по-прежнему играли с собакой. – Я слежу за ними.
– Вы занимаетесь йогой? – спросил Оливер у Тиффани. – У вас потрясающая гибкость.
– Потрясающая гибкость, – согласился Сэм.
Клементина протянула руку и со всей силы ущипнула его над коленом.
– Ай-ай! – Сэм схватил ее за руку.
– В чем дело, приятель? – спросил Оливер.
– Ба! Мы будем состязаться не в лимбо! – воскликнул Вид. – У нас будет музыкальное состязание. Это мой любимый отрывок из классической музыки. Послушайте, буду с вами честен. Я ничего не понимаю в классической музыке. Ничего. Я инженер-электрик. Простой инженер! Что я могу понимать в классической музыке? Я вышел из крестьян. В моей семье были крестьяне. Простые крестьяне!
– Опять он о простых крестьянах! – Тиффани закатила глаза.
– Но я люблю классическую музыку, – проигнорировав ее, продолжал Вид. – Люблю. Постоянно покупаю компакт-диски! Даже не знаю, что покупаю! Просто беру наугад с полки. Знаю, никто уже не покупает компакт-диски, а я покупаю. Знаете, я однажды купил этот в торговом центре, а по пути домой стал проигрывать в машине, и, когда зазвучала музыка, мне пришлось остановиться на краю дороги, потому что было такое ощущение… что я тону. Тону в чувствах. Я плакал, знаете, плакал, как ребенок. – Он указал на Клементину. – Держу пари, виолончелистка понимает, о чем я говорю.
– Конечно, – согласилась Клементина.
– Так давайте посмотрим, сможете ли вы его назвать, а? Может быть, это даже не хорошая музыка! Что я в этом понимаю?
Он стал возиться с телефоном. Естественно, в павильоне была встроенная музыкальная система, подключенная к его мобильному телефону.
– Кто сказал, что в этом состязании может участвовать только виолончелистка? – поинтересовался Сэм. Клементина заметила, что он имитирует модуляции речи Вида, сам того не сознавая. Она диву давалась, как он умеет улавливать акцент официантов в ресторане, а потом подражать индусу или китайцу. – А как насчет менеджера по маркетингу, а?
– А как насчет бухгалтера? – с неуклюжей веселостью подхватил шутку Оливер.
Эрика молчала. Она сидела, положив руки на подлокотники кресла и устремив взгляд вдаль. Обычно Эрика не уклонялась от разговоров. Обычно она вслушивалась в светскую болтовню, словно потом собиралась пройти тест.
– Можете участвовать все! – воскликнул Вид. – Тишина!
Он поднял свой мобильник, как дирижерскую палочку, а потом стремительным театральным жестом опустил. Ничего не произошло.
Он ругнулся, тыча пальцем в дисплей.
– Дай сюда! – Тиффани взяла телефон и нажала несколько клавиш.
Тотчас же под навесом с изумительной отчетливостью полились первые сочные ноты «Пробуждения» Форе.
Клементина выпрямилась. Казалось невероятным, что из всех музыкальных произведений он выбрал именно это. Она в точности понимала, что он имел в виду, говоря о том, что тонет в чувствах. Она тоже прочувствовала это, когда ей было пятнадцать, сидя со скучающими родителями (голова отца то и дело падала вперед, когда он засыпал) в Опере. Это удивительное ощущение погружения, словно тебя обволакивает что-то восхитительное.
– Громче! – воскликнул Вид. – Это должно звучать громко.
Тиффани прибавила громкость.
Сидящий рядом с ней Сэм автоматически приосанился, придав лицу стоическое вежливое выражение, приличествующее прослушиванию классической музыки. Тиффани наполняла бокалы, не проявляя заметной реакции на музыку, Эрика по-прежнему глядела в пространство, а Оливер наморщил брови, пытаясь сосредоточиться. Оливер вполне мог назвать композитора. Он был одним из тех образованных мальчиков из частной школы и знал много всяких вещей, но он не чувствовал музыку. Только Клементина и Вид чувствовали ее.