– Мама! – На лужайке появилась Дакота – с круглыми от страха глазами и с книгой в руке. – Что случилось? Почему здесь вертолет? Перед этим я слышала сирену «скорой», но не думала, что это к нам.
Тиффани обняла ее одной рукой и прижала к себе, чтобы почувствовать ее худенькое тело. До этого момента она даже не вспоминала о дочери.
– Руби упала в фонтан и едва не утонула.
Дакота сразу же отодвинулась от Тиффани и схватила ее за руку. Она что-то говорила, но из-за усиливающегося шума от вертолета Тиффани не слышала.
В конце дорожки к дому она увидела Вида, который знаками подзывал ее подойти к входу. С ним был еще один полицейский. Вряд ли ему это понравилось. Вид маниакально боялся полиции. Он был одержим величайшим неподдельным страхом, что его упекут в тюрьму за преступление, которого он не совершал. Это было смешно. «Невиновные люди каждый день попадают в тюрьму», – с непроницаемым лицом часто говорил он Тиффани, как будто всерьез считал, что это может с ним произойти. Это делало его чрезвычайно законопослушным. Он выплачивал какие-то чрезмерные налоги, пока Тиффани не взяла его финансовые дела в свои руки. Но он по-прежнему рвался выбрасывать деньги на налоги – на всякий случай.
– Меня зовет папа. Иди подожди в доме! – прокричала она Дакоте. – Все в порядке.
Дакота снова схватила Тиффани за руку, больно ущипнув. Тиффани стряхнула ее руку.
– Потом! – прорычала она. – Иди!
Дакота убежала, опустив плечи и спрятав лицо в ладонях. Тиффани с досадой подумала: «Господи, Дакота, сейчас мне не до тебя».
Глава 54
Слушая шум дождя, Тиффани и Вид тупо смотрели на рассыпанные по кухонному полу шоколадные орешки.
– И не скажешь, что в этой банке так много стекла, – заметил Вид.
– Или так много орешков, – согласилась Тиффани. – Мы в порядке, Дакота! – прокричала она. – Прости, если ты удивилась! Твой папа разбил банку!
Последовало молчание. Тиффани различила глухой шум от телевизора на фоне шума дождя.
– Никто не пострадал! – прокричал Вид. – Нам не нужна помощь!
Наступила пауза.
– О’кей! – ответила Дакота на редкость высокомерным тоном.
Тиффани и Вид улыбнулись друг другу.
– Я могла бы и догадаться, почему она вела себя так странно, – сказала Тиффани. – Теперь для меня вполне очевидно, что она винила себя.
– Ты все время твердила мне: что-то не так. Но почему она до сегодняшнего дня не говорила нам о своих чувствах? – Вид понизил голос, хотя Дакота никак не могла их услышать. – Зачем все держать в себе? Это нехорошо.
– Похоже, она боялась, что мы тоже виним ее. Наверное, она думала, что мы сердились.
– Глупая! – сердито произнес Вид.
– Я знаю. Ну, мы были расстроены и растеряны, и дети так поступают. Они считают себя во всем виноватыми. Она неправильно истолковала все, что мы делали.
– Но ее даже там не было, когда это случилось!
– В том-то и дело. – Тиффани старалась не показывать своего нетерпения.
Когда Дакота в слезах объясняла, почему она подумала, что все винят ее за происшествие с Руби, Вид тоже был там, но он так энергично размахивал руками, выражая свое недоумение, что толком не слушал ее.
– Она вбила себе в голову, что Клементина считала Дакоту ответственной за детей. Мы же все время твердили ей, что она хорошая нянька.
– Да, но…
– Знаю, – сказала Тиффани. – Конечно, Клементина с Сэмом не стали бы ее винить. Никто не стал бы. Боже правый, ей десять лет. Мы все знали, что она пошла в дом читать. Если кого и надо винить в этой семье, так это меня. Именно я предлагала гостям «танец на коленях».
– Перестань, – быстро проговорил Вид. Со дня барбекю он пресекал любой подобный разговор. – Это был ужасный несчастный случай.
Ну да, вот что такое – держать все в себе. Неудивительно, что Дакота считала происшествие на барбекю позорным секретом. Родители не сказали ей об этом ни слова! Наверное, это показалось бедной девочке таким странным. Разумеется, она подумала, что это имеет к ней отношение.
Тиффани вспомнила, что всю неделю сразу после барбекю была очень занята на работе. Тот чертов таунхаус, с самого начала доставлявший ей одни неприятности, был передан на аукцион, и суд по вопросам земельной собственности и окружающей среды решил не в ее пользу. Неделя выдалась паршивой, и на фоне всех этих стрессов маячил абсолютный ужас случившегося. Она совсем не думала о Дакоте. Совершенно. Дакота была для нее еще одной работой, при выполнении которой нужно поставить галочку. Как только Дакота, одетая в форму и снабженная завтраком, доставлялась в школу, работа бывала выполнена. Вид относился к этому точно так же. Для него та неделя тоже не задалась. Он потерял правительственный договор, что, оказывается, было благом, но тогда он об этом еще не знал. К тому времени как Вид и Тиффани справились со своими затруднениями и начали снова нормально разговаривать с Дакотой, вред уже был нанесен. Бедный ребенок решил: налаживание контактов с родителями означает то, что они ее простили.
Простили!
– Сейчас принесу совок, – сказал Вид. – Не двигайся. Ты босая.
Он пошел за совком и шваброй.
Тиффани смотрела на массивные плечи Вида, когда он, наклонившись, аккуратно выметал стекло и орехи. Она думала о секретах и вреде, который они наносят.
– Сегодня в школе я узнала одного из родителей.
– Да? И кто это был?
Вид продолжал подметать.
– Со времени моих танцев.
Вид поднял глаза:
– И как, нормально?
– Один из моих постоянных посетителей. Почти что друг. Приятный мужик.
– Хорошие чаевые давал?
– Отличные.
– Превосходно, – заметил Вид.
– Он заказывал много частных шоу, – осторожно проговорила Тиффани.
– Рад за него. У мужика был хороший вкус.
Он внимательно осмотрел пол и продолжил сметать крошечные осколки стекла.
– Вид, – начала Тиффани, – да перестань. Немного… неудобно, да? Стоять на корте для игры в нетбол рядом с парнем, который видел, как раздевается твоя жена?
– Почему это должно быть неудобно? – Он посмотрел на нее снизу вверх. – Я горжусь тобой. Вероятно, я не захотел бы смотреть, как раздевается его жена. Ты спала с ним?
– Я никогда не спала ни с одним из них. Ты это знаешь.
– Ну тогда в чем проблема? – Вид внимательно изучал ее. – Ты же не была проституткой.
– Но это престижная частная школа. Для некоторых из этих женщин, вероятно, нет большой разницы между танцовщицей и проституткой. Если пойдут слухи, если он скажет своей жене…
– Он не скажет жене.
Встав, Вид пошел в другой угол комнаты, куда закатились орешки.
– Он может сказать жене, и тогда узнают все девочки, и Дакоту начнут изводить, и у нее появится депрессия, и она может пристраститься к наркотикам.
– Ах, этот наркотик, мороженое – ужасный наркотик. Давай посоветуем ей пристраститься к хорошим наркотикам, от которых делается приятно и не хочется содрать с себя кожу.
– Вид!
– Он не скажет жене, – повторил Вид. – Спорю на миллион долларов, не скажет. А если и скажет? Девочки будут только говорить: «Ах, Дакота, ты такая счастливая, твоя мама очень талантливая, очень красивая, очень гибкая».
– Вид!
– Ты не сделала ничего плохого. Разве ты ограбила банк? Нет. А если случится то, о чем ты беспокоишься, но этого не случится, но если все-таки случится, если случится, что Дакоте будет плохо, мы заберем ее из этой школы! Легко. И устроим куда-нибудь еще. Перестань. Не каждый мужчина в Сиднее видел тебя у шеста. Мы найдем другую школу, где никто тебя не знает.
– Не так все просто.
– Просто, если мы хотим, чтобы было просто. – Вид собрал последние осколки стекла и поднялся. – Ты взвинчиваешь себя по пустякам. Ищешь повсюду катастрофы. Как со сварливым стариком, соседом Гарри…
– Это не пустяки, – возразила Тиффани. – Наш ближайший сосед умирает, и мы даже этого не знаем. Это не пустяки.
Вид пожал плечами:
– Ладно, так что сказала Дакота сегодня в машине? Мы сожалеем. Да, сожалеем. Конечно же. Нам жаль Гарри. Нам следовало чаще к нему заходить, пусть даже он захлопывал перед нами дверь. И если хочешь, можешь сожалеть по поводу твоих танцев, хотя у тебя хорошо получалось, и тебе нравилось, и ты никому этим не навредила, и, знаешь, заработала кучу денег, так что, по-моему, было хорошо, но ладно, если хочешь, можешь сожалеть. Так же, как мы сожалеем по поводу маленькой Руби, знаешь, – ну конечно. Мы все чувствуем себя ужасно. Мы все хотим, чтобы все было по-другому. Мы очень этого хотим. Мы сожалеем – я сожалею – прежде всего, что пригласил этих людей, и сожалею, что не присматривал хорошенько за этими малышками. Как бы мне хотелось, приходя на лужайку за домом, каждый раз не вспоминать о…
Он замолчал. Его губы двигались, словно он жевал жесткий кусок стейка.
– Никогда не забуду ее маленькое белое личико, – произнес наконец Вид. Он овладел голосом, но глаза ярко блестели. Он крепко сжимал в руке совок, полный шоколадных орешков и осколков стекла. – Ее синие губы. Все время, пока вызывал «скорую», я думал про себя: «Слишком поздно. Слишком поздно. Она мертва».
Он отвернулся, и Тиффани на миг прикрыла глаза.
Штраф за превышение скорости пришел на прошлой неделе, и она сразу узнала дату. Вероятно, видеокамера зафиксировала превышение, когда она везла Клементину в больницу. Она никогда не забудет эту поездку. Это было похоже на ночной кошмар, который все время повторяется. Они с Клементиной пережили это вместе. Неправильно, что Тиффани и ее семья полностью отрезаны от жизни Клементины.
Она думала о Дакоте и о том, что дочь глубоко запрятала угрызения совести, превратившись в свою тень.
– Хорошо, – сказала она. Она вдруг очень рассердилась. – Где ключи? Поехали!
Глава 55
Внезапно Тиффани осознала, что вокруг воцарилась абсолютная зловещая тишина. Полиция, парамедики и вертолет – все отбыли. Воскресный вечер в предместье. Время для выполнения домашних заданий, глажения белья и передачи «60 минут».