– Они вовсе не плохие люди, – промолвила Клементина, которую на миг отвлекла от предмета спора ненависть, прозвучавшая в тоне Сэма.
Клементина не хотела видеться с Видом и Тиффани, потому что они напоминали ей о худшем дне ее жизни. Одна мысль о них заставляла ее содрогаться, как содрогается человек при мысли о еде или питье, от которых его вывернуло наизнанку. Но она не питала к ним ненависти.
– Послушай, они просто люди не нашего круга, – продолжал Сэм. – Честно говорю, я не хочу, чтобы мои дети общались с подобными людьми.
– Что? Потому что она работала танцовщицей?
– Она работала стриптизершей, – произнес Сэм с таким отвращением, что Клементина немедленно встала на сторону Тиффани.
Легко было бы навесить на Тиффани ярлык «персона определенного типа» и решить, что сильный всплеск желания, испытанный Клементиной, когда Тиффани предложила ей исполнить «танец на коленях», – это всего лишь непроизвольный отклик ее тела, как при использовании вибратора. Легко было бы решить, что поведение Клементины было омерзительным, и что Тиффани омерзительна, и что все просто омерзительно. Это было все равно что сказать, будто с Руби ничего не случилось бы, будь они на барбекю с «правильными людьми». Разумеется, это тоже могло бы случиться, если бы они отвлеклись на разговор о философии, политике или литературе.
– Тиффани симпатичная. Очень симпатичная! Они хорошие люди! – сказала Клементина. Она подумала о Виде и Тиффани, их приветливости и теплоте. Они были такими естественными, без всяких уверток и недомолвок. – Они по-настоящему милые люди.
– Милые! – взорвался Сэм. – Ты в своем уме? Ты понятия не имеешь, о чем говоришь. Я бывал в этих стрип-клубах. Ты там была?
– Нет, ну и что?
– Это отталкивающие, депрессивные места. Не гламурные. Не сексуальные. Там теряешь связь с реальностью. Серьезно.
Еще один поворот в происходящем споре об их браке. У Сэма есть связь с реальностью. Очевидно, у Клементины нет. Сэм стремился приехать в аэропорт заранее. Клементина хотела идти на посадку последней. Сэм предпочитал бронировать билеты заранее. Клементина хотела по купать их перед поездкой. Обычно все приходило в равновесие и оканчивалось шуткой.
– «Серьезно». – Она насмешливо передразнила его тон.
– Серьезно, – подтвердил он. – Никто особо не хочет ходить в эти места. Ни девушки. Ни клиенты.
– Ну конечно, никто не хочет туда ходить, – повторила Клементина. Ее раздосадовало слово «клиенты» (слово консервативного старика). Или дело в том, что сейчас ее раздражает все, исходящее от него? – Значит, тебя и других клиентов заставляли туда ходить?
– В большинстве случаев это ватага подвыпивших парней, и кто-то из них говорит: давайте сделаем это ради хохмы, и ты соглашаешься, и тебе весело, но потом ты видишь сосредоточенные лица этих женщин, двигающихся по спирали, и понимаешь, как это убого, как отвратительно…
– Угу, Сэм, так и есть, и поэтому в тот вечер Тиффани вызывала у тебя настоящее отвращение, – заметила Клементина.
Это просто абсурд. Настоящий исторический ревизионизм, и разве Сэм всегда не отличался этим? Разве она не говорила, что хотела бы, чтобы их жизнь постоянно снимали на пленку и она могла бы вернуться назад и доказать, что он говорил слова, от которых теперь отказывается?
– Ты смеялся, ты подначивал ее. Она тебе нравилась, не притворяйся, что не нравилась, я знаю, это так.
Она сразу же пожалела о сказанном, поскольку понимала, как ее слова задевают его.
– Ты права. И с этим мне приходится жить. Мне постоянно придется жить с этим, но это не значит, что я хочу общаться с ней. Знаешь, вероятно, она была проституткой, да?
– Нет, не была! Танцы были просто работой. Просто прикольной работой.
– Откуда ты знаешь?
– Мы говорили об этом. Когда она везла меня в больницу.
Сэм замер на месте.
– Значит, вы болтали о работе Тиффани в стриптиз-клубе по пути в больницу, пока Руби… пока Руби… – Он осекся, потом перевел дух и заговорил снова, овладев собой. – Как мило. До чего же бесхитростно!
На нее накатил приступ ярости, и она не сразу перевела дух. Он подвергает сомнению ее любовь к Руби. Намекает, что она в чем-то предала Руби, что ей наплевать, что ее любовь меньше, чем у него, что он любит детей больше, потому что сильнее волнуется за них?
– Ты понятия не имеешь, какой была поездка в больницу, – размеренно произнесла она, стараясь сдержать гнев, готовый прорваться наружу. – Это было худшее…
Сэм поднял руку, желая остановить ее:
– Мне неинтересно об этом слушать.
Клементина в отчаянии подняла руки, а потом опустила их. Их отношения совсем запутались – словно они заблудились в разросшемся сказочном лесу, и она не знала, как выбраться в то место, которое там еще существовало (она это знала) и в котором они по-прежнему любили друг друга.
Глава 58
Тиффани гнала машину к детской больнице «Уэстмид» на предельной скорости, а Клементина, сидя рядом с ней, названивала родителям и свойственникам. Звонки были краткими и удручающими. Едва услышав голос матери, Клементина разрыдалась. Тиффани слышала доносящиеся из телефона крики бедной женщины.
– В чем дело? Что случилось? Ради всего святого, Клементина, не плачь и скажи мне!
После переговоров они ехали в молчании, а Клементина шумно шмыгала носом, положив телефон на колени и отвернувшись к окну.
Наконец Тиффани заговорила:
– Мне так жаль…
– Твоей вины в этом нет. Виноваты мы. Я виновата.
Тиффани молчала, устремив глаза на дорогу. А что, если малышка умрет – потому что Тиффани по-прежнему нравится, когда ею восхищаются? Потому что она знает, что это нравится Виду? Потому что считает себя такой чертовски клёвой?
– Я тебя отвлекала.
Она хотела сама сделать признание, прежде чем кто-то ее обвинит.
– Я сама начала, – уныло проговорила Клементина. Повернув голову, она посмотрела в окно. – Мой ребенок. Моя ответственность.
Тиффани не нашлась что ответить. Это не то же, что спорить по поводу оплаты счета за обед. «Нет, я настаиваю! Дай я заплачу!»
– Я все время следила за девочками, – сказала Клементина. – Каждую минуту знала, где они. За исключением того момента. Сэм считает меня не такой внимательной, как он сам, но я следила за ними. Следила.
– Конечно следила, – откликнулась Тиффани. – Я знаю.
– Наверное, она так испугалась. Когда вода…
Тиффани посмотрела в сторону и увидела, как Клементина раскачивается взад-вперед, прижав кулаки ко рту, а ремень безопасности натягивается у нее на груди.
– Наверное, она захлебывалась водой, паниковала и…
Тиффани пыталась различить слова, пока они подъезжали к светофору.
Подавшись вперед, Клементина положила локти на приборную панель, как это рекомендуется делать при авиапроисшествиях. Потом откинулась назад и застонала, прижав ладони к низу живота. Она напомнила Тиффани роженицу.
– Дыши глубоко, – посоветовала Тиффани. – Вдох носом, громкий выдох ртом, вот так: «Ха!»
Клементина подчинилась.
– Иногда я занимаюсь йогой. – Тиффани пыталась отвлечь ее. Это все, что она могла сделать. – А ты занимаешься йогой?
– Все собираюсь.
– Однажды я взяла с собой Вида. Ничего смешнее на свете я не видела.
– Что там, впереди? – спросила Клементина. – Только не говори, что это пробка.
– Думаю, нет. – Тиффани посмотрела на вереницу мигающих стоп-сигналов впереди, и сердце ее упало. – Только не в этот вечерний час. Конечно нет.
Клементина не верила своим глазам. Как будто мир вокруг смеялся над ней, наказывал ее.
– Шутишь, – сказала она, когда они подъехали к остановившейся машине.
Она повернула голову назад. К ним сзади подъезжали автомобили, останавливаясь один за другим. Соседняя полоса тоже застопорилась. Они оказались в ловушке из металла.
– Если попадется боковая улица… – Тиффани надавила пальцем на встроенный навигатор, – мы сможем свернуть на нее и объехать пробку, но я что-то не вижу…
– Надо было мне полететь с Руби.
Когда врач сказал, что на вертолете может полететь только один из родителей, они даже не обсуждали это. «Я полечу», – даже не взглянув на Клементину, сказал Сэм. Наверняка обычно едет мать. Когда дети болеют, им нужна мама. Только потому, что Сэм водил девочек на уколы, не давало ему преобладающего права быть рядом с ребенком в чрезвычайных обстоятельствах. Если дети болели, то ночью звали маму, и именно Клементина подходила к ним и укачивала их, пока Сэм ходил за лекарством. Почему она пассивно стояла в стороне и позволила ему уйти? Ведь она мать. Должна была полететь именно Клементина. Она проклинала себя за нерешительность. Проклинала Сэма за то, что не дал ей права выбора.
– О господи, – громко проговорила она. Живот свело судорогой. – Мы совсем не двигаемся.
Стоп-сигналы едущей перед ними машины погасли, и Тиффани наклонилась к рулю. Они чуть продвинулись вперед и сразу же остановились. Сзади послышался сигнал автомобиля, ему вторили сердитые гудки других машин.
– Ах, чтоб вас! – простонала Клементина. – Ну, блин!
Ей не сиделось на месте. Она теребила ремень безопасности. Создавалось ощущение, что ее специально не пускают к Руби. Ее переполняло желание сейчас же оказаться рядом с дочерью. Она едва сдерживала крик. Руки напрягались от желания обнять малышку.
– Она в хороших руках, – сказала Тиффани. – Как-то моя племянница была в отделении интенсивной терапии в «Уэстмиде», и сестра говорила, они замечательные. Она была… гм… под большим впечатлением и…
Тиффани умолкла.
Клементина посмотрела в окно и затем опустила стекло, чтобы подышать свежим воздухом. Она представила себе, как распахивает дверь и бежит. Тротуара нет, и она побежит прямо по шоссе, мимо всех этих ужасных идиотских машин, с криком: «Прочь с дороги!»
– Попробую найти сообщение о дорожной обстановке.