У Александровского вокзала вечная толкотня. Отправляются поезда или прибывают — извозчики толкутся тут день и ночь. Ваньки и лихачи на «дутиках», ломовые. Булыга мостовой густо посыпана овсом, клочьями сена, заляпана конским навозом. Людям здесь тес но, а воробьям раздолье. Привокзальное племя развелось, им даже драться с чужаками лень.
Бауман не спеша огляделся.
Потом ему уже казалось, что он, просыпаясь утром, оглядывался и перед сном тоже.
А жить «с оглядкой» Николай Эрнестович не любил и не умел. Конечно, конспиративность — условие, обязательное для подпольщика-нелегала, но иногда излишняя осторожность может привести и вовсе к полному бездействию.
В Москве было скверно. Еще в марте 1901 года полиция арестовала руководителей Московской организации РСДРП — Марию Ульянову и Марка Елизарова. Несколько позже, когда Московская организация стали восстанавливаться, новый удар: арестованы Шанцер (Марат), Никифоров, Скворцов-Степанов.
А «экономисты» разгуливали на свободе. Казалось, они вместе с эсерами и рука об руку с полицией решили доконать искровскую организацию, оторвать от нее рабочую массу.
Бауману нужно было все начинать сначала, как когда-то начинал с рабочих кружков. Теперь пригодился богатый опыт организатора рабочих марксистских ячеек на заводах и фабриках, Вспомнились казанские рабочие окраины.
Казалось, кружки — пройденный этап, и кому охота зачеркивать усилия чуть не целого десятилетия. Но Бауман понимал, иного пути нет. И это не повторение пройденного, а просто необходимая мера в условиях усилившихся преследований.
Рачковский напрасно негодовал по адресу полицейкого управления. Некогда в полиции действительно служили отставные «отцы-командиры», ну с них и спросу не было. Но в начале XX века посты в департаменте стали занимать люди с высшим образованием, охранники, набившие руку на политическом сыске.
В Москве сидел Зубатов. В его подчинении был умный, хитрый и хорошо осведомленный чиновник — Меньшиков.
В дни, когда Бауман налаживал связи социал-демократов с «Искрой» и разъезжал по близлежащим городам Подмосковья, встречался с Богданом: — Бабушкиным, радовался тому, что в Ярославской, Костромской и Владимирской губерниях создался так называемый «Северный союз», сочувственно относившийся к «Искре», — позже признавший ее Меньшиков, заполучив через кабинет тайного просмотра писем пароль к руководителям «Северного союза», под видом представителя «Искры» тоже объезжал города, выявляя связи членов союза. Эта поездка нанесла большой урон «Северному союзу», по докладу Меньшикова в апреле был арестован 51 человек.
Не только полиция была помехой на пути сколачивания искровских организаций в России. «Искре» противостояли и «экономисты», в руках которых находилась газета «Рабочее дело», и «Союз русских социал-демократов за границей». Они тоже стремились сорганизовать рабочих на платформе борьбы экономической.
Бауман писал в «Искру»: «…Группе, которая согласилась работать со мной, грозили бойкотом, раз она будет иметь сношения с «Искрой», «Союзник»… грозил, что, соединяясь с «Искрой», москвичи будут оторваны от всех комитетов, так как все комитеты признают только «Рабочее дело».
Не все, конечно, комитеты признавали «Рабочее дело». «Искра» стараниями своих агентов все более и более завоевывала популярность среди пролетариев.
«Если у меня будет в достаточном количестве товара (читай — номеров «Искры». — В. П.), то я мои удобно доставлять (без значительных проволочек) в Нижний, Казань, Самару, Саратов, Астрахань, Вятскую губернию, Тамбов, Центральный район, Ярославль, Кострому, Воронеж, Тверь, Орел. Со всеми этими пунктами установлены способы доставки… Постепенно я надеюсь поставить на должную высоту корреспондентскую часть в упомянутых городах, включая сюда еще Тулу, Калугу и другие города этого района».
Бессонные ночи, вечное недоедание, кое-как, всухомятку, всегда настороже, не смея ни на минуту расслабиться, без постоянного крова над головой, ночевки ни вокзалах, а то и просто на скамейках бульваров J для такой подвижнической жизни мало только крепкого здоровья, нужно было иметь непоколебимое чувство долга.
Когда-то, еще в Казани, в студенческом кружке, Николай Эрнестович, изучая философию, наткнулся на слова известного французского мыслителя Ш. Монтескье. Они запомнились на всю жизнь:
«Мне приходилось встречать людей, добродетель которых столь естественна, что даже не ощущается; они исполняют свой долг, не испытывая никакой тягости, и их влечет к этому как бы инстинктивно; они никогда не хвастаются своими редкостными качествами и, кажется, даже не сознают их в себе. Вот такие люди мне нравятся, а не те праведники, которые как будто сами удивляются собственной праведности и считают доброе дело чудом, рассказ о котором должен всех изумлять».
Что и говорить, революционер-профессионал — эти прежде всего человек долга, он ежесекундно чувствует себя солдатом революции, членом партии, находящимся в ее полном распоряжении. С революционной работы он уходит в тюрьму, в ссылку и выходит «на волю» только для того, чтобы немедля вновь взяться in революционную работу. И ни в тюрьме, ни в ссылке он не бросает этой работы, он готовится к ней.
А неудачи, провалы… Как-то, еще в прошлый летний приезд из-за границы, Николай Эрнестович с грузом газет выбрался в Орехово-Зуево к Бабушкину. Иван Васильевич обрадовался гостю. Орехово-Зуевская организация РСДРП испытывала страшный голод — рабочие требовали «Искру», а газет нет и нет. Только успели обменяться несколькими словами, как Иван Васильевич заспешил.
— Не обижайся, Грач, побегу, обрадую своих, да и газету нужно поскорее раздать в кружки — не ровен час…
— А что, заметил слежку?
— Заметил, так что советую и тебе исчезнуть отсюда поскорее.
— Да ведь поезд на Москву только поздно вечером…
— Послушай, Грач, а что, если тебе до вечера не по улицам болтаться, а посидеть на плацу, футбол поглядеть?
— Футбол? Разве в России играют в эту английскую игру?
— Играют, брат, играют. И наши ореховозуевцы чуть ли не чемпионы.
— Чудеса!
— Вот и я так подумал, когда узнал, что наш фабрикант Морозов дал в английских газетах объявление: для Орехово-Зуевской мануфактуры требуются инженеры, механики, служащие, «умеющие хорошо играть в футбол». И что ты думаешь — прибыли, играют, и ныне наша команда зовется «грозой Москвы».
Николай Эрнестович с детства был привержен к физкультуре и спорту. И даже свое юношеское увлечение танцами считал проявлением прежде всего физкультуры. Бауман великолепно плавал, любил гимнастические упражнения и, конечно же, лапту — пожалуй, единственную спортивную игру, доступную детям ремесленников.
Что ж, отсидеться до поезда на плацу — мысль не плохая, да и разгрузка нервам необходима.
Но следить за игрой мешали невеселые мысли За Богданом хвост. Ему необходимо менять место жительства, и как можно скорее. Иван Васильевич в любом промышленном городе обрастет передовыми рабочими, тем более что у него есть «Искра».
Владимир Ильич очень высоко оценивает работу Бабушкина. Несколько раз Ильич повторял: «Пока Иван Васильевич остается на воле, «Искра» не терпит недостатка в чисто русских корреспонденциях». И то правда. Если просмотреть первые двадцать номеров, то почти в каждой корреспонденции из Орехово-Зуева, Шуи, Иваново-Вознесенка, и все эти статьи организовал Бабушкин.
Матч завершился грандиозной потасовкой, в которой больше всего досталось судье. Бауман, задумавшись, пропустил ее начало и не мог понять причины. Пожалуй, пора отсюда убираться подобру-поздорову, вот-вот может нагрянуть полиция и… как знать, зрителей немного, могут пригласить в свидетели…
Поздно вечером Николай Эрнестович благополучно добрался до Москвы.
А на следующее утро новая поездка, на сей раз в Киев.
В Киеве Баумана ждали неутешительные вести. Конечно, то, что Киевский социал-демократический комитет признал идейное руководство «Искры», было большой победой. Но Крохмаль — представитель «Искры» на юге России — сообщал, что киевляне «не совсем одобрительно» относятся к организационному плану Ленина. А ведь главное — именно этот план построения партии.
8 февраля 1902 года, В Москве метут метели, дворники не успевают сгребать все новые и новые сугробы. Л в Киеве уже попахивает весной, снег осел под лучами еще не жаркого, но слепящего солнца.
В такой день не хочется думать о вещах неприятных, в такой день лицо само расплывается в улыбке. Но едва Бауман ступил на перрон Киевского вокзала, как радужное его настроение сразу померкло. Если старые, опытные филеры чутьем узнают людей неблагонадежных, то и революционеры-профессионалы по каким-то неуловимым признакам определяют полицейских шпиков.
Идя по перрону, Бауман шагал словно сквозь строй, каждую минуту ожидая удара и не зная, откуда его нанесут.
Скорее на улицу. Киев он знает плохо, вернее и вовсе не знает, но доверяться извозчикам нельзя, нельзя расспрашивать и дворников, он должен сам найти нужный ему дом, да при этом убедиться, что не притащил на явочную квартиру «хвост».
Конечно, проще всего зайти в статистическое управление, там у секретаря на имя Васильева может лежать письмо, в коем ему и сообщат чистый адрес. Но письма может и не быть… Нет, управление — это крайний случай.
Бауман медленно бредет по Крещатику, он устал. От вокзала пешком до главной улицы Киева — путь не близкий. Бауман заставил себя дойти до Владимирской горки и потом долго стоял, не обращая внимания на ветер, любовался днепровскими далями. Во всяком случае, так могло показаться стороннему наблюдателю.
У него несколько адресов, но каждый раз, подходя к нужному дому, он инстинктивно чувствовал, что на явке не все благополучно. То дворник торчит у ворот, хотя время и обеденное, сугробы наметаны; то какие-то подозрительные типы заинтересованно разглядывают афишную тумбу, хотя на ней всего несколько старых, слинявших объявлений. Нет, так не пойдет…