з киевской тюрьмы и затем благоразумно направили следствие по ложному следу. Если слух о переводе Вашем в Москву не окажется газетной уткой и Вы действительно покинете нас, смеем надеяться, что Ваш заместитель окажется достойным Вас.
Преданный Вам Киевский комитет Российской социал-демократической рабочей партии».
— Товарищи, я не ручаюсь, что это точная копия текста, который будет опубликован, но думаю, что, редактируя нашу телеграмму, мы должны учитывать и это юбилейное послание.
Спорили долго. Но в конце концов сошлись на том, что они доложат генералу Новицкому о своем благополучном прибытии за границу, поблагодарят за головотяпство и выразят надежду, что в скором времени встретятся, но уже поменявшись ролями.
Все же в Швейцарию хорошо приезжать туристом, на время. Полюбоваться лазурью озер, горными ландшафтами, покормить лебедей и послушать разноголосый перезвон колокольчиков швейцарских чудесниц — коров.
Но как же надоела эта богоспасаемая страна, с ее горами, седловинами, когда изо дня в день разъезжаешь от селения к селению, городка к городку, и глаза ищут не снежные вершины и не изумрудные луга, а прозаические почтовые ящики.
Максим Максимович устал от трудного подъема. На стареньком скрипучем велосипеде по Швейцарии много не покатаешься. А вот Ильич мечтает приобрести велосипед, чтобы уезжать куда-либо в горы, где так хорошо думается в одиночестве.
Литвинов с наслаждением растянулся на траве под сенью ветвистого дерева, породы которого он не знает, но тени оно дает предостаточно.
У него осталось еще несколько пакетов о «Искрой», их сегодня необходимо отправить из разных селений, чтобы в России не вызвала подозрения обильная почта из одного какого-либо места, например Цюриха. Это он придумал рассылать «Искру» официально по почте, малыми партиями, но обязательно из разных почтовых контор. Сам придумал, сам и развозит.
И вот дорога завела его куда-то в поднебесье. Вполне вероятно, что она может оборваться у дверей какого-либо горного пансионата, где нет почты. От усталости он не уследил, куда свернуло шоссе, где оно сузилось в тропинку, жал и жал на педали.
Литвинов протянул натруженные ноги. Он, конечно, несправедлив, когда ворчит на примелькавшиеся ландшафты Швейцарии. Давно ли прогулка по тюремному дворику и голубое небо над головой были предметом ежедневных мечтаний. Вспомнил о Лукьяновке, вспомнил и об отце. И смешно и грустно, а ведь его отца однажды арестовали по доносу и шесть недель держали в тюрьме. Пятилетнему Максиму разрешали навещать отца, так что в тюрьму он попал раньше, нежели в начальную школу…
Недолгая передышка, и снова дороги, тропинки, селения, городки и почтовые ящики. Литвинов торопится вернуться в Цюрих, сегодня вечером ему предстоит написать еще финансовый отчет по Заграничной лиге русской социал-демократии. Его недавно избрали членом администрации лиги, доверие высокое, его еще надо оправдать. И Литвинов думает, что не последнюю роль в этом избрании сыграло его прошлое… бухгалтера в городе Клинцах. Недаром он занимается финансами лиги. А с финансами дела обстоят плохо. Эмигранты в основном народ беднейший, сами чуть ли не голодают и, конечно, в фонд лиги много принести не в состоянии. Кое-какие поступления идут от представителей западной социал-демократии. Но расходы по транспортировке «Искры», «Зари», печатанью, поездкам агентов съедают эти поступления без остатка. Приходится теребить местные искровские комитеты в России: получили литературу — платите! И Владимир Ильич считает, что это правильно. Конечно, агентам «Иск}ты», работающим в России, и без того тяжело, а тут еще отсутствие денег. Худо, когда, заметая следы, приходится менять места жительства, вышагивая по городу версты и версты, питаться как-нибудь, экономя на себе каждую партийную копейку. Но никто не жалуется, все считают такое положение в порядке вещей. А вот он, Литвинов, болеет за каждого, ему-то, финансисту лиги, лучше чем кому-либо известно, как трудно тем, кто завтра получит его пакеты и будет развозить их по городам и рабочим поселкам.
Недавно прибывший из России товарищ рассказывал, как он чуть было не попался, Ехал в поезде без билета, на билет не было денег. И вдруг видит — контролеры идут. Что делать? Обнаружат безбилетника, потребуют платить штраф, а денег-то ни копейки! Задержат, на первой же станции сдадут в полицию, а документы-то у этого товарища липа. Кинулся он в другой вагон, потом в следующий, хотел прыгнуть на ходу — куда там, поезд этак верст 50 в час делает. Совсем уж было смирился. И вдруг… что за наваждение, по вагону идет проводник и раздает билеты так, бесплатно. Поравнялся с нашим товарищем, тот протянул руку и на тебе… билет. Потом только выяснил, что в вагоне, куда он перебрался, ехала партия, человек двадцать-тридцать, собравшихся нелегально переходить границу. Контрабандист, который взялся провести эту группу, договорился с проводником, за соответствующую мзду конечно. А тут контроль. Где уж проводник добыл билеты — это его дело, а товарищ наш не растерялся, вместе с этой партией и границу перешел, и притом бесплатно.
А разве не отсутствие денег на покупку парика только чудом не обернулось новой тюрьмой для самого лучшего агента «Искры»? Сию притчу Литвинов слышал от Надежды Константиновны Крупской.
Случилось это в те дни, когда он и его товарищи только что прибыли в Цюрих после побега. Ильичи в то время жили в Лондоне, там же издавалась и «Искра». Жили они на квартире благонравной и благовоспитанной мистрис Йо. Хозяйка только диву давалась, сколько у ее постояльцев — Рихтеров (под этим именем были прописаны Ильичи) знакомых, сколько чая они выпивают за день и какая уйма писем идет по ее адресу для них. Но, насмотревшись всякого, мистрис Йо была просто ошеломлена, когда открыла на стук медного молоточка дверь и перед ней предстал мужчина с ярко-малиновыми волосами. Он твердил одно — Рихтер, Рихтер, а мистрис Йо не могла оторвать глаз от его шевелюры.
Нс сразу этого малиноволосого гостя признал и Владимир Ильич. Потом смеялись до слез, а ведь Ива ну Васильевичу Бабушкину было не до смеха, когда через два дня после побега из екатеринославской тюрьмы, перекрашенный «партийным парикмахером» и жгучего брюнета, он вдруг обнаружил, что «патентованная» краска выгорела, и ему предстоит пропутешествовать через всю Европу, добираться до Лондона в облике малиноволосого чудища. Так от Киева до Лондона и проехал, не снимая шляпы. А были бы деньги, купил бы парик и не пугал бы честной народ.
Недолго тогда Бабушкин гостил у Ильичей, но, как рассказывала Крупская, написал по настоянию Владимира Ильича свои воспоминания.
Это, кажется, первые в истории русского пролетариата мемуары рабочего, ставшего революционером-профессионалом.
Написал — и снова в Россию, снова беспокойная, многотрудная жизнь агента «Искры», глашатая ленинских идей по городам и весям необъятной империи.
Вот ведь вспомнил о Бабушкине и даже про себя заговорил этаким «высоким штилем». А что? Иван Васильевич его заслужил…
Только поздно вечером, усталый, с гудящими ногами, Максим Максимович вернулся в Цюрих. А завтра снова в путь по новым дорогам и тропкам, по новым городам и селениям Швейцарии.
«ЛОШАДИ» В ПОДПОЛЬНОЙ КОНЮШНЕ
В поисках безопасного «жилища» для «Нины» Кецховели объехал немало городов России. Тщетно! В Баку он вернулся ни с чем. Но в своих поездках Ладо воочию убедился в том, как трудно сейчас приходится социал-демократическим комитетам. Они буквально задыхались, не имея в достаточном количестве литературы. Той же, которая поступает непосредственно из-за границы, катастрофически не хватало. А ленинскую «Искру» требовали рабочие, она была необходима революционерам-профессионалам, ведущим агитационную и пропагандистскую работу на фабриках и заводах, в университетах и железнодорожных мастерских. Вывод напрашивался сам.
«Нина» должна работать!
Кецховели не любил и не умел откладывать дела на потом. Уже на следующий день по приезде Ладо рыскал по Баку, его мусульманским кварталам. Чадровая улица, дом Джпбраила — лучшего помещения и не придумаешь.
Кецховели был прирожденным артистом и к Джи-браилу явился как мелкий хитрый предприниматель, Хозяин будет доволен, если отдаст внаем дом. Уважаемый Джибраил, наверное, не знает, что такое картонажное дело? О, это такое предприятие, в которое стоит вложить деньги. Нет, нет, пусть он посмотрит и убедится, а тогда, пожалуйста, Давид Деметришвили возьмет его в пай.
Джибраил очарован, у него разгорелись глаза. Он, конечно, хочет быть компаньоном такого симпатичного гурджи. Он сдаст дом, но они должны побрататься. На этакий поворот Кецховели и не рассчитывал. Какая удача! Ведь если кто-либо на Востоке побратается, особенно мусульманин, нет вернее поруки, что не выдаст, не продаст.
Авель Енукидзе и наборщик Болквадзе такой чести удостоены не были, но Джибраил и их принял хорошо.
Машину получили с пристани и установили за два дня. Теперь нужно было как можно скорее перевезти из Аджикабула шрифт. Виктору Бакрадзе на поездки Баку — Аджикабул и обратно приходилось тратить трое суток. Если он будет брать по одному пакету со шрифтом, то пятнадцать пудов придется таскать больше месяца. Бакрадзе предложил возить большими партиями, благо в тендере паровоза места достаточно, но Кецховели не хотел рисковать.
Шли недели. Раз в три дня на станции Баку-Товарная появлялся Авель Енукидзе и молча принимал очередной пакет. Уже десять пудов шрифта заняли свои ячейки в наборных кассах. И Виктор Бакрадзе, никому ничего не сказав, решил рискнуть. Он свободно поднимает пять пудов. Пакеты очень компактные. Если пронести их, так сказать, изящно, непринужденно, то никто со стороны не подумает, что человек тащит этакую тяжесть.
Пять пакетов, связанных вместе одной веревкой, напоминали большой тюк, в котором перевозят сушеные фрукты. Бакрадзе подхватил его одной рукой и не торопясь двинулся вдоль перрона. Вон уже виден паровоз, готовый выйти под поезд. Бакрадзе подходит к концу платформы, остается взойти на виадук и спуститься в депо.