И вот из Лейпцига в Баку в трех больших ящиках прибыла громоздкая посылка. К ее приему было все уже готово. На 1-й Параллельной улице снят дом. Улица узкая, малоприметная, но у нее есть одно неудобство — прямо против дома, арендованного Енукидзе, помещались татарские лавки. Около них постоянно толклись не столько покупатели, сколько праздные люди. Мусульманину было легко затеряться в этой толпе, но всякий посторонний человек немусульманского вида сразу же бросался в глаза, привлекая к себе внимание.
Енукидзе рассчитывал на то, что он и его «мать», официально прописанные в нанятом доме, грузины, а мусульмане всегда хорошо к ним относились.
Трифон Енукидзе, радостный, явился к Ованесьянцу:
— Ну, пришло время рассчитываться, хозяин. Давай мне доверенность на получение машины, а деньги получи, пожалуйста.
Ованесьянц встал из-за стола, подошел к окну.
— Слышишь, моя машина работает? Бери ее. А новую не дам!
Семен оторопел. Вот так компот! Не выдержала все же душонка мелкого хозяйчика, жадность обуяла. Решил обновить свою типографию. А может, почуял что? Пробует поживиться, зная, что властям на него не пожалуются. Если сейчас ругаться, требовать, ничего не добьешься, накладная-то выписана на Ованесьянца. Сказать, что заявит в полицию? Кто его знает, какие у него с ней отношения. А если даже он и не связан с полицией, то подождет, подождет, увидит, что никто на него не пожаловался, и вовсе обнаглеет, шантажировать начнет.
Трифон переборол возмущение и злость. Ладно, он подумает и через день-другой зайдет.
Что же с этой скотиной делать? И Красин, как на грех, уехал, даже посоветоваться не с кем. Разве с теми, кто будет на ней работать? Енукидзе разыскал Ивана Стуруа и поведал ему о своих затруднениях. Стуруа посоветовал Семену сходить на склад, посмотреть, где и как хранится машина.
Пошли. И уже по дороге Енукидзе решил — машину нужно украсть. Стуруа, услыхав такое, долго молчал. Украсть? А как это выглядит с точки зрения общечеловеческой морали? Ованесьянц, конечно, жулик, но если украсть, то и они, значит, будут жуликами. Как это у русских? «Вор у вора дубину…» нет «машину украл».
Поделился своими сомнениями с Семеном. Тот не раздумывал.
— Глупости. Мы берем свое, за машину заплачены партийные деньги. Не наша вина, что ее приходится «получать» несколько необычным способом.
У въезда во двор склада торчал унылый старик с берданкой. Наверное, ночью он забирается в свою будку и мирно похрапывает. С противоположной стороны, где складское помещение широким раствором выходит в тупик, стоит городовой. Городовой, конечно, поставлен здесь вовсе не для охраны складов, но если он заметит кражу, то в стороне не останется. А ящики с машиной, как назло, свалены прямо у раствора. Если даже и удастся проникнуть в склад, то протащить такую тяжесть через все помещение и не разбудить сторожа просто невозможно. Проще сбить замок с раствора, но тут городовой…
Стуруа уныло качает головой — ничего не выйдет. Придется убирать городового, а это означает, что назавтра все ищейки полиции будут поставлены на ноги.
Доберутся и до хозяина «Арора», а уж он направит на верный след, да еще и сам побежит впереди.
Трифон же повеселел. Не так все страшно, лишь бы открыть затвор, вернее замок. Хорошо бы ключ подобрать.
Но ключа не подобрали. Оставалось сломать замок. Взломать быстро, уверенно, чтобы у городового не возникло никаких подозрений, — открыли и открыли, мало ли кто открывает склады. Подъезжая к складу, никто не должен прятаться…
Солнце засыпало. Тихо, задумчиво оно окунулось в вечернее море. Красноватые лучи еще кровянили кромки облаков, но уже не заглядывали на улицы города. И никакой шум не мог разбудить солнце.
А между тем Енукидзе ругался за всех извозчиков, хотя на телеге сидели только возница, Иван Стуруа да он сам. Они должны подъехать с шумом. Шумел один лишь Семен, остальные молчали, телега ехала тихо. Телефонная улица, на которую выходил раствор складских ворот, засыпана песком, пылью, и на ней живет такая беднота, которой не по карману содержать собак.
Городовой изнывает от скуки, и его мучает изжога. Вчера, в воскресенье, он малость подгулял на свадьбе, а сегодня голова как пустой котелок. Опохмелиться бы! Но с поста не уйдешь…
К складу подкатила телега. Может быть, у того вон хозяина, что так здорово ругается, найдется, чем промочить горло?
Городовой делает несколько шагов к подводе. Енукидзе не смотрит в его сторону, но каждый шаг фараона он чувствует спиной. Еще несколько шагов, и блюстителя придется пристукнуть.
Городовой в нерешительности останавливается. Его обуревают сомнения. Действительно, с какой стати этот гурджи будет таскать с собой водку? Свезет возчик груз куда надо, там его и угостят… Городовой нехотя бредет на свой пост.
В эти мгновения Енукидзе и Иван Стуруа сбивают замок. Он оказался ржавым.
Ящики тяжелые, вырываются из рук. Особенно один — в него упакована станина машины. Вот ведь незадача: втроем им его не поднять, нужен четвертый.
— Пособи, земляк! — крикнул Стуруа, обращаясь к городовому. Енукидзе хотел было обругать Ивана, да поздно. А может быть, так и лучше, какой же похититель будет просить фараона помочь донести украденное.
Городовой помог охотно, все же развлечение. Енукидзе сунул «грузчику» с «селедкой» на боку бумажку. И еще долго кланялся постовой удаляющейся повозке.
Но злоключения «Нины» на этом не кончились. Едва успели снять пустующий дом, установить в отдельной комнате машину, разместить пятерых наборщиков (Семен с «матерью» заняли передние комнаты), как хозяин дома заявил, что его давнишняя мечта стать ходжой, но для этого нужно побывать в Мекке. Посему он продает дом своему двоюродному брату. Но гурджи могут не беспокоиться, брат только осмотрит дом, а жить в нем не будет.
Хорошо сказать «осмотрит»…
Красин сначала удивился, затем встревожился, увидев в дверях кабинета Авеля Енукидзе. Авель не должен отлучаться из типографии даже ночью, его, бежавшего из-под надзора полиции, усиленно разыскивают.
Но что случилось?
Енукидзе рассказал о том положении, в котором очутилась «Нина». С минуты на минуту можно было ожидать провала. Новый хозяин — наверняка провал. Нужно запрятать типографию в подполье. Они уже все выглядели. Рядом с их домом, за глухой стеной, пристроены конюшня и сеновал, за конюшней — дворик, обнесенный высоким тыном. Конюшня длинная, в конце три комнатки. Лошадей в конюшне всего две, часть помещения занята фуражом. Семен познакомился с сыном владельца конюшни Ассаном, побывал в ней. Главное — пол конюшни метра на два ниже пола в том доме, где они сейчас помещаются. Конюшню нужно или всю арендовать, или купить ее пустующую часть.
Красин возражал. У него нет денег. А провал… Провал всегда возможен.
На старом месте провал не только возможен — Авель горячился — провал обязательно произойдет, и в самые ближайшие дни.
Красин внимательно выслушал, взвесил. Он не прав, правы печатники. Нужно как следует спрятать типографию. Нужно… Но где взять две тысячи для аренды помещения? То есть деньги эти у него есть, но больше ни копейки, а ведь каждый день партийные комитеты требуют от «главного финансиста» денег, денег, денег.
— Ладно, арендуйте и быстренько все оборудуйте. Недавно мне сообщили из-за границы, что скоро нам пришлют много новинок. Будем все это размножать.
Авель ушел довольный. А через день начался аврал.
Конюшню перегородили кирпичной стеной, образовалось совершенно глухое помещение: ни входа, ни выхода, ни окон. И только на крыше решено было сделать «скворечню», иначе летом работать станет невозможно. В открытой «легальной» половине конюшни, у только что выстроенной стены, насыпали до потолка сена, уложили его так, что на первый взгляд могло показаться — конюшня полна сена. И никакой стены нет.
Пришлось изрядно потратиться — купить фаэтон и лошадей. Иван Стуруа шутил, что если он когда-нибудь потеряет работу как наборщик, то пойдет в конюхи — пока фаэтон и лошади не сданы в прокат, Ивану приходилось за ними приглядывать.
Сложнее обстояло дело с подземным ходом. Его копали долго и вывели прямо к комнате, где раньше жили наборщики. Вход устроили в стенной нише, напоминавшей шкаф. Аккуратно вырезали круглое дно, установили блоки. Дно бесшумно опускалось, потом так же бесшумно вставало на место. Снизу для верности его подпирали прочные козлы. Донышко плотно пригнали к полу так, чтобы не было никаких щелей, пол потом отлакировали.
Чтобы доставить в новую типографию маховик машины, пришлось проломать стену в кухне, пролом заделали, а всю стену прокоптили — не приметишь заплаты. Под машину подложили кирпичный фундамент.
Через неделю все было готово.
Теперь, чтобы отыскать типографию, пришлось бы произвести специальные замеры конюшни. А в домике, откуда шел подземный ход, даже опытный инженерный глаз Красина ничего не мог заметить, сам бы он ни за что не отыскал входа в подземелье.
«Нина» заработала вновь.
ВЕРНЫЕ ДО КОНЦА
Пока искровцы готовили побег из тюрьмы, пока Красин и его товарищи по Бакинскому комитету РСДРП «устраивали жилище» для «Нины», в России зрела революционная ситуация.
После Обуховской обороны, после аграрных волнений 1902 года, стачки в Баку многие люди, далекие от политики, уже понимали, что чиновничий, бюрократический произвол, отсутствие здравого смысла в политике, идиотское вмешательство коронованных лиц во все дела сделали царское правительство бессильным. Назревала революционная ситуация.
Все большее и большее число местных социал-демократических комитетов принимали программу «Искры», признавали ее руководящую роль в революционном движении. И там, где в комитетах большинство было за рабочими, этот процесс перехода на искровские позиции происходил быстрее.
И снова тихий переулок Петровского посада в Пскове. Здесь уже не живут супруги Радченко, здесь поселился Пантелеймон Лепешинский. Он возглавил после отъезда Владимира Ильича за границу псковский центр «Искры».