спадется и в политическом, и в военном отношении, если он подвергнется нападению со стороны Германии или Японии. Доказательством тому, что СССР не намерен вступать в войну против Германии, является выполнение им договоренности о поставках в Германию материалов, крайне необходимых для его собственной военной экономики, включая материалы, доставляемые с Дальнего Востока по Транссибирской железной дороге.
Я, ничуть не беспокоясь, выражал свою точку зрения знакомым нацистам. Мои смелые выражения были общеизвестны, но не было ни одного человека, который опроверг бы это мое мнение»[420].
«Перед своими японскими знакомыми я высказывался в следующем духе, — подчеркивал Зорге. — Для Японии совершенно нет причин опасаться нападения со стороны Советского Союза. Советские военные приготовления, даже в Сибири, носят чисто оборонный характер. Утверждение, что СССР является первым противником Японии, представляет собой иностранный пропагандистский вымысел, лишенный исторической основы. Великие державы получают выгоду от многолетней враждебности между Японией и СССР. Японская армия, ухватившись за высказывания иностранных пропагандистов, требует все возрастающих с каждым годом бюджетных ассигнований для противодействия этому ужасному монстру — СССР. Однако действительные цели Японии находятся не на севере, а в Китае и на юге. И хотя советские военные приготовления носят чисто оборонительный характер, их ни в коем случае нельзя недооценивать, как показал Халхинголский инцидент»[421].
«Все знавшие Зорге согласны в том, что он был очень компанейским — заводным, веселым, щедрым и рафинированно утонченным, когда это было необходимо. Он мог себе позволять язвительные высказывания в адрес убежденных нацистов, что, однако, совсем не вредило ему в глазах Отта.
Как говорил Зорге следователю, “Отт считал меня человеком ярко выраженных прогрессивных взглядов, не нацистом, не коммунистом, а просто несколько эксцентричной личностью без каких-либо фанатичных пристрастий или слепой веры”»[422].
Каким воспринимался Зорге окружавшими его людьми, показывает рассказ сотрудника германского посольства в Токио Мейснера, который столкнулся с «Рамзаем» на приеме в германском посольстве: «Я впервые встретился с Зорге на балу в посольстве, на который были приглашены ведущие лица из японского и иностранного общества. Высокого роста, с бокалом в руке, он непринужденной походкой шел ко мне через весь зал. Улыбка на его лице была дружеской. Он схватил мою руку и мягко сказал: “Так вы и есть Мейснер! Я слышал, что вы только прибыли. Добро пожаловать в наш восточный рай!” Он поднял свой бокал в знак приветствия — и уже его не стало, так как хорошенькая молодая женщина потащила его за рукав на танцевальную площадку. Он не подумал назвать мне свое имя — характерная черта самонадеянного человека, считающего, что он должен быть известным всем и каждому».
При этом Зорге не перевоплощался, не создавал образ своего парня, души компании, а оставался тем, кем был на самом деле.
Иллюстрацией к поведению Зорге, к созданному им образу может служить рассказ радиста Клаузена, о его первой встреча с Зорге в немецком клубе на «вечере берлинцев»: «Я стоял в коридоре и рассматривал стенные газеты, когда почувствовал, что кто-то стоит за мной. Обернувшись я увидел Рихарда. Но он не смотрел на меня. Он был во фраке и цилиндре, и в тот вечер — в роли продавца сосисок. Мы взглянули друг на друга и в первый момент не могли говорить. Осторожно, чтобы никто не увидел, мы пожали друг другу руки. Затем Рихард сказал: “Иди в читальный зал, я позже приду туда”».
Одну из причин дружбы Отта с Зорге следует искать в солдатской службе последнего, когда он сражался и был ранен в Первую мировую. Отт участвовал в войне, будучи молодым офицером. Оба они принадлежали к одному поколению: Отту только что исполнилось сорок, Зорге — тридцать девять.
«Зорге стал по-настоящему близким другом Отта после переезда последнего в Токио, где Отт поселился в районе Сибуя. Фрау Отт была доброй, артистичной и понимающей женщиной. Они с мужем предоставили Зорге “место у очага”, и он, в свою очередь, отвечал им дружеской привязанностью. Все знали, что только ради фрау Отт Зорге мог снизойти до того, чтобы “вести себя прилично”. Он был по-богемному нетерпим к хорошим манерам и не выносил общепринятые светские условности, и хозяйки в Токио вскоре перестали приглашать его на ланчи и обеды. Он ненавидел официальную одежду, и на него нельзя было положиться, когда дело касалось соблюдения светских приличий. Так, например, жена одного из немцев вспоминает, как она пригласила Зорге на обед, на котором он так и не появился, причем даже не дав себе труда найти убедительные оправдания. Хозяева обиделись и больше никогда не приглашали его в гости. Но в компании Оттов Зорге никогда не демонстрировал грубой стороны своей натуры — а если такое и случалось, фрау Отт по-матерински устраивала ему нагоняй, и Зорге немедленно раскаивался. Замечали, что только ради фрау Отт Зорге соглашался надевать по вечерам смокинг»[423].
«Можно было подумать, что Зорге “обрабатывал” супругов Отт лишь ради своих секретных целей. Однако в обстоятельствах, когда у Зорге не было никакой необходимости лгать в этом специфическом вопросе — во время следствия, проводимого следователем Йосикавой, — Зорге продолжал утверждать, что “Отт приятный, хороший человек”. Допуская, что карьера Зорге требовала постоянного двуличия, это замечание подразумевает, что у него, по крайней мере, было некое человеческое и сугубо “непрофессиональное” отношение к друзьям»[424].
Хельма Отт, дочь адвоката и государственного деятеля доктора Роберта Бодевига, родом из городка Ланштейн, «чувствовала себя в Японии отрезанной от мира и глубоко несчастной и не скрывала этого». «Случаю было угодно свести в прошлом Рихарда Зорге с нынешней супругой офицера Хельмой Отт. Оба тотчас вспомнили Франкфурт-на-Майне: в те времена Хельма была замужем за архитектором, руководителем ячейки КПГ. Рихард и теперешняя фрау Отт встретились тогда на шумной вечеринке в компании людей искусства, пили вино, пели застольные песни, и Хельма до упаду танцевала с молодым симпатичным доктором. С тех пор они больше не виделись. Хельма Отт в то время симпатизировала политическим взглядам друзей ее мужа, но о партийной работе Зорге не знала ничего. Теперь в лице доктора Зорге она встретила земляка, с которым можно было мило поболтать, приятного гостя на вечеринке, прекрасно умеющего поддержать компанию. С этого дня она старалась почаще приглашать его в свой дом и всячески воздействовала на мужа, даже настаивала на том, чтобы Зорге вошел в круг их ближайших друзей»[425].
Д-р Клаус Менерт, разоблаченный секретной службой Военно-морского флота США после Второй мировой войны агент Управления разведки и контрразведки при верховном командовании вермахта, в 1936 году посетил Отта по делам службы и был немало удивлен его неограниченным доверием к Рихарду Зорге. В своих мемуарах Менерт писал: «В один из дней нашего с Энид (супругой Менерта. — М.А.) пребывания в Токио мы получили от супругов Отт приглашение на завтрак. Появился еще один гость. «Мой друг Рихард Зорге», — представил его Отт. Когда мы затем направились в кабинет хозяина дома, чтобы побеседовать о ситуации в Японии, о происшедшем несколько недель назад мятеже «молодых офицеров», о моих ночных разговорах в Маньчжоу-Го и о Германии, Зорге снова был с нами. Отта я знал с детства… С ним я мог говорить в открытую. Но Зорге? Разумеется, мне было известно это имя; его опубликованные год назад в «Цайтшрифт фюр геополитик» статьи, одна — о Маньчжоу-Го, другая — о вооруженных силах Японии, оказали мне действенную помощь в ходе подготовки к поездке в Восточную Азию. Однако его присутствие сковывало меня. Он, должно быть, почувствовал это, так как вскоре ушел. «Зорге — отличный знаток Японии, — сказал Отт, когда мы остались наедине, — и мой близкий друг, заслуживающий абсолютного доверия».
Зорге присоединился к нам и во время одной из воскресных прогулок в окрестностях Токио. Но я уже перестал относиться к нему с недоверием. Зорге был отлично информирован и превосходно умел рассказывать. В один из последующих дней состоялась еще одна прогулка: на этот раз Зорге составил компанию нам с Энид. Мы побывали в нескольких японских деревнях, где Энид много фотографировала; Зорге, работавший в то время над статьей о сельском хозяйстве Японии, блистал своими познаниями… И впоследствии мы с ним неоднократно встречались, помимо прочего также и в обществе военных атташе Кречмера, Веннекера и Гронау — для него были открыты все двери. Почти все предоставляли Зорге различную информацию в обмен на интереснейшие сведения, получаемые от него.
Когда я в июне 1941 года вновь приехал в Токио (проездом с Гавайских островов в Шанхай), Отт уже был послом. Где бы я ни виделся с ним — в его служебном кабинете или в резиденции посла, — почти всегда при нем находился Зорге; был он вместе с нами и на очередной прогулке, на этот раз к озеру Хаконе, откуда открывался великолепный вид на гору Фудзи»[426].
Немецкий публицистФридрих Зибург, много путешествовавший по Японии, как-то раз, говоря о своем знакомстве с Зорге, заметил: «Если в течение тех месяцев, что я провел в Токио, в мире происходило что-то особенное — будь то в Европе, в Японии или в зонах ее влияния, (будущий) посол Отт обычно тут же вызывал Зорге… Зорге являлся не только очень близким личным другом посла: он представлял собой важнейший для Отта источник информации. Последний ранее даже командировал его за свой счет на азиатский континент, где Зорге изучал развитие японской экспансии и анализировал шансы Японии в войне с Китаем»