Передайте через курьера о Ваших настроениях, условиях работы и возможностях. Все неполадки, все, что можно сделать с нашей стороны — мы постараемся сейчас же исправить. Крепко жму Вашу руку и желаю Вам здоровья и успеха в Вашей большой работе. С большим вниманием слежу за Вашей работой и радуюсь каждому В/успеху. Не могу не отметить очень полную ц. информацию во всех стадиях японо-немецких переговоров, приведших к соглашению. Вы правильно нас информировали и помогли нам всегда быть на высоте в этом вопросе (выделено мной. — М.А.). Совершенно очевидно, что заключенным соглашением дело не ограничится. Оно будет только началом развития интереснейших и важнейших событий.
Жду от Вашего передового поста своевременных донесений.
Шлю Вам, дорогой друг, пламенный мой привет.
Ваш Зам. Директора».
Письмо Артузова, с одной стороны, выражало признание «огромного значения» позиций Зорге в немецком посольстве и обеспокоенность, что с таким трудом «сколоченное» дело, «уже приносящие ценнейшие вклады», может быть поставлено под угрозу. Нельзя не согласиться и с рекомендациями Артузова ограничиться «кругом доверенных туземных людей», откуда можно было бы черпать нужную информацию, а не превращать их в «секретных агентов».
Но как следовало поступить с уже привлеченными к сотрудничеству? Центр распорядился передать «Отто и его людей Ингрид». Как это могло выглядеть на самом деле? Общение Зорге и Одзаки проходило как общение двух равных по интеллекту людей, глубоко знакомых и доверявших друг другу. Зорге заменить не мог никто, ни Куусинен, ни Штайн (Штейн). Это же касалось и рекомендаций о передаче Отта на связь Штайну. Доверительность отношений с Одзаки, Оттом, Штайном, Мияги и другими окружавшими «Рамзая» людьми устанавливалась благодаря его харизматической личности. Эти отношения нельзя было передать по приказу. Они должны были сначала возникнуть, потом их следовало сохранить и пронести через года.
Непонятно, что имел в виду Центр, когда говорил о «людях» Одзаки. Видимо, речь шла о «Специалисте», но о ком еще, о «Ронине» — Каваи?
Центр так и не разобрался, что «туземный спутник по имени «Чэз»» — это «Нэд» — Нода Хидео, передачи которого в токийскую резидентуру так добивался «Рамзай». И этот Нода был «туземным спутником» Чэйза («Дона»).
И уж совсем не понятно требование Центра выходить в эфир с одного места, что категорически неприемлемо с точки зрения конспирации.
Из письма Алекса Центру от 9 ноября 1936 года: «2. Рамзай. а) Как я Вам сообщал, Густав прибыл благополучно и привез с собой почту, которую Вам при сем посылаю. Почта, к сожалению, разочарует Вас, если не по количеству, то по качеству. Происходит это потому, что Кота нет, потому Рамзай присылает все то, что у него залежалось для того, чтобы разгрузить себя. Относительно брошюр и журналов я дал указания их ни в коем случае не присылать, и только если на определенные брошюры будет Ваш заказ, их можно отправлять.
С Густавом говорил один раз несколько часов, но еще не все выяснил и потому встречусь с ним еще раз. В настоящее время Густав находится в журналистской поездке на Север и вернется в середине месяца. На меня он производит хорошее впечатление, поскольку можно судить по одной встрече.
б) В разговоре с ним я выяснил, что самоедскую группу Рамзай освещал в розовом свете. Она оказалась гораздо более загажена. Джоэ по всем данным связан с какими-то корпорантскими и, возможно, другими оппозиционными нитями, т. к. сообщал последние данные о ходе дела Ронина. Откуда он это взял, Густав выяснить не смог. Женщина оказалась очень известной, как говорит Джоэ, знаменитой по своим радикально-левым убеждениям и имеет тесные связи с активными корпорантами. Связь с ней поддерживает Джоэ через одного врача, также бывшего “революционера”, который активно теперь не работает, но услуги оказывает.
По заявлению Густава, Джоэ прекрасный парень, самоотверженный корпорант, который не задумывается отдать свою жизнь, если это понадобится. Тяжело болен чахоткой в последней стадии. Посланный в санаторий на месяц на лечение, удрал через две недели, так как оставался вне работы. Наряду с этим, человек мало в нашем смысле дисциплинированный, несколько с партизанскими замашками, нетерпелив и не считает, видимо, за преступление свои связи с корпорантами, работая на нас. Неоднократные разговоры на эту тему давали результаты только до первого срыва. Густав говорит, что единственный человек, который у него пользуется непреложным авторитетом — это Рамзай, он же, Густав, не настолько авторитетен, чтобы полностью выправить Джоэ.
Несмотря на это, я дал категорическое указание для передачи Рамзаю — передать Джоэ Густаву окончательно после прощальной крепкой наставительной беседы и больше с ним никаких связей не поддерживать. Просил Вас дать указания Рамзаю — порвать всякие связи с женщиной.
в) По разговору с Густавом видно, как тяжело приходится ребятам в Самоедии. Рамзай более волевой человек и потому этих нюансов было очень мало, хотя и он чуть не прослезился при прощании со мной. Авторитет Рамзая у Густава колоссальный. Я заметил, что он переживает то, что мало приносит, по его мнению, пользы в нашей работе. Я, понятно, старался переубедить его в этом. Густав выразил мнение, что он был бы полезнее в Ширме (Китае. — М.А.), где у него большие связи с его газетными соотечественниками. Понятно, теперь об этом говорить не приходится.
г) Как я Вам уже телеграфировал, мне не совсем нравится положение с нитками у Рамзая. Дело в том, что у Густава нитки хранятся очень мало скрытно, квартира не приспособлена для того, чтобы найти другое место. Фриц у себя на квартире такое место нашел. Не вполне ясен мне также вопрос, целесообразно ли иметь у этих людей музыку. Рассредоточение, несомненно, очень полезно, но все-таки у меня остается какое-то сомнение и неуверенность. Большинство аргументов за.
Прошу Вашего совета и указания.
д) Я указал Густаву, что почта должна присылаться не чаще 1 раза в три месяца, т. е. следующая в середине февраля. Считаю более частые поездки опасными. Прошу подтвердить это мое указание.
е) В письме Рамзая ко мне, которое я прилагаю, он пишет о семейных делах Джигало к нам в начале будущего года. Для меня эта история очень неприятна, так как мы надеялись использовать ее в качестве курьера. Поговорю еще об этом деле, и прошу Вас также запросить Рамзая, нельзя ли воздействовать на это семейство, чтобы хоть внешне оно не рассыпалось, и жена имела бы возможность остаться там. Если это не удастся, придется отправить ее к нам.
В разговоре с Густавом я выяснил обстановку, в которой работает Рамзай, и его личное состояние. По словам Густава, Рамзай находится на границе исчерпания своих нервных ресурсов. Иногда у него бывают срывы, когда он поддается, и тогда прибегает к рюмке. Он очень болезненно переживает отрыв от корпорантской жизни и необходимость играть роль, которая выпала ему на долю. Густав говорит, что он [ «Рамзай»] тратит на работу с Котом очень много нервов и приходит от него иногда в полном истощении (выделено мной. — М.А.). Его женитьба (легализация. — М.А.) в смысле материальном также неудовлетворительна. Поэтому прошу вас дать необходимые указания для того, чтобы выяснить у Рамзая, из каких еще пунктов, кроме Г., можно было бы посылать ему деньги.
Очень просил бы С.П. отметить особым образом работу Рамзая. нельзя ли его представить к ордену? Это, несомненно, подняло бы его дух и укрепило бы его на его работе в очень сильной степени.
Густав настоятельно просил, и я его поддерживаю в этом, не дать повода Рамзаю додуматься, что Густав сообщил мне сведения о нем».
«Одним врачом, также бывшим революционером», через которого Мияги поддерживал связь с Кудзуми Фусако, был Ясуда Токутаро, получивший впоследствии псевдоним «Доктор».
Ясуда Токутаро — врач, руководитель одной из крупных больниц в Киото, родился в 1897 году. Окончил медицинский факультет императорского университета в Киото, получил звание доктора медицины. Еще студентом познакомился с марксистской литературой и укрепился в своем марксистском мировоззрении под влиянием Кудзуми Фусако и своего двоюродного брата — Ямамото Сэндзи (рабочего лидера, убитого в 1929 году). Став врачом, вступил в пролетарский научно-исследовательский институт и некоторые другие левые организации и начал принимать активное участие в коммунистическом движении.
Мияги познакомился с Ясудой в январе 1935 года, обратившись к нему за врачебной помощью. В начале 1936-го Кудзуми Фусако, видимо, по договоренности с Мияги, отчасти приоткрыла Ясуде тайну деятельности Мияги.
В конце 1936-го или начале 1937 года Мияги договорился с Ясудой о сотрудничестве: сборе военных и военно-политических сведений и слухов среди пациентов, военных врачей и др.
Какова была ценность «Доктора» как агента-информатора сказать сложно: получаемые от него сообщения поступали в «общий котел» наблюдений, сведений и слухов, добываемых группой Мияги. Результат переработки сообщался Центру со ссылкой на последнего. Детальная расшифровка источника получения информации делалась крайне редко. Причастность Ясуды к деятельности левого и коммунистического движения была, конечно, минусом. Однако он не был такой одиозной фигурой, как Кудзуми Фусако, и не привлекал особого внимания полиции. Встречи Мияги с Ясудой также не вызывали опасений, так как проходили под видом обычных визитов пациента к врачу.
«Возможно, что самая ценная услуга, оказанная им группе Зорге, заключалась в обеспечении Зорге сульфаниламидными препаратами, когда тот слег от неожиданного и крайне опасного приступа пневмонии. Сам доктор никогда не встречался с Зорге, и лекарства для незнакомого иностранца, без сомнения, передавались через Мияги. Но судя по заявлению доктора Ясуды, которому можно верить, Особая высшая полиция знала о той медицинской помощи, которую он пусть косвенно оказывал Зорге. Ясуда утверждает, что, когда в ходе следствия его избивали в полиции, один следователь сказал, обращаясь к другому: “Это та самая свинья, которая лечила Зорге и спасла его от неминуемой смерти”. Однако д-р Ясуда оказался единственным из группы Мияги, с кем в окружном криминальном суде обращались достаточно мягко. Его пригово