О ЯНОВЕ я уже докладывал комиссару НИКОЛАЕВУ, это очень недалекий, политически невежественный, но исполнительный и добросовестный человек, и каждый отравляющийся в Испанию, каждый прибывающий раненый почувствовал на себе его заботу. <…>
Среди отправленных мною за рубеж были два моих родственника, а именно:
Полк. ВОЛКЕШТЕЙН — внук известной народоволки. С этим человеком я никаких личных отношений не имел, он брат жены брата моей жены. <…>
Наконец, я привлек к работе брата моей жены Д. КРАМОВА. <…>
Вместе с тем — и это до каждого отдельного человека можно проверить — я за 2 года всей работы, исключительно в целях оздоровления в РУ, вычистил в центре и округах около 300 человек. Среди них, уволенные по моей инициативе, впоследствии выявленные как шпионы или враги народа: Угер (его принял ХАЛЕПСКИЙ к себе), ЦАКОВ (осужден по моей инициативе), ЖБИКОВСКИЙ (впоследствии выяснилось, что шпион), ГЕККЕР, ПАНЮКОВ, ПАНОВ, КИВИНСКИЙ, ТОЛОКОНСКИЙ (троцкист), САФРАЗБЕКОВ из МНР, ТВЕРДОХЛЕБОВ (б. троцкист), ЛИХОВЕЦКИЙ (быв. пом. в/а в Италии, был мною изобличен как шпион и передан в НКВД). По моей инициативе был отозван из-за границы, так как я узнал о его связях с террористом ЛУРЬЕ — некто по фамилии, кажется, ВАЙС (надо проверить, он работал с ЮРОВИЧЕМ) и с большим трудом убедил ГАЯ арестовать его, снять и уволить с работы целую группу ставленников АРТУЗОВА, не говоря уже о том, что десятки рекомендованных им лиц и очень настойчиво протаскиваемых — я не принял. Этот список не полный, не зная совершенно еще о шпионстве многих, но по подозрению и по деловым мотивам я снимал и очищал РУ. В то же время по личным заданиям Ник. Иванов. я обеспечил возвращение в Союз всех, кого он мне указал, без исключения, как проходящих по разным делам, начиная с ПУТНА, СЕМЕНОВА (прав. эсера), БОРОВИЧА, Зоси ЗАЛЕССКОЙ, КЛИМЕНКО и многих десятков других, все «благополучно» прибыли и попали в руки НКВД, например, в отношении СЕМЕНОВА, за которого можно было опасаться, что он не вернется в Союз, мною был разработан и через ТУМАНЯНА был проведен специальный план, обеспечивший его возвращение при всех условиях. Разумеется, можно сильно сомневаться в моих побуждениях, заставивших меня стремиться на деле к тому, что работа РУ шла не плохо, можно сомневаться, почему я этого добивался, но я, прежде всего, не видел никакой пользы даже той подлой организации, к которой я принадлежал, в том, чтобы была плохая разведка, наконец, я опускаю всякие другие мотивы (а они были) — я просто мог бы запутаться, если бы в таком организме как РУ, действовал иначе, и еще следует иметь в виду, что я хотел хорошими результатами добиться доверия.
Еще отмечу, что в самом начале 1937 года, когда стали известны компрометирующие данные о НИКОНОВЕ и БОГОВОМ, я спросил у Ник. Иванов. согласия на их увольнение, но он велел повременить.
Разумеется, вся эта моя «честная» работа ни черта не стоит (но я описал как было в самом деле) потому, я изменил родине и очень тяжело…»
Из Протокола допроса арестованного УРИЦКОГО Семена Петровича от 20–23 декабря 1937 года: «…Действительно хочу рассказать всю правду, чтобы этим хоть немного искупить свою огромную вину. Я прошу мне поверить также и в том, что у меня и раньше были мысли раскаяться, рассказать все о своих преступлениях. Но у меня тогда не хватило мужества.
ВОПРОС. Насчет искренности и раскаяния вы лучше помолчите. Вам несколько раз представлялась полная возможность все рассказать правдиво и разоблачить преступную работу вашу и ваших сообщников. С вами неоднократно говорил Наркомвнудел тов. ЕЖОВ и Нарком обороны тов. ВОРОШИЛОВ. Вы знали о приказе НКВД и НКО № 080 в отношении заговорщиков, которые добровольно явятся с повинной. Однако вы не только не пришли с повинной и не вскрыли своей преступной деятельности, но до самого ареста продолжали борьбу с советской властью.
ОТВЕТ. Я не предполагал, что буду арестован. Я считал, что мне еще доверяют. Особенно меня закрепили в этом мнении, во-первых, назначение меня на ответственную работу заместителя командующего войсками МВО, несмотря на то, что, как мне было известно, мою фамилию на суде назвал ЯКИР, и, во-вторых, это то, что та линия заговора, к которой я имел отношение, еще не была вскрыта. Кроме того, меня удерживали и личные мотивы: не хотелось выдавать близких друзей, являвшихся моими единомышленниками и сообщниками в борьбе с советской властью.
Теперь мне хочется рассказать всю правду, так как для меня в этом единственная нить, которая хоть немного еще связывает меня с родиной, с советским народом. <…>
ВОПРОС. К вашей роли и связям в антисоветском военном заговоре мы еще вернемся. В начале допроса вы заявили, что являетесь французским шпионом. Расскажите, как вы были завербованы французской разведкой?
ОТВЕТ. Я являюсь агентом французской разведки (“Сюрте-Женераль”) с 1923 года. Завербован я был при следующих обстоятельствах. В 1923 году я был в Париже на нелегальной работе в качестве резидента Разведупра. В ноябре или декабре 1923 года я получил указания от Разведупра переехать на работу в Берлин. За несколько дней до отъезда, меня арестовали на улице и привезли во французскую охранку “Сюрте-Женераль”. Во время обыска у меня было обнаружено подброшенное в пальто агентами охранки письмо члена ЦК французской компартии Сюзанны ЖИРО, завернутое в газеты “Юманите”.
После обыска меня ввели в кабинет к офицеру охранки, который мне сразу заявил, что он знает, что, я, УРИЦКИЙ, командир Красной армии, что польский паспорт на фамилию ВОЙЦЕХОВСКОГО, который у меня нашли, — подложный, что я шпион Красной армии и веду свою работу вместе с французской компартией.
Отрекомендовавшись начальником отделения охранки, этот офицер потребовал от меня немедленного признания. Я стал отпираться и доказывать, что письмо ЖИРО было мне подброшено. Меня начали избивать, подвергали пыткам, которых я не выдержал и через день я дал показания, требуемые охранкой».
Где вымысел, а где правда? Ведь об аресте Урицкого в Париже в конце 1923 года знал только он. Зачем он сообщил об этом следователям?
14 апреля 1938 года Урицкий пишет заявление на имя Агаса, начальника 5-го отдела во 2-м Управлении НКВД СССР. Приведенные ниже строки свидетельствуют, до какого состояния за пять с половиной месяцев допросов с применением физической силы он был доведен. Урицкий униженно просит пощады у палачей, обещая взамен «написать все, ничего не замалчивая» и надеясь на смягчение приговора. Непонятно только, зачем было истязать его, ведь уже через две недели после ареста он давал «чистосердечные» признания и продолжал их давать в ходе следствия, называя все новые имена:
«Майору Государственной Безопасности
В.С. АГАСУ
Я твердо решил для себя до конца все сообщить следствию. Моя вина большая, помимо моих преступлений, что я не все сразу сказал. Сейчас только о том думаю, чтобы это поправить. Недоверие Ваше ко мне законно. В том, что мне не верят, я сам виноват. Но из-за этого вокруг меня, помимо моих действительных преступлений накопилось много недоразумений. Они висят надо мной, мешают мне сказать то главное, что я должен сказать. Я сейчас стремлюсь выбраться на правильный путь, я хочу сообщить следствию то, что я ему не сказал и что меня тяготит, но нуждаюсь в Вашем человеческом поощрении, а я его постараюсь заслужить.
Последние дни я плох, у меня бывают обморочные состояния, кровавая рвота, мне трудно думать, если можно дайте мне один день перерыва, вызовите меня — я Вам доложу, а потом все до конца напишу.
Я хочу превратиться в такого арестованного, который помогает власти, я хочу заслужить милость Советской власти.
В своих показаниях о моей антисоветской и шпионской работе в РУ я не сообщил о целом ряде серьезных фактов, что еще более усугубляет мои преступления. Сейчас я постараюсь исправить и написать все, ничего не замалчивая.
При сдаче мне дел весною 1935 г. БЕРЗИН прямо сообщил мне, что ему известно, что я являюсь членом контрреволюционной военной организации и что он, выполняя к-р и шпионские задания по РУ, — сдавая дела, должен передать мне дальнейшее выполнение этих заданий.
На эту тему я имел несколько разговоров с БЕРЗИНЫМ в кабинете в Разведывательном управлении. БЕРЗИН меня информировал о том, что он непосредственно был связан с ЯКИРОМ, УБОРЕВИЧЕМ, ГАМАРНИКОМ и ТУХАЧЕВСКИМ и по их заданию осуществлял связи с рядом иностранных штабов. Конкретно по заданиям троцкистской организации БЕРЗИН проводил через РУ связи и шпионскую работу для немцев, латышей, а в последнее время и для французов. Кроме того, по линии РО КВО и БВО — работники разведотделов, по заданию троцкистской организации осуществлялась шпионская связь с поляками.
БЕРЗИН предложил мне продолжить эту шпионскую связь, конкретно, в отношении немцев и французов.
БЕРЗИН прямо мне указал, что я должен, через людей РУ, связанных с немцами, продолжать передачу им шпионских материалов о Красной армии, получая эти материалы от ЯКИРА и УБОРЕВИЧА. <…>
О том, что я должен буду принять от БЕРЗИНА, одновременно со сдачей дел — его шпионские связи, меня предупредил ЯКИР (О связи с ЯКИРОМ и УБОРЕВИЧЕМ, которая относится не на конец 1935 г., а на осень 1934 г., я напишу отдельно). <…>
Сдавая мне дела по РУ, БЕРЗИН имеет указание (он сказал: «от своего центра») — передать мне и те связи, которые он, БЕРЗИН, осуществлял с иностранными штабами по линии РУ, в интересах контрреволюционной военной организации.
Конкретно БЕРЗИН сообщил:
Уже в течение ряда лет существует связь через РУ с немцами; связь эта была осуществлена еще в годы так называемого сотрудничества с немцами. Целью этой связи с немцами является их содействие антисоветской военной организацией, и последняя взяла на себя обязательство снабжать немцев шпионскими материалами о Красной армии. <…>
С. УРИЦКИЙ».
В следственных делах сотрудников советской военной разведки фигурируют обвинения в шпионаже в пользу двух-трех стран, как это было в случае с Урицким. Из Урицкого «выбивают» признание, что помимо французской разведки, он сотрудничал с разведками Германии и Северо-Американских Соединенных Штатов (так в официальных документах того времени назывались Соединенные Штаты Амери