В марте месяце 1937 года я должен был выехать из Токио на последние два месяца стажировки в гор. Киото.
Примерно за день до отъезда я явился представиться по случаю отъезда к РИНКУ в его кабинет. РИНК завел со мной разговор о предстоящей моей работе в Киото, о том, какими переводами я буду заниматься. Потом РИНК спросил, не скучаю ли я по дому, по семье и когда я ответил, что скучаю, то он сказал: “Ну, вот в Киото развлечетесь немного, только смотрите, не заводите шашни с полицией”. Я сказал, что, кажется, своим поведением я не заслуживаю такого напоминания. РИНК засмеялся и сказал: “Я, конечно, шучу. Я ведь отлично знаю вас, как отличного и честного работника. Я ведь знаю вас больше, чем вы думаете. <…> знаю и то, что вы обо мне не очень хорошего мнения как о военном атташе”. Я почувствовал смущение и одновременно удивление <…> Я не знал, что сказать, РИНК же продолжал: “Ну, ничего, не смущайтесь, это не так страшно. Я знаю даже и то, что вы состоите в секретной разведывательной организации, работающей в контакте с японской разведкой”.
Я был огорошен, не понимая, шутка это или же РИНК говорит, что-то страшное, с кем-то меня путает. Я что-то сказал, что здесь какое-то недоразумение или что-то в этом роде. РИНК засмеялся: “Ну, если не состояли, то будете состоять с сегодняшнего дня”. Я опять что-то пробормотал, спросив, как все это понимать. Ринк ответил: “Я уже сказал вам, что знаю вас как отличного честного работника, но как разведчик вы еще зелены и никуда не годитесь. Мы сделаем из вас настоящего разведчика. Хорошо ли вы знакомы с агентурной разведкой?” Я ответил, что знаком теоретически. РИНК сказал: “Ну, теория одно, а практика — другое. Не думайте, что агентурная разведка ведется так, как пишут в книгах. На практике мы ведем разведку в контакте с японской разведкой. Мы даем сведения ей, а она нам, и не только в Японии, а и в других странах ведется так разведка нашим управлением. Да и не только управлением, так ведут разведку и в НКИД, и в Коминтерне, так же работают и контрразведка НКВД”. Я удивился и спросил: “Какой же смысл такой разведки? Зачем командованию такие сведения?” РИНК отвечал: “Ну, не будьте наивны, речь идет о нашей секретной организации, а не системе вообще”.
Я спросил: “Значит, попросту говоря, — шпионской организации?” На что РИНК ответил: “Ну, пусть будет так, если вам больше нравится страшное слово, но имейте в виду, что это мощная организация не несколько человек, а десятки тысяч, которая охватывает все отрасли нашей страны — как английская “Интеллиженс Сервис”. У вас конечно, является мысль, как быть, кому сообщить? Но я вас сразу же предупреждаю, не делайте глупостей, если не хотите стать “самоубийцей” и хотите еще повидать Союз и свою семью. Имейте в виду, что в Полпредстве наших людей больше половины, что, куда бы вы ни сунулись, вы нарветесь на нашего человека; если пошлете письмо, то все письма проходят через японскую полицию. Если пошлете письмо с кем-нибудь из уезжающих, чтобы опустить в Москве, хотя бы на имя вождей партии и правительства, то все равно это письмо попадет сначала в регистратуру к нашему человеку, который имеется в каждом правительственном и партийном органе. “Самоубийство” вам будет обеспечено и в этом случае. Вас могут найти утонувшим на пляже во время купания, “случайно” задавить автомобилем на улице и т. п.
Я спросил, что же это за организация — троцкистская? РИНК ответил: “не будем распространяться, вам надо понять, что это секретная разведывательная организация, в полном распоряжении которой вы теперь находитесь. Вы не волнуйтесь и не пугайтесь, сейчас отправляйтесь в Киото и освойтесь с этой мыслью”. <…>
Я вновь заявляю, что вербовка меня имела место именно в марте месяце 1937 года. Правда, я знал уже о начавшемся разоблачении предателей в армии, но не мог предполагать, что кроме этих отдельных лиц, о которых я знал из газет, ведется разоблачение крупных предательских групп. Я был настолько морально подавлен угрозами РИНКА, что не чувствовал себя в состоянии элементарно разобраться в том, что разоблачаемые группы по существу то же, что и организация, о которой говорил РИНК, т. е. что между этими организациями должна существовать организационная связь. Боязнь перспективы ареста меня, конечно, пугала, но перспектива возможного физического уничтожения, о котором говорил РИНК, пугала больше, так как казалась ближе и вероятнее. <…>
Вся обстановка сложилась таким образом, что вопрос РИНКА — согласен ли я проводить шпионскую работу, был излишен. Я не оказал сопротивления, что предрешило мою дальнейшую судьбу. <…>
ВОПРОС. При каких обстоятельствах и когда вы вернулись в Токио?
ОТВЕТ. Из Киото я вернулся уже совсем в Токио во второй половине мая (числа не помню) 1937 года. От секретаря РИНКА ФЕДОРОВА я сразу же узнал, что я не остаюсь в военном аппарате, а отзываюсь в Советский Союз.
Дня через два после моего приезда в Токио — РИНК пригласил меня к себе в кабинет и сказал, что в военном аппарате я не остаюсь и что меня отзывают обратно. При этом он добавил, что наш первый разговор имеет силу, но что я получу конкретные указания от ПОКЛАДОКА, к которому я должен заехать в штаб ОКДВА, где ПОКЛАДОК работал начальником разведотдела. Таким образом, я от РИНКА узнал, что ПОКЛАДОК является также японским шпионом, от которого я должен получить указания по своей шпионской работе.
РИНК добавил также, что я не должен делать глупостей, твердо помня, что, куда бы я ни обратился с попыткой разоблачения организации, я везде нарвусь на члена организации, и в этом случае мне не доехать домой.
Допрос прерван 11 декабря 1939 года в 4 часа 00 утра.
Допрос возобновлен 11 декабря 1939 года в 10 час. 40 мин.
ВОПРОС. Вы выполнили указания РИНКА об установлении связи с ПОКЛАДОК в шпионских целях?
ОТВЕТ. <…> ПОКЛАДОК откровенно заявил мне, что организация шпионская, но что я не должен этого страшно пугаться, так как эта организация на правах взаимности получает от японской разведки также материал, правда, дезинформационный, но содержащий частичные верные сведения, что создает видимость честной работы. Он также, как и РИНК, наговорил мне о силе и мощности этой организации и сказал, что аресты и разоблачения к организации никакого отношения не имеют. Могут быть случаи ареста и членов организации, но что это аресты как бы фиктивные и арестованных либо освобождают, либо переводят в другое место. <…>
Он стал меня успокаивать, говоря, что мои обязанности будут самые пустяковые и что я буду гарантирован от какой-либо опасности. Я спросил, что же от меня потребуется. ПОКЛАДОК мне ответил, что в Управлении я буду назначен на агентурную работу по Японии, и моя обязанность будет заключаться в том, что я должен буду сообщать сведения о вновь организуемых нелегальных резидентурах в самой Японии и на Китайском побережье. При этом он мне рассказал о том, какие были резидентуры, когда он сдавал должность, уезжая в Хабаровск. Он сказал, что по приезде в Москву я должен явиться к ЛЕЙФЕРТУ и тот свяжет меня с человеком, которому я должен буду передавать донесения. Таким образом, от ПОКЛАДОКА ЛЕЙФЕРТ стал известен мне как член шпионской организации. ПОКЛАДОК продолжал, что я должен сообщать о новых нелегальных резидентах и их сотрудниках очень краткие сведения, а именно, паспортная фамилия, официальная деятельность на месте и место жительства, т. е. передавать опознавательные сведения. Легальных резидентур я не должен касаться, так как сведения о них будут иметься на месте. Если потребуются какие-либо сведения дополнительного характера, то я получу запрос через того человека, с которым буду связан. Сведения я должен передавать в небольшом запечатанном конверте. ПОКЛАДОК добавил, что если я буду работать хорошо, то мне будет дано хорошее вознаграждение, а если буду увиливать от работы, то должен пенять сам на себя, найдут пути прижать и мою семью и меня самого. <…>
ВОПРОС. Какие конкретно поставил перед вами ПОКЛАДОК задачи на первое время?
ОТВЕТ. ПОКЛАДОК сказал мне, что при его отъезде из Москвы было всего две нелегальные резидентуры. Резидентура «Рамзая» в Японии и резидентура «Рамона» на Китайском побережье. Я должен был начать работу с того, чтобы проверить, не посылались ли новые резиденты и первым же донесением дать сведения. <…>
По приезде в Москву через несколько дней я имел разговор с ЛЕЙФЕРТОМ в его рабочей комнате, и он мне сказал, что сообщит мне на днях, с кем я должен связаться. Спустя несколько дней он сообщил мне там же в Управлении, что я должен буду держать связь по передаче шпионских материалов со ШЛЕНСКИМ, который в то время уже приехал из Японии, или же приезд, которого ожидался, я точно не помню. ЛЕЙФЕРТ сказал мне, что пока ШЛЕНСКИЙ не приступил к работе я должен передавать материалы шпионского характера КЛЕТНОМУ, который уже об этом знает, с которым я также должен связаться.
Больше никаких указаний я от ЛЕЙФЕРТА не получал.
Через несколько дней ко мне на службу в мою рабочую комнату зашел КЛЕТНЫЙ, который спросил, говорил ли со мной ЛЕЙФЕРТ и когда я ответил утвердительно, то он сказал, что материалы для передачи я должен приготовить к 18 августа (1937 г.) и могу встретить его КЛЕТНОГО в Покровско-Стрешневе у КОНСТАНТИНОВЫХ, где должен незаметно передать ему материалы.
В конце июля месяца 1937 года мною была установлена связь и со ШЛЕНСКИМ, когда мы с ним шли вдвоем вечером от КЛЕТНЫХ. ШЛЕНСКИЙ мне подтвердил, что я должен временно держать связь непосредственно с КЛЕТНЫМ пока он, ШЛЕНСКИЙ, еще не приступил к работе в Управлении.
18 августа 1937 года, я на квартире у КОНСТАНТИНОВЫХ в прихожей передал КЛЕТНОМУ первый материал, запечатанный в конверте.
В дальнейшем с сентября или октября месяца, того же года (точно не помню месяца) я стал примерно 1 раз в один-два месяца передавать шпионские сведения ШЛЕНСКОМУ непосредственно на службе в его рабочей комнате.
За все время я передал следующие материалы:
1) Сведения о резидентурах «Рамзая» и «Рамона» (новых резидентур не было);