Эта женщина, якобы, жаловалась общему другу ее и “Клагеса” Вилли РАВЕНСЛЕБЕН, что «Клагес» раньше обещал ее взять с собой за рубеж, а в последнее время стал от нее отдаляться и бросил ее, уехав один. При этом она сообщила ряд сведений, судя по которым ей как-то стало известно, куда поехал “Клагес”. Узнать это она могла следующим образом: за день до отъезда «Клагесу» был выдан на руки на одни сутки его план-приказ на немецком языке, чтобы он окончательно его заучил. Сожительница-немка в последнюю ночь смогла тайком прочитать этот план; конспиративной квартиры у 2 отдела в это время не было (где бы можно было его поселить перед отъездом), и он жил в гостинице, и было большой ошибкой выдавать ему план-приказ. Вилли РАВЕСЛЕБЕН — бывший сотрудник Б. Дома в это время работал на карандашной фабрике “Сакко и Ванцетти” Через сына “Клагеса”, оставшегося в Москве и жившего в Петроверигском переулке, РАВЕНСЛЕБЕН был мною вызван для беседы об этом деле, но пытался отрицать, что ему что-либо известно. Через Б. Дом была вызвана и эта немка, но она также была страшно перепугана и отрицала, что ей что-либо известно о поездке “Клагеса”.
Работник МАНСУРОВА в личном разговоре со мной снова подтвердил, что говорил о разговоре немки с РАВЕНСЛЕБЕН и о ее жалобах на “Клагеса”.
М. Сироткин».
«КЛОД»
««Клод» был завербован в Америке в 1934 или 1933 году, если не ошибаюсь “Профессором”. После того с ним работал, кажется, “Серафим”.
В 1934 или 1935 году он посылался для предварительного устройства к себе на родину в Японию. Привез оттуда список своих друзей и знакомых — кандидатов для привлечения к работе. В июле 1937 года снова выехал в Японию, где должен был начать постоянную работу для РУ. Встретить “Клода” и дать ему указания ВАЛИН посылал в Париж начальника китайского отделения 2 отдела — РИММА. РИММ сообщил “Клоду” явку в Токио, но так как в Токио не было никакой нелегальной резидентуры, кроме “Рамзая”, то встреча с “Клодом” была поручена легальному аппарату, т. е. сотрудникам аппарата ВАТа. С “Клодом” встречались раза 3–4 сотрудники полпредства ИВАНОВ Петр, БУДКЕВИЧ Сергей, а сначала сотрудник Интуриста “Лора” (фамилии не помню).
“Клод” сначала обещал начать работу, но на повторные требования заявил, что у него открылся старый сифилис, и он должен снова поехать в Америку.
О “Клоде” я сообщил сведения японской разведке, указав его имя и фамилию и сообщив, что он прибыл из Америки в Токио.
М. Сироткин».
«ХАБАЗОВ Николай Васильевич — быв. нач. 2 отдела РУ РККА.
ХАБАЗОВА знаю с 1932 года по Военной академии РУ РККА, где мы оба учились на Востфаке, я как японист, он, как ближневосточник.
С июля 1934 года по апрель 1936 года мы с ХАБАЗОВЫМ работали во 2-м отделе РУ РККА — я в 7 отделении, он в 3-м (ближневосточном). Как работника я ХАБАЗОВА знал тогда очень мало, но знал его как парторга отдела. Парторг он был очень плохой, во всем поддакивал начальнику отдела КАРИНУ и командованию РУ. Зажима самокритики не видел или не хотел видеть.
По возвращении из Японии я работал (с осени 1937 года до XI-38 года) под начальством ХАБАЗОВА, как начальника отдела.
Как нач. отдела, он был также плох. С подчиненными держался весьма начальственно, но никаких указаний никогда не давал. Всегда на всех документах писал одну резолюцию: “такому-то — переговорить”. Когда начальники отделений заявляли ему недовольство ходом работы, он неизменно ссылался на то, что ГЕНДИН занят и не принимает по делам агент. работы. Сам же также почти все время занят и внимание уделял только работе по материалам, доставляемым из Китая войсками. …
М. Сироткин».
«ПОПОВ Петр Акимович — нач. 7 отделения 2 отдела РУ РККА.
Знаю ПОПОВА с 1936 года: вместе выехали в Японию, где были оба стажерами, вместе вернулись и затем работали во 2-м отделе: я в качестве нач 7 отделения, он — моего помощника. За время стажировки в Японии я не знаю за ПОПОВЫМ чего-либо компрометирующего, но должен отметить один момент. На одном из собраний по обсуждению работы Военного аппарата ФЕДОРОВ резко выступил против РИНКА, критикуя работу. После выступил ПОПОВ — весьма дипломатично: не защищая прямо РИНКА, он постарался смазать выступление ФЕДОРОВА, указывая, что его выступление неправильно. Насколько помню, ФЕДОРОВ после собрания имел разговор с ПОПОВЫМ. Между ними произошел недружелюбный спор, и ПОПОВ с тех пор стал отзываться неодобрительно о ФЕДОРОВЕ. Дипломатичность в выступлениях и злопамятность для ПОПОВА довольно характерна. Со мной у ПОПОВА было несколько резких столкновений в 1938 году по вопросу о работе, в связи с тем, что ПОПОВ был весьма нетерпим, если я ему давал указания о каких-либо его ошибках (даже грамматических). ПОПОВ заявлял, что он считает себя достойным быть не помощником, а начальником отделения. Однажды он жаловался на меня начальнику Политотдела (осенью 1938 года). Все же я не знаю фактов, компрометирующих ПОПОВА и считаю его честным человеком. Плохо, что ПОПОВ… любит решать вопросы «с плеча», недостаточно изучив дело.
М. Сироткин».
«ПРОТОКОЛ СУДЕБНОГО ЗАСЕДАНИЯ
1940 г. августа 16 дня, Военный Трибунал Московского военного округа в закрытом судебном заседании в Москве в составе: председательствующего военного юриста 2 ранга КРЮКОВА и членов военинженера 2 ранга ЗАТЕЕВА и интенданта 2 ранга НЕФЕДОВА при секретаре военном юристе КРАСНОВЕ
рассматривал дело по обвинению СИРОТКИНА Михаила Ивановича по ст. 58-1 п «б» УК РСФСР.
В 10 час. 50 м. председательствующий открыл судебное заседание и объявил, какое дело будет рассматриваться.
Секретарь доложил, что в суд. заседание доставлены обвиняемый СИРОТКИН и свидетель — заключенный КЛЕТНЫЙ.
Оглашен состав суда.
На вопросы председательствующего, в порядке установления личности, подсудимый ответил:
СИРОТКИН Михаил Иванович, 1901 года рождения, уроженец гор. Калуги, русский, гр-н СССР, окончил в 1934 году военную Академию им. Фрунзе, арестован 20 октября 1939 года, происходит из семьи служащего — отец был мастером бумажной ф-ки, в 1906 году бросил семью, после революции узнал в 1919 г., что отец был директором ф-ки и после революции был за контрреволюц. расстрелян, об этом я узнал от сестры в 1939 году и сообщил в парт. организацию, исключался из ВКП /б/, якобы, за скрытие своего соц. происхождения и расстрел отца.
Сам в 1919 году окончил среднюю школу. С марта 1920 г. по ноябрь 1938 г. служил в Красной Армии.
Военную Академию окончил на отлично и был направлен в Разведуправление РККА,
Владеет иностранными языками: японским, английским, французским, немецким, финским, польским. Имеет научные работы.
В 1936 г. был на стажировке в Японии по изучению японского языка.
Там же работал переводчиком в полпредстве. В Японию ездил с ПОПОВЫМ, ВИНОГРАДОВЫМ, ЛЕНЧИК, МОЖАЕВЫМ и ЗУБАНОВЫМ.
После годичного срока стажировки, в 1937 г., вместе с другими вернулся в СССР и работал в Развед. Управлении РККА.
За большую научную работу в феврале 1938 года был представлен к награждению орденом.
В ноябре 1938 года был представлен к увольнению из РККА, как было сказано ХАБАЗОВЫМ, по политическим мотивам.
В 1938 г. в семье сложились очень тяжелые обстоятельства, т. е. арестовали родную сестру по обвинению в террористических преступлениях, затем арестовали мужа сестры, но в результате всего сестра была освобождена, т. к. обвинение ее не подтвердилось. Судьба мужа сестре не известна.
С обвинительным заключением ознакомлен и выписку из него получил 7-го августа 1940 года.
ПОДСУДИМЫЙ СИРОТКИН заявил: что он писал 5 заявлений на имя прокурора, но в них не все написано. В своих заявлениях он указал, что посещал КОНСТАНТИНОВЫХ 18.8.1937 г., но в этом не уверен и думает, что у КОНСТАНТ ИНОВЫХ он был раньше, т. к. день авиации у него в памяти не запечатлелся.
Подсудимый просит о приобщении документов, о которых он указывал в своих заявлениях. <…>
На вопросы председательствующего к подсудимому о том, понятно ему обвинение и признает ли он себя виновным,
Подсудимый СИРОТКИН показал: обвинение мне понятно, но виновным я себя не признаю. Никогда не был изменником, никогда не был шпионом.
В 11 час. 45 м. объявлен перерыв суд. Заседания.
В 12 час. 10 м. суд. Заседание продолжается.
На вопросы председательствующего подсудимый СИРОТКИН показал:
На предварительном следствии я показывал всю правду до тех пор, пока у меня хватило моральных и физических сил, нокогда у меня их не хватило, то я сказал, пишите все, что хотите.
Сразу же после ареста меня направили во внутреннюю тюрьму и на первом же допросе мне сказали, что я японский шпион. При этом перед моим лицом махали папкой, говоря, что в этой папке все изобличающие меня материалы о моей, якобы, шпионской деятельности.
В последующие допросы КАЗАКЕВИЧ хватал меня за ворот одежды и предлагал признаться в шпионаже, но я все это отрицал. Также КАЗАКЕВИЧ меня ударил по лицу и называл все время дураком, потому, что не желаю спасти свою шкуру.
Затем меня перевели в Лефортовскую тюрьму, где была устроена очная ставка с КЛЕТНЫМ, на которой КЛЕТНЫЙ сказал, что он подтверждает свои показания, которые и были мне зачитаны, но я все это отрицал. Затем мне была дана очная ставка со ШЛЕНСКИМ, который также сказал, что он подтверждает свои показания о моей шпионской деятельности, якобы я передавал шпионские сведения в июле 1937 г.
Когда я задал ему вопрос, сколько же раз мы с ним были у КЛЕТНОГО, то он ответил, что этого не помнит. Тогда я сказал, что был у КЛЕТНОГО только два раза.
Предъявленное мне обвинение я все время отрицал, тогда меня перевели в одиночку.
На последующих допросах КАЗАКЕВИЧ один раз меня сильно избил, бросив на пол, сказав вахтеру, «возьмите это г…».
Я просил об устройстве очных ставок с КЛЕТНЫМ и его женой, но мне в этом было отказано.
Затем меня стал допрашивать ШИШКОВ, который сделал так, что мне не давали несколько ночей спать, хотя я и лежал на койке. Меня каждую минуту заставляли повертываться с одной стороны на другу