ть со стороны фирмы наибольшую поддержку и помощь, контроль и бдительность по вопросу воздушной связи Висбадена для восстановления прерванной связи. Здесь сосредоточены задачи подлинного контроля и бдительности, а не на человеке, который в течение ряда месяцев лишен возможности предпринять что-либо для своего оправдания.
В моем письме вице-директору Викс просит заняться эти вопросом и защитить его от повторения подобных высказываний… Рамзай».
«Рамзай» не предполагал, насколько был близок к истине, когда написал в связи с предостережением Центра по поводу «нелегальных связей с местными», что он «видит здесь тягчайшее недоверие и подозрение».
Свое возмущение Зорге изложил и в письме Боровичу, на поддержку которого рассчитывал.
«1 января 1937 г.
Дорогой старый друг.
Опять я вынужден послать к тебе особого посланника (курьера Анну Клаузен. — М.А.). Все еще никак не клеится. Я передаю со связником быстро составленную почту, которая должна быть как можно быстрее доставлена домой. Если у тебя будет время, прочитай сообщения о соглашении этого года и по организационным вопросам. Наряду с материалами, которые составил Фриц, тебя заинтересует также мой ответ на одну из оргтелеграмм. Почему люди дома делают мне всегда такие мелкие дрянные свинства? Откуда это непостижимо гнусное, характерно грязное и политически просто троцкистское недоверие и подозрение против меня? По крайней мере, не надо мне этим бить в спину, если я здесь по горло в грязи и так, и так из-за разорванной связи просто не знаю, мужик я, или баба. Если я когда-нибудь вернусь домой из этой страны, можешь быть уверенным, что я туда ударю, а именно политически, где я вскрыл организационное и политическое отклонение, которое организационно в наших местных отношениях является опрометчиво опасным и политически просто противоречит генеральной линии (бьет в лицо).
На трех других страницах следуют материалы, которые я тебя прошу отправить телеграфом дальше. Во всяком случае, ты должен всеми средствами как можно быстрее отправить четыре телеграммы о воздушном сообщении. Это просто вопрос жизни. Пожалуйста, сделай все, что ты можешь в этом отношении, и как можно быстро. Что же касается второй страницы, которая содержит сообщения о договоренности этого года, полагаюсь на тебя, передашь ли ты эти данные телеграфом или вообще можешь ли ты. Если ты их оцениваешь, как достаточно важные и, кроме того, найдешь время, было бы, конечно, очень хорошо послать их. Особенно также сообщение о Михаре (Осима Хироси. — М.А.). Но, если возможно, пошли все.
… я считаю абсолютно необходимым, чтобы ты договорился со связником на случай, если никакая связь не будет осуществляться, и кто-нибудь от тебя должен будет прибыть сюда из-за почты и для обсуждения воздушного сообщения в конце февраля. Если речь пойдет о коммерсанте, который возможно сюда прибудет, или о действительно хорошем человеке, он может связаться со мной напрямую через посольство. Ему надо будет только туда пойти и спросить мой адрес и номер телефона, или просто там сказать, чтобы его прямо оттуда связали со мной по телефону. Если это будет кто-то другой, кто не может так свободно ходить, то связь должна быть установлена через номер, который доставит связник и который ведет к Жиголо. В этом случае вступил бы в силу пароль (стих) с Lejeun и относящаяся к нему программа. Это значит два дня после звонка Жиголо, звонок между 10 и 11 утра, в большом ресторане вечером в 8 часов. Далее подумай над вопросом, не было бы все-таки хорошо, если бы мы попытались установить воздушное сообщение между твоим и моим местом. Дай, наконец, нам адрес, на который мы могли бы написать, если никакая связь не войдет в строй, чтобы тебя попросить в самых общих выражениях о заступничестве дома.
Пожалуйста, сделай все, чтобы мы вышли из этой ужасной ситуации. Это состояние просто ужасное, самый плохой период моего пребывания здесь. К этому еще эти мельчайшие раздражения из дома. Но мы не опускаем головы. Переживем (прогрызем) как здесь, так и дома. Однако более любезными мы при этом не станем. Что у меня есть в руках, есть у меня также и в голове, и это я могу использовать. Итак, помоги нам, пожалуйста, и на этот раз, сделай все, что сможешь… на возможно следующий раз.
С самым сердечным приветом,
Остаюсь, твой старый И.».
Но «дорогой старый друг» далеко не всегда выступал в качестве защитника «Рамзая» перед Центром. В ряде случаев он, напротив, призывал Центр не удовлетворять просьбы токийского резидента.
«Мемо. /№ 10 от Алекса от 5.1.37 г./ Сообщает о Чэзэ /речь идет о спутнике Чэза — “Профессора” — японца. Рамзай просит передать ему этого японца. Считает, что если с этим самоедом связь имеется, передавать его Рамзаю — не надо. Запрашивает, не будет ли возможным передать его в Шанхай или на север.
Справка: Речь идет о НЭДЭ [НЭДЕ]».
По вопросу о нецелесообразности передачи японских связей Рамзая — Ингрид имеется резолюция Артузова: “По-моему, Алекс прав”. 6.1.37».
Параллельно прорабатывался вопрос о направлении из Китая в Токио радиста для нормализации связи.
«Мемо. 5.1.37 г. послана телеграмма Алексу, в которой предлагается ему продумать вопрос поездки Гарри к Рамзаю-Фрицу для проверки их работы и бытовых условий. Просьба сообщить план поездки».
«Мемо. /получено в отделении 9.1.37 г./ 6.1.37 г. Алекс сообщает, что поездку Гарри к Рамзаю осуществить нельзя. Гарри имеет две основные связи. Запрашивает, что, нет ли здесь опечатки, не идет ли речь о Рамоне. Просит сообщить.
Просит дать указания в Шанхай к Рамзаю о способах переплетения сувениров при связи Фрица с Клейном».
«Мемо. 9.1.37 г. Запрашивается Алекс о том, кого из нелегалов можно было бы командировать к Рамзаю. Нельзя ли послать Коммерсанта?
Рез. т. Урицкого: “1. А как же с Гарри?
2. А почему бы не послать человека, понимающего радиодело?”.
Справка. Телеграмма не отправлена».
«Мемо. /немедленная № 22 от 12.1.37 г./ Алекс сообщает, что к нему приезжала жена Фрица. Фриц и Рамзай совершенно измотались. Фриц ежедневно переносит аппаратуру с квартиры на квартиру, тратя много времени на то, чтобы связаться с Висбаденом…».
«Мемо. От Рамзая через Алекса № 29 от 13.1.37 г. “В последней почте домой Дик (Дирксен. — М.А.) и Кот (Отт. — М.А.) отмечают кризисное положение в Японии и говорят о необходимости “передышки в течении нескольких лет”, т. е. на то время пока Япония сможет развить активную внешнюю политику. Судя по докладам, можно сказать, что и Дик и Кот пытаются предостеречь германские органы от переоценки их союзников и сдержать агрессию своих вождей, опирающихся на Японию. В разговоре оба указывают, что их отношение к Японии сейчас еще более скептическое, чем было летом перед подписанием договора. Тогда они оценивали внутреннюю и внешнюю политику Японии слишком оптимистично, а теперь, исходя из опыта, они в ней разочарованы.
2. О германском вооружении Кот говорит, что оно нуждается в большем времени, чем предполагалось. Он не согласен с пессимистической оценкой Мола, его взгляды совпадают с точкой зрения германского генштаба.
Мало квалифицированных кадров, техника вооружения на небольшом уровне. Много вооружения старого образца. Очень тяжелое положение с сырьем, каучука — однодневный запас, меди, цинка, олова — не больше, чем на полтора мес.
Все это, наряду с тяжелым кризисным положением хозяйства, не дает возможности начать войну. Не менее, чем через 4–5 лет Германцы смогут рискнуть на серьезную войну (выделено мной. — М.А.)”.
/Написано спец. сообщение — 15.1.37 г./
По этому же поводу есть еще телегр. от Алекса. № 30».
«Мемо. 15.1.37 г. Передано Алексу для Рамзая о том, что присланные им сведения ценные /см. телегр. Алекса № 29 и № 30/».
Письмо «Рамзаю» от 21 января 1937 г., подписанное «Директором», было отправлено в Шанхай еще до получения возмущенной петиции Зорге. Но, видимо, у «Директора» были причины пытаться успокоить токийского резидента:
«Дорогой Р.! Меня очень сильно огорчило, что печальная история со связью, за которую, несомненно, несет ответственность так же и мой аппарат, как здесь, так и в Висбадене, так сильно повлияла на состояние Ваших нервов и работоспособность. Я принял все необходимые меры, и в Висбадене все находится в должном порядке. Я вполне понимаю те переживания, которые вызвали у Вас отсутствие регулярной связи со мной. Однако я ожидаю от Вас, что Вы, как раз в такой критический для Вашей организации момент проявите максимум выдержки и спокойствия. Терять нервы в такой момент равносильно поражению. Все мы знаем, что от корпоранта требуется как раз обратное, т. е. спокойное и твердое преодоление трудностей.
Я себе представляю, что все Вы очень взволнованы, поэтому допускаю, что Фриц потерял равновесие. Как вам известно, для работы по его специальности особенно необходимо спокойствие и отсутствие дерганья. Я очень прошу Вас повлиять на Фрица в том направлении, чтобы вернуть ему равновесие, что, несомненно, даст хорошие результаты.
Для выяснения всех вопросов, связанных со связью и с приведением Вашей организации в максимально быстрый срок в рабочее состояние, что является первейшей задачей, было бы, понятно, желательно, чтобы Вы могли встретиться с Алексом или другим моим доверенным сотрудником. Однако, дорогой Р., Вы сами понимаете, что исключительно ответственный момент международного положения требует Вашего присутствия на месте. Понятно, что, если Вы после тщательного обдумывания, решите, что такое свидание необходимо, то хотя встреча сопряжена с трудностями, в первую очередь, для Вас и с потерей двух месяцев, я соглашусь на то, чтобы Вы поехали в США, чтобы встретиться с Алексом.
Во всяком случае, если связь по воздуху с Алексом не сможет быть налажена, я через Алекса пошлю к Вам человека, которому Вы передадите Ваши соображения по всем затронутым вопросам.
Я, дорогой друг, не сомневаюсь нисколько в том, что Вы приложите и прилагаете все возможные усилия для того, чтобы добиться нормальной работы в своей организации, и еще раз прошу Вас не предаваться унынию. Общими усилиями мы должны это дело выправить. Очень меня затронуло то, что Вы в чем-то усмотрели признак недоверия к Вам. Это абсолютное недоразумение, т. к. не в обычае моем замазывать факты, если бы они имели место.