Все эти мелочи создавали впечатление, что он не на высоте большевистской морали и не уважает свою работу. Он сказал мне, что германский военный атташе дает ему все нужные нам сведения…
Макса я видела у Р. несколько раз, и у меня создалось впечатление, что их отношения подобны отношениям крупного капиталиста-предпринимателя и мальчика на побегушках, с той лишь разницей, что они пили вместе. Я не знаю, что за предприятие ведет Макс, но он просил меня передать вам, что ему нужно для дела 20000 ам. долларов.
Тов. Густава я видела два раза и ничего о нем не знаю. Он мало говорил и выглядел молчаливо. Я видела несколько раз и его жену, но близко с ней не знакома.
Заключение
Я имела указание директора не писать много, а рассказывать о своих наблюдениях Рамзаю. Я была все время уверена, что если бы Рамзай побольше интересовался нашей работой, мы могли бы лучше использовать мои связи. Он всегда говорил, что очень занят и устал от всего этого, я же не вникала во все это, полагая, что у него действительно много работы. Я должна еще сказать, что перед отъездом из Москвы в 1936 г. Борович спросил меня о политической линии Рамзая, и я сообщила ему о правом уклоне Р. (выделено мной. — М.А.)».
17 декабря, уже будучи уволенной, за две недели до ареста, Айно Куусинен пишет письмо в последней попытке оправдаться и отвести от себя угрозу ареста:
«Начальнику 4-го Управления Генштаба РККА
Многоуважаемый товарищ!
Недавно мне сообщили, что я отстранен[а] (буква «а» — дописана от руки на машинописном документе, который представляет собой перевод заявления Ингрид. Здесь и далее в ряде мест мужской род перевода изменен на женский, однако далеко не везде — М.А.) от работы. Я привыкла не расспрашивать много, но этот вопрос ни днем, ни ночью не выходит у меня из головы.
Я не заслуживаю политического доверия?
Мне было бы ужасно мучительно перенести это, ибо моя совесть абсолютно чиста от каких-либо политических, организационных или дисциплинарных прегрешений. В моей жизни, вообще, нет ничего такого, о чем бы я не могла честно рассказать. Насколько я знаю, я могу сказать то же самое и о моем окружении, т. е. я имею ввиду людей, с которыми как раз имела дела и которые разоблачены как враги народа.
Как могла я потерять доверие моего аппарата и моей партии?
Недовольны результатами моей работы?
Это могло бы послужить причиной, ибо я и сама очень недовольна результатами моей деятельности. Это факт, который причиняет мне страдание. Я очень сурово критиковала самою себя. Прошу позволить мне откровенно изложить те трудности, с которыми мне пришлось встретиться.
В первый раз в 1934 году, когда я поехала на Дальний Восток тов. Авр.[Абрам] послал меня на 6 недель из Шанхая в Японию. По истечении этого времени я вернулась и доложила обо всех моих наблюдениях и знакомствах. Это было 10 января 1935 г. В марте он снова послал меня туда со следующими поручениями:
1) Подготовить все для того, чтобы можно было оставаться в Японии продолжительное время, но через 6 месяцев я должен встретиться с ним в Шанхае;
2) Я должна жить в Кобе с тем, чтобы иметь возможность находиться в постоянной связи с доктором Гино Нобили (в тексте: Dr. Gino Nobili. — М.А.), получать от него материал о крупном новом военно-химическом заводе. (Нобили был командирован Муссолини в Японию. Он находился в Кобе, имея у себя в кармане итальянские секретные сведения. В Кобе он сидел потому, что завод еще не был совсем готов.)
Начало моей работы было хорошее. Я выкрала у Нобиле секретную книжку, сфотографировала все страницы и поехал со съемками в Токио для встречи с одним шанхайским товарищем. В течение трех дней я ходила к месту встречи, однако товарищ не явился. Позднее я узнала о нашей катастрофе в Шанхае и поняла, что оборвалась связь. Через несколько дней я была отозван домой, и мне не оставалось ничего другого, как готовиться к этому возвращению домой, что также было нелегко, так как мои подготовительные работы в деле устройства там длительного моего пребывания зашли уже довольно далеко и сочла целесообразным осторожно ликвидировать всю эту подготовку. Как только можно быстро я уехала домой, захватив с собой фотографии.
Таким образом, закончился хорошо задуманный план, результаты моего старания оказались небольшими.
Второй раз (1936 г.) я был послана в Японию со следующими поручениями:
1. Завязать знакомство с офицерами штаба, с целью получения мобилизационного плана и других важных документов;
2. Тщательно подготовить легализацию с тем, чтобы получить возможность оставаться там в течение ряда лет;
3. Постепенно войти в курс работы Рамзая (____________), чтобы в случае его отъезда смочь выполнять его задачи.
Подготовка к легализации уже в Европе во всех отношениях хорошо продвигалась вперед. То же самое было и с изданием моей книги, сперва, правда, это дело встретило на своем пути большие препятствия, но под конец оно было осуществлено блестяще. Легальность на месте и моя там настолько упрочились, что, по моему мнению, в этом отношении нельзя было желать лучшего. Следовательно, первые условия для работы были созданы. Путем моих связей я могла многое видеть, слышать и делать важные наблюдения. Сердце мое горело желанием развивать мою работу дальше, в моей голове родились все новые и новые планы.
С какими трудностями встретился я в выполнении первого пункта моих задач?
Сразу же я заметил, что отношения там сильно изменились. Повсюду господствовал строгий фашистский порядок, что после февральских событий особенно было заметно в жизни армии.
Например, всем офицерам было строго запрещено заводить знакомства с иностранцами, особенно, с женщинами. Я познакомилась с некоторыми высшими офицерами, но, встречаясь со мной на улице, они не отваживались, ни здороваться, ни даже хотя бросить взгляд. Об этом я написала домой, потому что был уверена, что через штабных офицеров невозможно получить документы. И я чувствовала уже, что в такой стране, как Япония, нельзя достигнуть всего за несколько месяцев.
Итак, первый и важнейший пункт моих поручений не был осуществлен пока, но перспективы на будущее у меня имелись. В то время как я пыталась найти пути по старому плану, у меня появился новый план, и я поставила себе задачей до отъезда тов. Р. найти самостоятельный путь к документам. Связь, которую по счастливой случайности завязал Р., нельзя было передать. Я также решил сохранить то немногое, что имел.
Что я имела?
Я имела социальные связи с заграницей и в Японии и очень хорошую репутацию.
Моя квартира помещалась против генштаба, что давало мне возможность делать много наблюдений: через свое окно я могла считать всех солдат, которых они отправляли на войну, могла даже фотографировать любого из этих солдат. Мимо моего окна каждую ночь отправлялись на вокзал все танки, грузовики, артиллерия и т. д. Но мне некому было давать свою информацию, так как т. Р. не интересовался ей, он удовлетворялся тем, что получал через свою связь.
У меня были также надежные источники по получению информации устным путем: из парламента, от правительства и из государственных учреждений. Но все это было напрасно.
Новые планы:
Я следующим образом представляла себе ближайшее будущее:
Я остаюсь некоторое время в той самой квартире, которая создала мне общество и безопасность, затем я сниму отдельный дом, где смогу встречаться со всевозможными людьми.
В своем сообщении я уже писала об одном итальянском шпионе (Маррас — _______). Это был серьезный и умный пожилой человек, который имел большой опыт в своей профессии. Он рассказывал мне о своей деятельности. Большей частью он работал в средиземноморских странах, в Египте и Аравии. Два раза он приезжал с итальянским пароходом в Одессу… Именно он рассказал мне, что пароходная кампания “Ллойд Триестино” посылает в скором времени в Японию свои пароходы и в связи с этим он также отправится в Японию, чтобы остаться там.
Конечно, он никакого отношения не имеет к этим пароходам, но кампания “Ллойд Триестино” служит ему обычно прикрытием. Я встретила его только в пароходе и, само собой разумеется, я не сказала ему о себе ни одного слова. Но он умный человек, и я заметила, как много понимает он в людях, окружающих его.
Я была уверен, что, если он направляется в Японию, и если я не смогу наладить хорошую связь, то от него я сумею получить все, что у него есть. Итальянцы (имеют) хороший старый аппарат в Японии и Маррас будет там начальником. И в самом деле, в августе я прочитала в японских газетах, что с нового года в Иокагаме открывается (филиал) “Ллойд Триестино” и что итальянские суда будут регулярно приходить в Японию. Это было в точности то, что он передал в августе прошлого года.
Как только эта новая перспектива показалась мне надежной, я была отозвана домой, и моя десятимесячная работа потеряла свою цену.
В заключение.
Само собой понятно, что моя ежедневная разведывательная деятельность также оказывалась бесполезной, потому что, как я уже упоминала, тов. Р. никогда не интересовался выслушать то, что я рассказывала, несмотря на то, что я знала важные вещи. Об общей мобилизации я получила информацию еще в январе, о конфликте в правительстве я также знал и о разногласиях внутри высшего руководства флота и армии я имел сведения весной. Руководство флота решительно выступало против пакта с Гитлером и желало сближения с Англией. Этот большой спорный вопрос обсуждался самим императором. Он назначил принца Канойа (Коноэ. — М.А.) премьер-министром, были проведены новые выборы парламента, армия одержала верх над флотом, и мобилизация была проведена планомерно.
Однако я хотела писать лишь о своих затруднениях, а не о старых вещах, касавшихся японского правительства.
Следовательно, я не могла реализовать то, что я знала. Советов я никогда не получала от Р., и мои вопросы всегда оставались без ответов. Теперь я узнала, что мои письма также не доходили, и мой начальник здесь убедился, что сохранить регулярную связь со мной было трудно. Однако фактом является то, что Р. в 15 минут мог достигнуть меня без затруднений и без риска.