Мемо Центр — «Рамзаю» от 15 июля 1938 года: «Запрашивается, получены ли полторы тысячи долларов, отправленные в июне. Дано указание подготовиться к поездке самому на встречу или к посылке жены Фрица в сентябре для передачи почты и получения денег /резервных/. Встреча состоится на том же месте, что и предыдущая.
В почте сообщить о результатах поездки Отт и доклады Шолла, а также сведения о дислокации войск на островах и на материке.
Просьба повторить телеграммы о жел. дор. батальонах и составе возд. сил в Маньчжурии, которые получены с большими искажениями.».
Зорге верил, точнее, надеялся, что встреча с Екатериной Максимовой все-таки состоится. Мемо «Рамзай» — Центру от 11 июля 1938 г.: «Напоминает о просьбе сообщить жене об отсрочке приезда. Полагает, что причины искажения телеграмм вызываются атмосферными неполадками в Висбадене в связи с летним временем.
Рамзаю отвечено, что жене об отсрочке его приезда сообщено».
Из письма Екатерине Максимовой, написанного в начале осени 1938 г.:
«Дорогая КАТЯ! Когда я писал тебе последнее письмо в начале этого года, то я был настолько уверен, что мы вместе летом проведем отпуск, что даже начал строить планы, где нам лучше провести отпуск. Однако я до сих пор здесь. Во всяком случае, я убежден, что речь идет о нескольких месяцах, в худшем случае, буду в феврале уже дома. Однако я так часто подводил тебя моими сроками, что не удивлюсь, если ты отказалась от этой собачьей жизни и вечного ожидания и сделала отсюда соответствующие выводы. Я не могу на тебя обижаться. Так что мне не остается ничего более, как только молча надеяться, что ты меня еще не совсем забыла и что все-таки есть перспектива осуществить нашу, пятилетней давности, мечту, наконец получить возможность вместе жить дома. Эту надежду я еще не теряю, даже в том случае, если ее неосуществимость является полностью моей виной, или, вернее, виной обстоятельств, среди которых мы живем и которые ставят перед нами определенные задачи.
Между тем уже миновала короткая весна и жаркое изнуряющее лето, которое здесь в этой стране очень тяжело переносятся, особенно при постоянной напряженной работе. И совершенно особенно, при такой неудаче, какую я имел. У меня был очень болезненный несчастный случай, несколько месяцев я лежал в больнице. Правда теперь уже все в порядке, и я снова работаю по-прежнему. Во всяком случае, красивее я не стал. Прибавилось несколько шрамов и значительно уменьшилось количество зубов. На смену придут вставные зубы. Все это результат падения с мотоцикла. Так что, когда я вернусь домой, то большой красоты ты не получишь. Я сейчас скорее похожу на ободранного рыцаря‐разбойника. Кроме пяти ран от выстрела с времен войны, я имею кучу поломанных костей и шрамов. Бедная Катя — подумай обо всем этом получше. Хорошо, что я вновь могу над этим шутить, несколько месяцев тому назад я не мог этого; я должен был жутко много перенести. И при всем этом работать. Но я думаю, что я работу выполнил и могу спокойно этим гордиться. Ты ни разу не писала, получила ли ты те красивые подарки, которые я тебе посылал. Вообще, уже скоро год, как я о тебе ничего не слыхал. Разве это нельзя организовать через мою фирму? Пожалуйста, поговори об этом с начальником! К сожалению, станет все труднее тебе что-либо послать. Так что ты вынуждена подождать, пока я приеду. Постепенно я подбираю для тебя некоторые вещи. Что ты делаешь? Где теперь работаешь? Возможно, что ты сейчас уже крупный директор, который наймет меня к себе на фабрику, в крайнем случае, в мальчики рассыльные? Ну ладно, уж там посмотрим. Основное сейчас приехать домой, ибо здесь собачья жизнь в буквальном смысле этого слова. Будь бы это еще другая страна! А эта, побери ее черт.
Ну будь здорова, дорогая Катя, самые наилучшие сердечные пожелания. Не забывай меня, ибо я уже и так достаточно печален. Целую крепко и жму руку. Твой…»[667].
«Рамзай» действительно сильно пострадал в мотоциклетной катастрофе. У Зорге оказалась сломанная челюсть и выбиты почти все передние зубы. Лицо, если и не было изуродовано, однако несло на себе следы аварии. По словам очевидца, «шрамы на лице Зорге делали его похожим на японскую театральную маску, придавая его лицу почти демоническое выражение». Когда Зорге вышел из госпиталя, супруги Отт были особенно добры к нему, а фрау Отт даже пригласила его пожить у них, пока он окончательно не поправится[668].
В июне 1937 г. «Алекс» — Борович был отозван и арестован. Связь с «Рамзаем» передали шанхайскому легальному резиденту «Кристи». В течение последующих двух лет — до второй половины 1939 г. — курьерская связь Центра с резидентурой Зорге поддерживалась крайне нерегулярно, с большими перерывами. С отзывом (в 1937 г.) «Густава», «Гертруды» (супруги Штейна) и «Ингрид» (Айно Куусинен), «Рамзай» лишился сразу трех курьеров. В составе его резидентуры, кроме него самого, остались лишь радист «Фриц» (Макс Клаузен) с женой «Анной» и «Жиголо» (Вукелич) с бывшей женой Эдит. За два года — с июня 1937-го по июнь 1939-го — связь через курьеров была осуществлена четырежды: один раз совершил поездку в Шанхай Клаузен, два раза — его жена Анна и один раз «Рамзай» выехал в Гонгконг на встречу со связником «Леонидом».
Макс и Анна Клаузен выезжали в Шанхай якобы по коммерческим делам предприятия «Фрица». В 1946 году Анна в докладе привела ряд случаев из своей курьерской практики, характеризующих технику маскировки перевозимой почты.
«В 1937 году мне как курьеру поручили свезти из Японии в Шанхай 40 фильмов. Я их зашила в тонкую тряпку и повязала на живот под платье. Я ехала японским пароходом, контроль прошел успешно. Женщин не обыскивали, только спрашивали, не везем ли запрещенных вещей, и смотрели багаж».
«В 1938 году я опять возила почту в Шанхай. На этот раз почты было больше. Одну часть фильмов я привязала на живот, а другую между ног (последнее было мало удобно). Ехала я на японском пароходе. Перед Шанхаем пассажиров попросили собраться в салон 1 класса, и контроль приступил к обыску. Мужчин обыскивали в дверях, а с женщинами как будто не знали, что делать. Когда пропустили всех мужчин, пришли четыре японки и стали ощупывать женщин. Четырех женщин, в том числе и меня, обыскивать не решались. Нас задержали до тех пор, пока не осмотрели всех. Я старалась быть спокойной, но ноги в коленках дрожали, лицо горело так, как будто горели мои волосы. Я старалась сообразить, как же найти выход из этого положения. Я видела неминуемую гибель всей организации, всех людей, поэтому испытывала невыразимый, немыслимый ужас в предвидении катастрофы. Я старалась думать, но думать и придумать что-нибудь не могла. Один был выход, — не даться живой в руки. Я приготовилась прыгнуть в море, и это можно было сделать. Мы стояли у двери на палубу. Японец, стоявший против нас, попросил не расходиться, но я все-таки немного отделилась от остальных, приготовляясь прыгнуть за борт. Я видела, как японки ощупывают у оставшихся женщин бока и живот, и твердо намерилась не допустить их до себя. И вот выпустили последнюю пассажирку. Контроль двинулся внутрь зала».
Избавление пришло неожиданно и случайно:
«Японец, который нас караулил, указал контролю, что тут еще есть непроверенные, но контроль кивнул головой в знак того, чтобы меня отпустили. Японец поклонился и ушел. Я не знала, верить мне в чудо или нет. Я задыхалась от радости. Через минуту брызнул пот. Платье мое смокло и прилипло к телу. То и дело утираюсь платком, т. к. с лица буквально течет».
Мемо от Кристи — Центру от 25.10.38: «Встреча с курьером состоялась, переданы 6 тыс. амов, получена пленка».
Мемо от «Рамзая» — Центру от 8 ноября: «Сообщает, что связь прерывалась ввиду того, что Фриц строил новый аппарат».
Мемо Центру от 21 ноября: «С 15 декабря по 15 января РАМЗАЙ просит предоставить ему отпуск. Предполагает, что в течение этого времени важных событий не будет ввиду предстоящих новогодних праздников».
Мемо из Центра — «Рамзаю» от 29 ноября 1938 г.: «Отпуск разрешается с 15 декабря. На время отпуска установите связь с ФРИЦЕМ, с тем чтобы в случае экстренной необходимости Вас можно было срочно вызвать из отпуска».
Уже с начала 1938 г. Германия, которая вела активную подготовку к захвату Австрии, а затем Чехословакии, стала проявлять заинтересованность в превращении «антикоминтерновского пакта» в прямой военный союз трех держав — Берлина, Токио и Рима. Шаги в этом направлении делала и Япония.
Из телеграммы министра иностранных дел Германии И. Риббентропа послу Германии в Японии Ойгену Отту от 26 апреля 1939 г.:
«Уже длительное время между Берлином, Римом и Токио ведутся тайные переговоры о заключении оборонительного союза, которые по особым причинам и в соответствии с договоренностью между партнерами осуществляются вне обычных дипломатических путей.
Летом 1938 г. генерал Осима, тогда еще военный атташе, сообщил, что, по мнению японских военных кругов, наступил момент для заключения общего оборонительного союза между Германией, Италией и Японией. Содержание союзного пакта, по его мнению, могло состоять в следующем:
1. Проведение консультаций между тремя державами на тот случай, если одна из них окажется в затруднительном политическом положении.
2. Политическая и военная поддержка, если одной из трех держав угрожают извне.
3. Оказание помощи и поддержки, если одна из трех держав подвергнется неспровоцированному нападению со стороны другой державы.
В ходе конференции в Мюнхене в конце сентября этот вопрос обсуждался с Муссолини и графом Чиано. Это обсуждение было продолжено в Риме во время моего визита в конце октября; результатом этого обсуждения было то, что дуче заявил о своем принципиальном согласии, однако зарезервировал за собой право сообщить позднее свое мнение о времени заключения пакта. В начале января итальянский министр иностранных дел информировал, что теперь дуче готов к подписанию пакта.