№ 809 — дядя № 801: «Советник Чэнь Цзитана, раньше был полицейским офицером в Кантоне, с большими связями среди кантонских политиков. Очень хитрый и опасный человек, которого мы используем посредством [№ 801], но осторожно, чтобы не подвергнуть опасности [№ 801], но постепенно нужно энергично взяться за его обработку. Деньги могут помочь».
№ 803: «Офицер в штабе Чэнь Цзитана, работает для нас из чисто коммерческих соображений. Очень дорогой, но имеет прекрасные связи ко всем армиям Чэнь Цзитана, а также к отдельным дивизиям». № 803 помимо того, что замыкался на № 801, руководил деятельностью № 804: «Учитель [преподаватель] кантонской военной академия, работает за деньги»; № 805. «Штабной офицер в первой армии в … (нрзб. — М.А.)»; № 806: «Капитан второй армии».
В кантонской сети агентов числился и № 802 — муж № 801, «живёт вместе с семьёй № 3 в Гонконге, служит для связи в Кантон к № 801… Хороший старый товарищ с большим опытом нелегальной работы. К сожалению, очень больной и не вполне работоспособный для нашей работы, говорит по-английски». № 802 был балластом для резидентуры, но его как могли пытались вылечить и поддерживали материально.
Провинция Цзянси. У групповода № 14 в Шанхае было ещё два источника в Цзянси: № 901, «совершенно новая связь 14-го к провинциальному правительству в Наньчане (столица провинции Цзянси. — М.А.) в финансовом управлении»; и № 902, «совершенно новая связь с 18-й армией, благодаря личному знакомству 14-го с командующим армии и его штабными офицерами».
Можно говорить лишь о весьма приблизительной цифре китайских агентов-источников, в качестве которых выступали и групповоды, — свыше 30 человек: Шанхай — 3 человека, Нанкин — 8, Кантон — 6, Пекин — 4, Ханькоу, провинции Хэнань и Хунань — по 3; Цзянси — 2, Фуцзянь и Маньчжурия — 1.
Не факт, что среди «ряда офицеров» в Нанкине, в «группе Чэнь Миншу», «другой группе шанхайских гоминьдановцев», «шанхайской китайской полиции», «группы служащих [в] хэнаньском провинциальном правительстве», в «местном Гоминьдане» в провинции Хэнань, среди «несколько людей из группы Ван Цзинвэя» и «группы офицеров в Шаньси» и не было агентов-источников.
Не все китайские агенты-источники были известны «Рамзаю», поэтому они не были детализированы в характеристике.
Таким образом, на № 1 были завязаны свыше 50 агентов, из них более 30 источников. Подобная перегруженность китайского «помощника резидента», которая привела к неслыханной централизации связей, была недопустимой.
Под № 5, «Мария» у «Рамзая» значилась вдова Сунь Ятсена — Сун Цинлин, в переписке проходившая как «Лия». Сун Цинлин встречалась с Зорге, но поскольку её все знали, поддержание отношений с ней было затруднено. «В общем, хорошо известна. В нашей работе ведёт себя хорошо, сотрудничает вполне лояльно и старается выполнить все просьбы Рамзая. К сожалению, она в сильной степени несамостоятельна и политически совершенно не образована. Ей всегда нужно ставить конкретные задачи с указанием, как ей поступать… Она до сих пор не знает, на кого работает. Она думает, что для Коминтерна или Наркоминдела. Для нас может быть использована и за границей. Правда, здесь тоже (как и в случае с Агнес Смедли. — М.А.) играет роль вопрос личного доверия и взаимоотношений с человеком, выполняющим роль связи».
Никаким агентом Сун Цинлин, конечно, не была и не могла быть как в силу высокого положения в обществе, так и в связи с её широкой публичной антиправительственной деятельностью и нескрываемой связью с Коминтерном. Но источником информации, исходившей из высших правительственных и партийных кругов Гоминьдана, она являлась. Среди информаторов Сун Цинлин значились сам Чан Кайши (№ 114), министр юстиции нанкинского правительства Ло Вэньгань (№ 113), Сунь Фо (№ 29), Сун Цзывэнь — Т.В. Сун (№ 30; в 1929–1931, в 1932–1933 — заместитель председателя, и.о. председателя Исполнительного юаня, министр финансов), № 28, «Друг и сотрудник Т.В. Суна. Безусловный антикоммунист, но с большими знаниями, которые можно использовать через его личных друзей и знакомых. О прямой работе для нас говорить не приходится», и целый ряд других членов китайского правительства и Гоминьдана, не нашедших упоминания в характеристике. С вдовой Сунь Ятсена поддерживала отношения и Агнес Смедли.
Зорге привлёк к сотрудничеству с разведкой № 109, китайца, «переводчика немецких инструкторов». Связь была перспективной, но над ней ещё следовало работать: «Он ещё относительно новый. У него ещё не выработалось достаточно доверия к нам. Поэтому сдержан и не систематичен [поставляет при этом нерегулярно и с большими задержками]. Главным образом боится, что может что-нибудь случиться. Требует особой обработки».
Из китайцев на Зорге «напрямую» замыкались уже упоминаемые № 1, 3, 14, 112 и 301, а также № 17 — «Известный сторонник Ван Цзинвэя… Рамзай работал с ним раньше очень тесно, но так как этот человек сильно испорчен [коррумпирован] и получает деньги от Т.В. Суна, Чжан Сюэляна и для всех, даже французов, работает, мы сократили связь с ним. Кроме того, у нас такие же хорошие связи имеются с лагерем “левых“».
В Китае, контролируемом нанкинским правительством лишь номинально, до начала 1934 г. шла внутригоминьдановская борьба и борьба отдельных милитаристов с центральным правительством. Против советских районов регулярно осуществлялись карательные операции. Продолжалась агрессия Японии, которая стояла у границ Северного Китая.
Всё вышесказанное предопределяло изменчивость и быстротечность политической и военной ситуации в Китае. В этой связи столь широкая география развертывания агентурной сети была более чем оправданна. Более того, для выполнения задач, поставленных Центром, этих связей было явно недостаточно.
Понимал ли сам «Рамзай» наличие серьёзных недостатков в организации агентурной сети? «Старые китайские сотрудники Абрама в прошлом (во времена тесного сотрудничества с китайской партией) имели широкие связи в партии, которые были впоследствии прекращены, но, полагаю, во многих случаях формально, так как китайцы в этом отношении чрезвычайно туго расстаются со своими традициями поддержания тесной связи с друзьями и однокашниками, а в особенности с родственниками, хотя бы и дальними. На эту черту китайских работников жалуются все, и об этом мне говорил ещё Рамзай», — отмечал «Макс» (Овадис-Чернов)[175], который находился в Китае с конца февраля 1932 года «под крышей» представителя ТАСС.
Четкому соблюдению правил конспирации в работе китайских и не только китайских агентов, в шанхайской резидентуре при Зорге и после него не уделялось должного внимания. Тот же № 101 вспоминал в 1935 г., находясь в Москве: «Связи скорей были личные, нежели организационные. Секретной работе не уделялось никакого внимания. Семейная проблема не была разрешена. Так как наши кадры не были из лучших, то вопрос учебы становился тем более важным. И как раз здесь мы совершили большую ошибку. Мы работали и иногда неплохо работали, но нас никогда не учили. К тому же одна практическая проблема: мы были заняты. Технически нам не было разрешено встречать и знать друг друга, но фактически мы встречались и знали друг друга».
И ещё по поводу подбора кадров: «С самого начала подбор кадров не был достаточно тщателен. Но я думаю, этому мы не могли помочь. Мы должны были брать то, что могли, иначе мы ничего бы не имели. Но как раз, имея это в виду, мы должны были считать более важным организацию и технику конспирации, а как раз здесь мы совершили ошибку».
Итак, правила конспирации нарушались, создавались горизонтальные связи, основанные на семейно-клановых, корпоративных отношениях, в разведку приходили многочисленными семьями, где каждый был информирован о делах другого. Это объяснялось спецификой китайского общества 1930-х годов и существовавшими в нём взаимоотношениями. Казалось бы, такая агентурная сеть должна была порваться под напором спецслужб. Но этого не произошло. В том и состоял китайский парадокс, основанный на национально-психологических особенностях народа. Всё перечисленное являлось не только слабостью китайской сети, но и, как это ни странно, её сильной стороной. Агентурная сеть, основу которой составили ещё при Зорге семейные и корпоративные связи, плодотворно работала более четырёх лет, и происходившие время от времени локальные провалы не являлись следствием вышеперечисленных специфических сторон резидентуры.
Как член КПГ и ВКП(б), бывший инструктор Коминтерна, коммунист «Рамзай» строил агентурную сеть с широким использованием идейно близких элементов, а стоявшие перед ним задачи обуславливали массовый характер этой сети. Подбор и руководство агентурой из числа китайцев «Рамзай» осуществлял через китайских помощников резидента — групповодов, владевших английским и близких ему по духу людей. Но привлечению таких людей к сотрудничеству предшествовало в большинстве случаев изучение их при выполнении работы, которую поручал им Рихард, по переводу на английский китайских материалов. Именно в этот период между Зорге и будущими групповодами завязывались доверительные отношения.
В дальнейшем именно групповодам передавалась инициатива в создании и развитии агентурной сети. Окончательное решение чаще всего принимал резидент, но именно групповоды определяли горизонтальный характер сети, строившейся на семейно-клановых и корпоративных отношениях.
Отсутствие ощутимых провалов агентуры, как при Зорге, так и после него, вплоть до 1935 г. (провала «Абрама») объяснялось во многом и тем, что межмилитаристская и внутригоминьдановская борьба продолжались вплоть до начала 1934 г., что всячески затрудняло централизацию и координацию деятельности китайских спецслужб.
Правда, семейно-клановые и корпоративные связи таили в себе ещё одну опасность, с которой столкнулись резиденты уже после Зорге, когда речь зашла об освобождении резидентуры от существовавшего «балласта», когда надо было резать «по живому»: единственным средством существования у многих агентов были те весьма небольшие деньги, которые они получали от разведки. Поэтому в ряде случаев приходилось платить символические деньги людям, утратившим агентурные возможности.