х, о дипломатии, а Куусинен был искусный дипломат, хорошо знал обстановку в других странах. Он устраивал Сталина еще и тем, что всегда оставался в тени.
Скромность? Нет. Он был крайне честолюбив, ревниво следил, как осуществляются его планы. Но после, когда дело было сделано, он легко позволял другим присваивать себе славу. В глубине души Отто был самоуверен до циничности, он никогда бы не склонился ни перед кем. Он был непоколебим в своей уверенности, что в мире нет человека способнее его, особенно низко ценил данные Сталина. Но умел так ловко изложить Сталину свои предложения, что тот принимал мысли Отто за свои собственные.
Возможно, успех Отто объясняется и тем, что его как иностранца многие вещи в России не трогали, и он давал это понять. Он безразлично относился к строительству коммунизма в России, к вопросам экономики и политики: трагедия коллективизации, террор, аресты невиновных — все прошло мимо него. Он немного очнулся, лишь, когда чистки затронули Коминтерн…
Он был всегда нужен тем, кому принадлежала власть, точно знал, как надо обращаться с новым господином. Поэтому он и выжил в годы террора…
Он был как бы окутан тайной. С годами качество это усиливалось: в любой компании он казался посторонним. Во многих соратниках он вызывал страх, хотя часто казался робким, был даже скромен. Он не любил простых финских рабочих. Возможно, из-за незнания практической жизни. Техника, промышленность были ему чужды, он ни разу не был, ни на одном финском или советском заводе, не знал ни жизни рабочих, ни производства.
Это был политик, теоретик, работа его проходила “за кулисами”.
Я долго размышляла и пришла к выводу, что главное в этом человеке — то, что он ненавидел, а не то, что любил. С какой горечью он вспоминал Финляндию, свою родину! Поражение красных в 1918 году было для него незаживающей раной…
Судя по всему, Отто мечтал покорить Финляндию. Однажды он мне признался, что хотел бы взять власть в Финляндии, а впоследствии стать “проконсулом” всей Скандинавии. А когда коммунизм победит во всей Европе, он снова вернется в Москву, и весь мир будет подчиняться его воле…»[258].
Выйдя замуж на Отто Вильгельмовича Куусинена, Айно попала в привилегированную верхушку советского общества как жена одного из руководителей Коминтерна. В 1924-м она стала членом РКП(б) и в том же году ее приняли на работу в аппарат Коминтерна, в отдел информации, референтом по Скандинавии.
Именно в 1924 году пересеклись судьбы Отто и Айно Куусинен и Рихарда Зорге. После революционных событий октября 1923 года КПГ была объявлена вне закона. Запрет был снят 1 марта, но состоявшийся в апреле IX съезд компартии Германии во Франкфурте-на-Майне проходил нелегально, так как охота на коммунистов не прекращалась. Тогда на съезд тайно прибыла представительная делегация руководства Коминтерна в составе Д.З. Мануильского, С.А. Лозовского, О.В. Куусинена, О.А. Пятницкого.
Рихард Зорге не только был делегатом съезда — он еще и получил задание опекать делегацию. Зорге обеспечивал их безопасность, подбирал им нелегальное жилье, отвечал за питание. Впоследствии он вспоминал, что несколько дней руководители Коминтерна жили на его квартире. Зорге был единственным доктором наук, а ему поручили отвечать за безопасность представителей Коминтерна, что препятствовало его участию в партийных дискуссиях. Отвечать за безопасность — серьезная задача, но не для человека его масштаба. Его как будто испытывали на прочность и подталкивали к отъезду из Германии. И в итоге произошло то, чего от него ожидали.
Молодой, высокообразованный, энергичный и обаятельный немец был взят на заметку руководством Коминтерна. Рихарду было предложено перехать в Москву. Немаловажным для членов делегации было и то, что Рихард оказался родственником известного социалиста Фридриха Зорге.
Член Исполкома (представитель Компартии Германии в Коминтерне) О. Гешке в письме в ЦК КПГ сообщал 1 августа 1924 г., что на заседании Секретариата ИККИ обсуждался вопрос о работе Информационного отдела, и ему было поручено переговорить с руководством германской Компартии о приглашении Зорге[259].
На самом деле отдел, о котором шла речь, назывался Информационно-статистическим, название Информационного он носил до 5 декабря 1922 г., но «по старинке», даже в переписке его продолжали называть Информационным[260].
В анкете, которую Зорге заполнил при переходе в Коминтерн, он написал, что приступил к работе в ИККИ 15 декабря 1924 года и что рекомендовал его О.В. Куусинен.
Весь 1925 г. Зорге работал бок о бок с Айно Куусинен в Информационно-статистическом отделе и тем не менее не удостоился упоминания в ее воспоминаниях о работе в Коминтерне, если не считать одной фразы, касающейся уже другого периода ее жизни: «В начале января 1935 года, в точно назначенное время я сидела в фойе «Империала». В дверях появился мужчина и едва заметно мне кивнул. Я сразу узнала доктора Рихарда Зорге, с которым познакомилась еще десять лет назад, когда он работал в немецком секторе Коминтерна. Тогда, вскоре после своего приезда из Германии, они с женой бывали в гостях у нас с Отто. Вот, значит, кто будет связным между мною и генералом Берзиным!»[261].
Вспоминая о Зорге, Айно говорит о нем только в негативном контексте, словно желая посмертно унизить его, низвергнуть с пьедестала, на который тот был по праву вознесен. Какими мотивами руководствовалась Айно? Было ли это оскорбленное самолюбие, связанное с тем, что Зорге не уделял ей и передаваемой ею информации внимание, на которое она рассчитывала, уверенность в том, что из-за него ее деятельность не была оценена по достоинству Центром, либо примитивная зависть? Чего стоит одна фраза: «Вот, значит, кто будет связным между мною и генералом Берзиным!». А, может, его вина была в том, что Зорге устоял перед ее чарами и не замечал ее как женщину?
Негатив по отношению к Зорге Куусинен сформулировала в отчете, написанном в октябре-ноябре 1937 г. по настоянию М.И. Сироткина, кропотливо, месяц за месяцем, собиравшего компромат на «Рамзая». Этот отчет, особенно в своей первой части, скорее напоминал не подкрепленный фактами донос: «Когда тов. С[ироткин]. попросил меня высказать свое мнение о наших товарищах, в частности, о Рамзае, я, прежде чем писать, постараюсь восстановить в памяти все наблюдения и воспоминания. Я знаю тов. Зорге с 1924 /или 1923/ года, когда он приехал в Москву после Эссенского партсъезда.
В Коминтерне он никакой особой роли не играл и в партячейке был очень пассивен. Я ни разу не слышала, чтобы он выступал. Это не привлекало к себе внимания, так как многие иностранцы являлись здесь лишь формальными членами партии. Было известно, что во время Брандлеровской дискуссии он имел уклон, выступая за Брандлера. Насколько он солидаризовался с правыми, сказать не могу, так как тогда небольшие отклонения не подвергались строгой критике. Правые в Коминтерне держались очень сплоченно, и известная интриганка — Алиса Абрамова — была некоторое время женой Рамзая. Насколько мне известно, она уже давно арестована. Она была замешана в грязной истории с мадьярами. Подробностей дела я не знаю.
Когда я работала секретарем в шведском секретариате, мы послали Рамзая по поводу споров в Швецию. Он получил точные инструкции, как действовать. Дело было в том, что мы в Коминтерне поддерживали оппозицию против оппортунистического партруководства /разумеется, это была тайная, пассивная поддержка/. Но тов. Р. послал в Коминтерн доклад, в котором пытался доказать, что тогдашнее руководство /Замуельсон-Кильборн (О. Самуэльсон-К.Чильбум. — М.А.)/ были правы, и оппозиция должна быть разбита. А теперь партия Кильборна вот уже несколько лет борется вместе с полицией против нас /когда показала доклад Р. Куусинен и др. товарищам, они сказали, что Р. постоянно уклоняется вправо/. Это было в 1929 г. Вот все, что я знаю о прошлом Р.».
На допросе 20 июля 1938 г. соратник Зорге по работе в Шанхае К.М. Римм показал: «РАМЗАЙ по своим политическим убеждениям примыкал к правым, поддерживал БУХАРИНА и был с ним в близких взаимоотношениях.
Кроме того, мне известно, что отец РАМЗАЯ был старым немецким социал-демократом, оказывал услуги русским эмигрантам, в том числе и БУХАРИНУ. Отсюда и возникло знакомство РАМЗАЯ с БУХАРИНЫМ».
Именно в таком виде — смеси полуправды, искаженной временем, — отложились в памяти Римма, сломленного допросами, рассказы Зорге о своем прошлом.
Зорге был зачислен в категорию «политически невыдержанных товарищей», хотя объективных оснований для этого не было. В своих публикациях Зорге придерживался линии партии. Его работа в команде Бухарина по подготовке материалов к VI конгрессу пришлась на заключительный этап, когда в основном шло согласование формулировок. Ни до, ни после конгресса Зорге тесных контактов с Бухариным не имел и в каких-либо фракциях и группировках замечен не был, прежде всего по причине своих длительных зарубежных командировок.
С самого основания Коммунистической партии Германии в 1918 г. в ней шла непрекращавшаяся борьба между фракциями и группами. В 1924 г. Г. Брандлер и А. Тальгеймер, основатели «Союза Спартака» и КПГ, были отстранены от руководства партией. На бывших лидеров списали все ошибки после провала «Германского Октября», но до исключения из партии черед дошел лишь через несколько лет, в 1929-м. В последующем «группу Брандлера — Тальгеймера» отнесут к «правому уклону». Не следует также забывать, что предисловие к «Новому немецкому империализму» Зонтера (Зорге) было написано первым сопредседателем КПГ, теоретиком партии, «правым» Августом Тальгеймером.
Зорге не принимал активного участия во внутрипартийной борьбе в КПГ. Однако можно предположить, что его, человека молодого и решительного, вряд ли привлекал оппортунизм «правых», их тактика союза с социал-демократией, упор на работу в профсоюзах и легальную деятельность. В то же время Зорге, как человек высокообразованный и не склонный к бесплодным фантазиям, не мог увлечься путчистскими и сектантскими идеями «левых». Как бы то ни было, к моменту пика фракционной борьбы (1925–1926) его в Германии не было, поскольку он целиком посвятил себя работе в Коминтерне, в то время как немецкое представительство в Коминтерне воспринимало его как чужака и креатуру русских.