Конечно, принятый нами метод отбора имел свои минусы. Наши сотрудники могли вербовать лишь людей хорошо им знакомых, — друзей, родственников, поэтому каждый из завербованных знал работника аппарата — своего вербовщика. Но тем не менее наш метод был много предпочтительней вербовки через партийный аппарат».
Трудно себе представить, как можно было отобрать 20 человек, а потом отправить их в Москву, не попав в поле зрения полиции и спецслужб. Грубейшим нарушением конспирации было и то, что связь с шанхайской резидентурой поддерживали люди из легального аппарата: военный атташе при полпредстве СССР в Нанкине «Эдуард», представитель ТАСС «Макс» (с 1935 г. «Борис»), корреспондент «Правды» «Самет», представитель Центросоюза «Градов»[273], связная «Ида», жена «Самета».
«Борис»[274], А.И. Скорпилев, резидент Разведупра под прикрытием заведующего шанхайским отделением ТАСС, прибывший туда в марте 1935-го.
К тому же «Абрам» взял на себя функции руководителя отдельных сотрудников военной разведки под официальным прикрытием для устранения «некоторой нечеткости во взаимоотношениях между резидентурой и легальным аппаратом». «Надо сказать, — вспоминал Бронин, — что местопребывание легального резидента в Нанкине приводило к некоторой нечеткости во взаимоотношениях между резидентурой и легальным аппаратом. По правилам я должен был давать поручения работникам легального аппарата только через легального резидента. Но в силу оперативного характера некоторых вопросов я подчас не мог дожидаться очередного приезда Эдуарда и обращался непосредственно к тому или иному товарищу из легального аппарата.
По фактическому (хотя и неформальному) соглашению между мной и Эдуардом я непосредственно руководил работой тов. Градова, который обладал хорошими качествами разведчика-вербовщика». Сам «тов. Градов» писал: «В начале декабря на квартире у тов. Чернова я был познакомлен с Абрамом. От него только я по существу начал получать определенные задания, конкретный план и руководство. До этого времени руководства фактически не было… Встречались с Абрамом примерно два раза в месяц. Один раз он был у меня на квартире вместе с Черновым. Всего имел с ним 10–12 встреч. Все поручения я выполнял, лично докладывая ему о результатах».
Сотрудники легальной резидентуры были необходимы «Абраму» для вербовки. На этот счет у Бронина была теория, оправдывавшая отсутствие у него выходов на интересовавших разведку людей и объяснявшая полную инертность в его действиях: «С точки зрения вербовки в Шанхае нас интересовали в первую очередь иностранцы. Однако по легализационному положению работники нелегальной резидентуры не имели доступа к таким кругам иностранцев, среди которых можно было бы найти и завербовать полезных для нас людей.
Каково было наше положение в обществе? Я не говорю о себе. Я должен был держаться “тише воды, ниже травы”, так как едва успевал справляться с делами резидентуры. Но и другие сотрудники резидентуры, если бы мы даже использовали их для выполнения вербовочной работы (а это было недопустимо), ничего не смогли бы сделать: по своему легализационно-общественному положению они были слишком незначительны, чтобы завязать связь с интересующими нас иностранцами».
Для «Абрама» в этом отношении был показателен пример работы резидентуры при «Рамзае». «Его заместителем тогда были два достаточно квалифицированных агентурных работника — Пауль и Джон. Однако ни одного агента они не завербовали, ибо, будучи совладельцами мелкой убыточной лавки, не имели доступа в интересующие нас слои шанхайского общества».
Действительно, «Рамзай» занимался вербовкой сам.
«Товарищи из легального аппарата в Шанхае, — утверждал «Абрам», — чаще сталкивались с иностранцами. Так, тов. Градов по роду своего официального прикрытия (представитель Центросоюза, ведавший, в частности, вопросами страхования) имел обширные связи в деловых кругах и пользовался хорошей репутацией; Самет имел связи главным образом в мире журналистов. Примерно то же можно сказать о других работниках легального аппарата. Кроме того, наши легальные товарищи имели доступ к таким кругам китайского общества, которые представляли для нас интерес, но были вне досягаемости нелегального аппарата. Связи наших китайских сотрудников в основном ограничились околопартийными кругами».
Оказывается, доставшаяся от «Рамзая» агентура при «Абраме» утратила свои вербовочные возможности, оставалось только уповать на сотрудников легальной резидентуры.
«Неудачная вербовка с последующей демаскировкой нелегала, — писал «Абрам» в свое оправдание, — означает если не провал, то прекращение работы, по крайней мере, в данной резидентуре или даже в данной стране. В случае же неудачи с вербовкой легального разведчика дело не обстояло бы тогда в Шанхае так остро. Следовательно, легальные товарищи могли смелее знакомиться с интересующим нас человеком, смелее ставить предложения о сотрудничестве с нами. Само собой разумеется, что и легальным разведчикам было бы не позволительно относиться легко к завязыванию вербовочных контактов, и им надо было соблюдать большую осторожность. Но риск, в целом, все же был гораздо меньше, чем для сотрудников нелегального аппарата.
Однако длительная работа легальных разведчиков с завербованным агентом была опасной с точки зрения конспирации. Правда, в Шанхае в тот период слежка за советскими гражданами, по-видимому, не велась, во всяком случае не была замечена (хотя нельзя было поручиться за то, что ее никогда не было). Но отсутствие подвижного наблюдения за нашими официальными работниками не исключало присмотра за ними через стационарные посты на улицах, через боя в квартире, официантов в кафе и ресторанах и т. д. Во всяком случае, советские граждане в Шанхае, в отличие от других иностранцев, привлекали к себе внимание и английской, и японской, и китайской полиции. В этих условиях слишком частые контакты с советским гражданином могли привести к демаскировке агента, могли навести контрразведку на его след.
Следовательно, для длительной работы с агентом, завербованным легальными разведчиками, его надо было передать в нелегальную резидентуру. Делать это нужно было продуманно и осторожно, памятуя о возможных опасностях, прежде всего, о постоянной опасности проникновения провокаторов в нашу нелегальную агентурную сеть. Конечно, передавать нелегальному аппарату следовало лишь подлинно ценных людей».
Эта точка зрения не нова, и в ней есть своя логика. И она была бы понятна, если бы агентов вербовали в третьих странах (в США и Западной Европе), а затем передавали в Китай или Японию, или, как это пытался сделать «Абрам», — завербованных в Китае агентов, китайцев и иностранцев, направлять для работы в Японию. Но то, что делалось «Абрамом» в Китае под предлогом, что «в Шанхае в тот период слежка за советскими гражданами, по-видимому, не велась, во всяком случае не была замечена (хотя нельзя было поручиться за то, что ее никогда не было)», закончилось громким провалом с арестом резидента и целого ряда агентов, когда английской полиции международного сеттльмента в Шанхае и полиции Чан Кайши потребовался международный скандал для дискредитации Советского Союза. Не исключено также, что китайские власти предполагали использовать этот арест как предмет торга с Советским Союзом (который в итоге состоялся, и «Абрам» был выпущен из китайской тюрьмы).
Естественно, что первоначально слежка не была замечена. А когда выяснилось, куда направляются «Абрам» и советские граждане, совсем прекратилась. Поэтому наивный рассказ о соблюдении конспирации «Абрамом» и советскими разведчиками под прикрытием вызывает по меньшей мере недоумение.
«Наше сотрудничество с легальным аппаратом в области политической информации, — напишет Бронин в воспоминаниях, — также было интенсивным и плодотворным. Это сотрудничество принимало, прежде всего, форму систематического обмена мнениями. Каждый раз, когда Эдуард приезжал в Шанхай, мы втроем (вместе с Максом) обсуждали как организационно-агентурные вопросы, так и военно-политическую обстановку в Китае. В отдельных случаях мы совместно составляли для Центра доклады с выводами-обобщениями о военно-политической ситуации в стране. Мы с Максом составляли также телеграфные сводки о политическом положении.
Интенсивность нашего сотрудничества с легальным аппаратом обусловила необходимость довольно частых встреч с Эдуардом (приезжал из Нанкина в Шанхай один раз в 7—10 дней), Максом (потом Борисом), Градовым, Саметом. Кроме встреч, вызванных нашим взаимодействием в агентурной работе, приходилось встречаться по делам связи: для передачи нашей почты, получения почты и денег из Центра.
Как обеспечивалась конспиративность этих встреч с разведчиками под официальным прикрытием? Шанхай, несмотря на огромные размеры и многомиллионное население, не имел с конспиративной точки зрения преимуществ крупного города. Иностранцев здесь было относительно немного, следовательно, нельзя было затеряться в толпе, как это можно было сделать, например, в Берлине или Париже.
Мы практически не могли пользоваться для встреч кафе и ресторанами. Сеть кафе в Шанхае была вообще мала, а таких, которые посещались иностранцами, было всего несколько на весь город. Иностранцы преимущественно встречались друг с другом в своих клубах. Имелись два-три ресторана, широко посещаемых иностранцами, но там бывало столько всякой публики, что наши встречи с сотрудниками резидентуры под официальным прикрытием неизбежно были бы установлены, тем более, что шанхайская полиция, как мы считали, проводила в кафе и ресторанах стационарное внутренне наблюдение за советскими гражданами.
Короткие встречи (для получения — передачи почты) мы назначали на улице, но для длительного обсуждения вопросов улица не всегда подходит, приходилось встречаться на квартирах — моей, Макса или Самета. Два-три раза мы встречались на квартире Коммерсанта» (выделено мной. —