Откомандирован в Читу, а затем назначен заместителем начальника Разведупра Сибири С.Г. Вележева (март — май 1922 г.).
Летом 1922-го его вызывают в Москву в Разведупр Республики. Центральному аппарату военной разведки нужны были люди с боевым опытом, знающие языки (английским он владел свободно), обстановку в зарубежных странах и имевшие представление о разведывательной работе.
Начальник 4-го (восточного) отделения 2-го (агентурного) отдела (июнь — ноябрь 1922 г.), 2-го отделения Агентурной части (ноябрь 1922 г. — май 1923 г.) Разведывательного управления Штаба РККА — Разведывательного отдела Управления 1-го помощника начальника Штаба РККА.
В распоряжении РУ штаба РККА (июнь 1923 г. — июнь 1924 г.), «на секретной работе» в Китае: резидент Разведупра в Харбине под прикрытием должности секретаря консульства.
Весной 1924-го Мельниковым заинтересовались в Наркоминделе. Подыскивалась кандидатура заведующего отделом Дальнего Востока. Наркоминдел Г.В. Чичерин обратился к Я.К. Берзину с просьбой охарактеризовать Б.Н. Мельникова. Новый начальник Разведупра дал отличную характеристику своему сотруднику: «… В разведке специально по Дальнему Востоку работает с 1920 года. Лично побывал в Японии, Китае и Монголии. Изучил и знает во всех отношениях как Китай, так и Японию. Весьма развитый и разбирающийся в сложной обстановке работник, не увлекающийся и не зарывающийся. Политически выдержан. Большая работоспособность и инициатива»[327]. Но при этом он добавлял: «Затруднение с его откомандированием в Ваше распоряжение только в том, что на Востоке нам некем его заменить…». Началась многомесячная тяжба двух ведомств, в которую вмешались сотрудники Учетно-распределительного отдела ЦК РКП(б). Пришлось Берзину давать разъяснения: «Разведупр настолько беден людьми, что не может выделить для других учреждений людей, если этого не требуют интересы республики». Однако, «интересы республики» требовали откомандирования Мельникова в народный комиссариат по иностранным делам. И Берзин согласился, полагая при этом, что переход будет временным.
Несколько месяцев дипломатической работы Мельникова прошли, и в сентябре 1924-го Берзин потребовал вернуть обратно своего сотрудника. Но дипломаты уже считали его своим и расставаться с новым способным работником не желали. 8 сентября Чичерин был вынужден обратиться к секретарю ЦК Л.М. Кагановичу: «Разведупр покушается на отнятие у нас заведующего отделом Дальнего Востока т. Мельникова. Я не только самым решительным образом против этого протестую, но рассчитываю на Ваше содействие и убедительно прошу Вас помочь в этом деле»[328]. Тем временем Берзин убедил своего куратора И. С. Уншлихта обратиться в Учетно-распределительный отдел ЦК. В письме от 18 сентября Берзин так объяснял необходимость отзыва Мельникова из Наркоминдела: «Разведупру, в силу объективных условий, необходимо срочно заменить ряд ответственных работников на западе, для чего требуются люди с военной подготовкой, знанием языков и солидным опытом разведработы. Таковых работников в резерве Разведупра не имеется, не может их выделить и армия»[329].
История с Мельниковым закончилась компромиссом. В течение двух лет, с 1924-го по 1926-й, он совмещал дипломатическую работу с разведывательной, но с 1926 года ему пришлось заниматься только дипломатической работой — заведовать отделом Дальнего Востока, состоя членом Китайской комиссии Политбюро ЦК ВКП(б). С 1928-го по 1931-й Мельников служил генеральным консулом в Харбине, одновременно являясь членом правления КВЖД; в июне — августе 1931 года — поверенным в делах Полпредства СССР в Японии.
Но Берзин не терял надежды вернуть Мельникова обратно в Разведупр, и в начале 1932-го ему это удалось. Мельников[330] вернулся в Разведывательное управление зрелым квалифицированным работником, обогащенным опытом дипломатической работы на высоких должностях как в Центре, так и за рубежом и глубокими знаниями проблем Дальнего Востока. В Управление пришел человек, способный успешно руководить агентурной работой и курировать дальневосточное направление деятельности военной разведки.
Итак, именно Б.Н. Мельникову принадлежало ведущее место в подготовке Зорге к работе в Японии. К решению организационных вопросов создания нелегальной резидентуры в Токио привлекался и Василий Васильевич Давыдов[331].
«План [организации нелегальной резидентуры] состоял в том, — писал Зорге в «Тюремных записках», — чтобы поручить мне детально разобраться с обстановкой в Японии, непосредственно на месте тщательно изучить возможности разведывательных операций, затем при необходимости кратковременно вернуться в Москву и после этого окончательно решить вопрос о моей будущей деятельности. В московском центре считали работу в Японии чрезвычайно сложной, но важной, и потому рассматривали такой подготовительный этап как абсолютно необходимый»[332].
«Радек из ЦК партии с согласия Берзина подключился к моей подготовке. При этом в ЦК я встретился с моим старым приятелем Алексом. Радек, Алекс и я в течение длительного времени обсуждали общие политические и экономические проблемы Японии и Восточной Азии. Радек проявлял глубокий интерес к моей поездке. Я только что вернулся из Китая, и он рассматривал меня как специалиста по вопросам китайской политики, поэтому наши встречи были полезными и интересными. Ни Радек, ни Алекс не навязывали мне своих указаний, они только излагали свои соображения. Я смог встретиться с двумя сотрудниками Наркоминдела, которые бывали в Токио, и услышал от них много подробностей об этом городе. Однако я не знаю ни их фамилий, ни того, чем они занимаются. Наши разговоры ограничились обменом самой общей информацией. Кроме того, я с разрешения Берзина встречался со своими старыми друзьями — Пятницким, Мануильским и Куусиненом. Они узнали от Берзина об обстоятельствах моей работы в Китае и испытывали чувство большой гордости за своего “питомца”. Наши с ними разговоры также касались только общей политической ситуации, и мы общались просто как частные лица, как друзья»[333].
«План организации резидентуры в Токио (1933 г.), определяющий цели создания и общие задачи резидентуры, излагающий предварительную схему ее организации и перечень намечаемых оргмероприятий, — не был зафиксирован каким-либо специальным документом. Лишь сопоставление отдельных архивных документов — заметок, оргписем, резолюций, и т. п. — дает возможность воссоздать в общих чертах картину предварительного планирования и последующего развития схемы организации резидентуры и проследить практическую реализацию намеченных мероприятий»[334]
Центр поддержал предложение Зорге привлечь шанхайскую резидентуру к развертыванию токийской резидентуры за счет китайских агентов. Была у Зорге и кандидатура — старый проверенный сотрудник «Эрнст» (№ 3, по классификации «Рамзая» и № 101 — «Абрама»). В отношении «Эрнста» «у нас имеется наметка послать его на острова, — сообщал Центр в письме от 23 марта 1933 г. — По имеющимся у нас сведениям, он знает язык островитян, может хорошо там акклиматизироваться и работать. Если он подойдет, то надо начать его готовить, пусть изучает язык, страну, агентурную обстановку, устанавливает необходимые связи и т. д. О времени выезда мы вам сообщим. До этого времени его необходимо поддерживать материально. Ваши соображения в отношении его отправки на острова ждем телеграфно». «Эрнст» для Японии не подойдет, отреагировали в Шанхае на соображения Центра, «так как он не знает японского языка». Римм решил не расставаться с ценным агентом, о котором Зорге писал: «Эрнст» «… является смелым товарищем, способным и верным. Его английский язык не очень хорош, но не будет трудностей беседовать с ним. Он немного беззаботен. Японским он владеет очень хорошо. Его социальный уровень очень высок, деловой человек с 10 летним пребыванием в Шанхае, он из семьи с высокой репутацией, имеет много родственников и друзей в окружении Чан Кайши…».
Спустя месяц, в 20-х числах апреля, Центр вновь вернулся к этому вопросу, запросив, можно ли использовать кого-то из сотрудников «Рамзая». «Вопрос личных отношений должен быть учтен. Необходим обязательно туземец, знающий язык Островитян».
В течение первого года Центр явно не рассчитывал на развертывание активной и широкой деятельности от нелегальной резидентуры и резидента. Первоочередные задачи носили именно организационный характер, то есть предусматривалось создать костяк резидентуры, легализоваться в стране и наладить связь с Центром. К моменту отъезда «Рамзая» в Германию — 15 мая 1933 г. — ориентировочный состав резидентуры выглядел так: Рихард Зорге, радист Бруно Виндт («Бернгардт»)[335], Бранко Вукелич («Жиголо»), Ольга Бенарио («Ольга»), Одзаки Ходзуми («Отто») и, возможно, китаец из Шанхая. Следует предположить, что нью-йоркской резидентуре была поставлена задача подыскать японца (не исключено, что речь шла о японском коммунисте) для отправления его на родину с последующим включением в состав резидентуры Зорге. За три с лишним месяца — от момента отъезда из Москвы к моменту прибытия Зорге в Японию — предполагаемый состав ядра резидентуры изменился: отпала одна из планируемых кандидатур, появилась и отпала еще одна кандидатура, и, наконец, появилась новая кандидатура.
Бруно Карлович Виндт родился в Германии. Получив специальность радиотехника и рентгенотехника, после службы в германском военном флоте работал в Германии в различных фирмах в качестве электротехника, радиста и радиотехника. Вступив в ряды компартии Германии, в начале 1932 года на идейной основе был привлечен резидентом-вербовщиком Центра и в марте прибыл в Советский Союз.