Я втайне надеялся, что эта моя точка зрения через секретаря Усибу и других достигнет князя Коноэ и окажет какое-то влияние на политику Японии в отношении Советского Союза. Конечно, я понимал ограниченность моих надежд, так как военная политика Японии определялась не правительством, а военными кругами. Об этих своих действиях я ставил в известность Зорге, и он должен был знать о них»[703].
Так как «день X» — 29 августа — прошел, а военные действия так и не были развязаны, стало необходимо внести коррективы в военные планы Японии.
Из стенограммы 50-го заседания координационного комитета от 3 сентября 1941 г.: «Повестка обсуждения: “Программа осуществления государственной политики Империи”.
Сугияма. Мы не можем развернуть крупномасштабные операции на севере до февраля. Для того чтобы действовать на севере, мы должны быстро провести операции на юге. Даже если мы выступим немедленно, сейчас, операции продляться до весны следующего года. Но мы задерживаемся. И поэтому не сможем действовать на Севере»[704].
14 августа британским премьером Черчиллем и американским президентом Рузвельтом была принята Атлантическая хартия, в которой были изложены цели сторон в войне. Документ включал, в том числе, следующие пункты:
— отказ от территориальных претензий со стороны Соединенных Штатов и Великобритании;
— отказ двух держав поддержать территориальные изменения, которые не находятся в «согласии со свободно выраженным желанием заинтересованных народов;
— право наций на выбор своей формы правления, восстановление «суверенных прав и самоуправления тех народов, которые были лишены этого насильственным путем.
Атлантическая хартия являлась согласованной позицией США и Великобритании по отношению не только к Германии, но и к Японии.
17 августа Рузвельт передал Номуре отрицательный ответ на предложение об организации встречи глав двух правительств. В нем указывалось, что такая встреча бессмысленна ввиду продолжения Японией экспансионистской политики. Тем не менее, правительство США заявило о готовности продолжать переговоры послов, которые, однако, должны были предшествовать встрече Рузвельта и Коноэ.
Из донесения военной разведки, датированного 26 августа и основанного на радиоперехвате, в Вашингтоне стало известно, что военный министр Тодзио издал приказ о завершении подготовки к войне на Тихом океане в ноябре 1941 г., чтобы во всеоружии встретить любое чрезвычайное положение, которое может создаться в этом районе[705].
Но отсрочка развязывания военных действий была выгодна не только Японии, американский флот и армия также не были готовы к войне.
28 августа Рузвельт получил личное послание Коноэ с предложением об организации встречи «для широкого обмена мнениями» по всем вопросам американо-японских отношений. Но Вашингтон был непреклонен. От японского правительства требовали проведения предварительных консультаций на уровне послов, выработки окончательных проектов соглашений. Ответ на послание Коноэ последовал 3 сентября. В переданном японскому послу заявлении Рузвельта выражалось согласие на встречу с Коноэ, но при условии принятия в качестве основы для переговоров предложений США, сформулированных 16 апреля 1941 г. в «четырех принципах» Хэлла (уважение территориальной целостности и суверенитета всех государств; невмешательство во внутренние дела других государств; равные торговые возможности; изменение статус-кво на Тихом океане только мирными средствами[706]).
Соединенные Штаты настаивали на предварительном обсуждении важнейших спорных вопросов до встречи Коноэ с Рузвельтом. Япония же продолжала требовать организации конференции глав двух правительств без предварительного обсуждения и тем более решения спорных вопросов. В итоге к началу сентября переговоры между Японией и США по существу зашли в тупик[707].
4 сентября 1941 г. германский посол Отт «весьма секретно» доложил в Берлин:
«Попытка принца Коноэ избежать разрыва с коалицией Америки — Англии — Китая и Голландии, а также с Советским Союзом через непосредственное обращение к президенту Рузвельту, создало следующее положение:
Третий кабинет Коноэ после отставки Мацуока решился произвести широкую мобилизацию. Это решение было принято 2-го июля в присутствии императора и по характеру своему было направлено против Советского Союза. Вместе с тем, Коноэ значительно усилил в новом кабинете сдерживающие элементы и возложил большую ответственность на морской флот. Тем самым он создал большие затруднения для продвижения на север. Как сообщает[ся], командование армии в связи с последними событиями стало меньше стремиться к разрыву с Советским Союзом. Приводятся доводы, что японская армия, занятая и ослабленная войной с Китаем, не выдержит зимней кампании против Советского Союза. В виду сопротивления, оказываемого русской армией такой армии как немецкой, японский генеральный штаб, по-видимому, не верит, что сможет достичь решительных успехов в борьбе с Россией до наступления зимы. Сюда присоединяются сообщения о Номонханских событиях, до сих пор живущих в памяти Квантунской армии. Преувеличенный взгляд на силу русской армии подкрепляют, отчасти, обходным доводом, что Советский Союз даже при разгроме украинского фронта, располагал еще достаточным количеством боевых сил для того, чтобы бросить ее на ближний кавказский фронт для наступления против Ирана.
Ввиду такой оценки положения Квантунская армия будто бы оказала давление на императорскую штаб-квартиру. Я узнал из достоверного источника (выделено мной. — М.А.), что императорская штаб-квартира пришла в последние дни к решению отложить на время действия против Советского Союза. Принятие нового решения предвидится, как только появятся ясные признаки разложения в Дальневосточной армии или, когда будет установлено численное превосходство японской армии»[708].
С учетом цитируемых выше показаний Одзаки и Мияги, достоверным источником у германского посла мог быть только Рихард Зорге. Однако, почему сам «Инсон» не доложил в Центр поступившую к нему информацию от «Инвеста» и «Итери»? Возможны несколько объяснений:
— желание еще раз перепроверить имевшиеся сведения, учитывая их серьезность;
— донесение не удалось расшифровать из-за плохого качества радиосвязи;
— шифртелеграмма не была передана постоянно болевшим радистом Максом Клаузеном.
4 сентября в газете «Франкфуртер цайтунг» была опубликована статья Рихарда Зорге под названием «Япония сопротивляется блокаде»[709]. В начале в ней говорилось о решении японского правительства отказаться от «поставок, необходимых для военного хозяйства», «из так называемых третьих стран» и «принимать в расчет только хозяйственные мощности японской империи и стран Восточной Азии», уже связанных с ней тесными узами; речь шла о Маньчжоу-Го, территории Китая, контролируемой нанкинским правительством, Индокитае и в известной степени Таиланде.
«Тем самым японское правительство практически впервые учло факт, что Япония подвергнута почти полной блокаде со стороны Соединенных Штатов, Британской империи, контролируемого чунцинским правительством Китая и Нидерландской Индии. В качестве исходного пункта блокады следует рассматривать расторжение Соединенными Штатами торгового договора в 1939 г. За расторжением существовавшего с 1911 г. торгового договора, которое было задумано в качестве предостережения, последовали различные меры, целью которых было воспрепятствовать ввозу в Японию некоторых важных в военно-хозяйственном отношении товаров. Затем в качестве ответа на оккупацию японскими вооруженными силами Южного Индокитая последовало замораживание всех японских активов в Соединенных Штатах, в Британской империи, в Нидерландской Индии, благодаря чему ограничение ввоза превратилось в почти полную блокаду Японии.
Значение этой блокады для Японии трудно переоценить, ибо до расторжения торгового договора с Соединенными Штатами и последовавшего вскоре после этого начала европейской войны японская хозяйственная политика строилась на расширение внешнеторговых сношений именно с так называемыми третьими странами. Увеличение экспорта, гарантирующего приток иностранной валюты для оплаты возросших потребностей Японии в сырье и вооружении, долгое время был лозунгом японской торговой политики. … Соединенные Штаты и Британская империя покрывали свыше пятидесяти процентов импортных потребностей Японии. Что касается импорта материалов, важных в военно-хозяйственном отношении, то здесь эти две страны играли еще большую роль. Вместе с Нидерландской Индией эти три области, являющиеся сегодня инициаторами блокады Японии, удовлетворяли семьдесят процентов потребностей Японии в военно-хозяйственных материалах. По таким статьям, как неочищенная нефть и газолин, зависимость от них была еще больше. Так блокада и в этом отношении вынуждает Японию к радикальному разрыву с прошлым».
Зорге делал вывод: «Сегодня блокада вышла за пределы чисто хозяйственной стадии. С учетом географического положения района… она начинает превращаться в военно-политическое окружение». И здесь Зорге делает важное замечание: Чтобы она стала полной, нужно вовлечь в число ее участников Советский Союз с Владивостоком в качестве опорного пункта. Обозначение “Владивосток, северный Сингапур” уже начинает играть известную роль в политической дискуссии». Таким образом, делалось завуалированное предупреждение о том, что если Япония выступит против СССР, это только усугубит положение Японии и приведет к завершению ее окружения, которое уже начали Соединенные Штаты с Великобританией.
«Япония начала борьбу с блокадой, — отмечал Зорге. — Первые предпосылки для успешного сопротивления Япония создала уже в начальной стадии войны с Китаем. С суровостью, которая была воспринята многими кругами как безжалостная, она ограничила ввоз всех ненужных непосредственно для войны товаров, на приобретение которых требуется валюта. Так, например, хлопок-сырец (одна из важнейших статей японского импорта из Соединенных Штатов и Индии) ввозился только с целью вывоза текстильных товаров в третьи страны, хотя еще не развитая тогда промышленность по производству искусственного волокна не могла целиком удовлетворить нужду японцев в одежде. Вслед за этим прав