Они заставили его полностью признаться в том, что ему было предъявлено в день ареста, а также в главных фактах относительно шпионской организации, и тем самым сделали возможным решительный успех в проведении данных арестов…
Было установлено, что ОДЗАКИ в течение 10 лет завел сотни знакомых и друзей, начиная с министров и кончая женщинами, всякими нечестными путями узнавал у них ценные государственные и военные секреты и передавал их ЗОРГЕ. Далее он подробно признался во всей шпионской деятельности, которой он занимался в течение 10 лет с 1932 года, считая, что он является членом шпионской организации Коминтерна.
Затем ОДЗАКИ признался в том, что МИДЗУНО и КАВАИ лично использовались им в качестве членов шпионской организации, а также дал материал для ареста преступников САЙОНДЗИ, ИНУКАИ, ТАНАКУ, УМИЭДУ, МИЯНИСИ, ГОТО и СИНОДЗУКУ, которые в течение длительного времени и в широких масштабах допускали серьезные нарушения законов об обороне государства, сохранении военных тайн, охране секретов о военно-стратегических материалах и поддержании общественного спокойствия.
Дело о преступлениях, указанных САЙОНДЗИ, ИНУКАИ, ТАНАКОЙ и другими, связано с военными политическими, дипломатическими и военными проблемами, имеющими отношение к высшей государственной политике нашей империи, а также сложное, запутанное и с исключительно широкими разветвлениями. Для того чтобы убедиться в правильности заявления ОДЗАКИ, пристав ТАКАХАСИ приложил очень много стараний, в результате чего он обобщил доложенные начальству факты преступлений с результатами допроса САЙОНДЗИ после ареста.
Успех этого правильного и безошибочного следствия, вызвавший исключительную похвалу со стороны начальства и прокуратуры, вместе с падением ОДЗАКИ в течение очень короткого срока после ареста, объясняется исключительными заслугами пристава ТАКАХАСИ»[778].
В контексте изложенного «падение» должно означать «признание».
К разряду «умелого следствия» относилось применение мер физического воздействия. Как выбивались признания из Тагути Угэнды свидетельствует представление к награде пристава Кавасаки: «Благодаря умелому следствию пристава КАВАСАКИ он [Тагути] был уличен в преступлении, однако на следующий день [после ареста], 30 числа [30 октября 1941 г.], во время допроса он откусил себе язык и пытался покончить жизнь самоубийством, но благодаря быстро принятым мерам это было предотвращено. Хотя во время допросов он переносил обычные трудности и лишения, но на это не жаловался»[779].
«Преследование», если допустить, что перевод с японского языка сделан корректно, означало применение физических мер к задержанным. Из представления к награде помощника пристава Комата Такэ: «…Затем, будучи начальником следствия по делу этого человека [Каваи Тэйкити], Комата допрашивал его и, благодаря умело проведенному допросу, добился признания этого человека, который во время ареста японской консульской полицией в Китае не признавался [в Шанхае в 1932 г.]. … Пом. пристава Комата, не будучи удовлетворенным приведенными показаниями, продолжал преследование Каваи…»»[780].
Второй раз Каваи пыток не выдержал и дал показания обо всех своих связях в Китае, как во время пребывания там Зорге, так и после его отъезда: «В результате тщательного допроса Комата установил, что Одзака, [Одзаки] возвратившийся в Японию в период деятельности Зорге в Шанхае, взамен себя рекомендовал Зорге заведующего шанхайского филиала телеграфного агентства Ренго Цусин (в настоящее время Домей Цусин) Ямамами Масаиоси [Ямаками Масаёси], который действовал по указаниям Зорге. Далее он выяснил, что бывший тогда сотрудником шанхайского филиала телеграфного агентства Ренго Цусин Фунакоси (впоследствии был заведующим филиала агентства Домей Цусин в Ханькоу, а затем был заведующим бейпинского филиала газеты “Иомиури симбун”) действовал по указаниям Зорге. Затем он установил, что когда в Шанхае для Кавааи стало опасно, то в конце 1932 года он скрылся в Бейпин, а затем продолжал свою деятельность в Бейпине, Шанхае, Японии и Маньчжурии и что в январе 1934 года, когда он встречался со Смедли и с некоторыми китайскими коммунистами и совещался с ними о создании шпионской сети в Бейпине, в Шанхае скрывался завербованный Кавааи и представленный Паулю и писательнице Смедли Кавамура Исио [Кавамура Ёсио] (окончил институт литературы стран Востока, в момент ареста являлся заведующим шанхайского филиала газеты “Мансю ници-ници”). Наконец он детально выяснил все сведения о важных шпионских организациях Коминтерна и китайской компартии в Центральном и Северном Китае. В результате этого Фунакаси был арестован в Бейпине, а Кавамура в Шанхае. На основании приказа пом. пристава Комата вместе с пом. пристава Кавано под строгим секретом выехал в Бейпин и, соблюдая величайшую осторожность и бдительность, выполнил важное задание по доставке Фунакоси в Токио.
Затем ему было поручено вести следствие по делу Фунакоси. В результате следствия было установлено, что Фунакоси после отъезда Одзаки из Шанхая в 1933 году вел шпионско-подрывную деятельность в центральном и северном Китае по указаниям руководителя коминтерновской шпионской организации Зорге, а затем Пауля (К.М. Римм, в ноябре 1932 — августе 1933 вместе с Г.Л. Стронским руководил шанхайской резидентурой после отъезда Зорге; 1933–1935 — резидент в Тяньцзине), который руководил этой организацией после отъезда Зорге в Японию. Не ослабляя преследование против Каваи, он выяснил, что некий доктор экономических наук, окончивший токийский императорский университет и преподававший в одном из шанхайских учебных заведений (фамилия этого человека держится в секрете, так как он сейчас разрабатывается) был связником с Паулем и писательницей Смедли»[781].
Из допроса «шпиона Акиямы»: «Преступник по-прежнему продолжал давать ложные показания и отрицал свою виновность. Получив необходимые сведения о нем от бывших его учеников и верующих церкви, которую посещал преступник, он [пристав КАВАНО ТЭЦУ] выяснил его высказывания и поведение в мирное время и без применения мер преследования добился его полного признания»[782].
Уиллоуби настаивал, что японцы не использовали пытки для получения признательных показаний при расследовании «дела Зорге». Весной 1949 г. американская военная разведка в Токио получила от судебных чиновников, имевших отношение к этому делу, сделанные под присягой письменные заявления (аффидевиты), в которых они утверждали, что Зорге, Клаузен, Одзаки и Вукелич не подвергались оскорблениям или принуждению за все время их заключения, в том числе в Токийским окружном уголовном суде. Среди сделавших такие заявления под присягой были прокуроры Тамазава и Ёсикава, судья предварительного суда, допрашивавший Зорге и Одзаки, а также двое еще живущих судей из трех, судивших Зорге в окружном суде. Аффидевит такого же типа был написан и адвокатом, представлявшим интересы Зорге, Клаузена и Вукелича. Письменные заявления, сделанные под присягой, были получены, чтобы опровергнуть утверждения Агнес Смедли и ее друзей, что показания о ней, сделанные Зорге, Одзаки и другими, не представляют никакой ценности, поскольку были сделаны в ходе японского следствия и потому были даны под давлением[783]. Возможно, не всех японских прокурорских и судейских чиновников можно упрекнуть в намеренном обмане, однако как можно «закрыть» глаза на действия сотрудников токко в первые часы после ареста по отношению к Одзаки (применение пыток к нему документально подтверждено), «преследование» которого «проводилось слишком быстро»? Неведением того, что творилось в начале следствия? Если это так, то какой смысл в заявлениях, сделанных под присягой? Очевидная фальсификация.
О жестоком обращении с арестованными свидетельствует их высокая смертность. Из 17 человек, обвиненных в принадлежности к организации Зорге, пятеро умерли в тюрьме: двое в процессе следствия (15 декабря 1942 г. Кавамура Ёсио, 2 августа 1943 г. Мияги Ётоку) и трое — после вынесения приговора (13 января 1945 г. Бранко Вукелич, 27 февраля 1945 г. Фунакоси Хисао и 22 марта 1945 г. Мидзуно Сигэру [Сигэо])[784]. Ко времени ареста все они, за исключением Мияги, были здоровы. Китабаяси Томо умерла через 2 дня после освобождения из тюрьмы 2 сентября 1945 г.
В представлениях к награде на сотрудников отдела общественной безопасности (политической полиции) начальник отдела отмечал: «Они проявили несгибаемый дух полицейского и успешно осуществили небывалый розыск важных преступников в связи с делом об антияпонской шпионской организации международной коммунистической партии». Однако, как следует из самих наградных листов, «небывалый розыск» был осуществлен по отношению далеко не ко всем членам резидентуры.
«Наблюдение и внутренняя разработка» не коснулась «ядра» резидентуры — иностранцев Зорге, Клаузена, Вукелича. Представляемые к наградам сотрудники отдела политической полиции из состава токко, участвовали только в обысках квартир (и то далеко не всех арестованных) и последующих допросах. Конечно, можно допустить, что существовали дополнительные «наградные листы», однако вероятнее всего, что основными «фигурантами» дела занималась не токко, а кэмпэйтай — военная жандармерия. Токко же были переданы наблюдение за японской агентурой резидентуры и проведение отдельных арестов, обысков и начатого следствия по «делу Зорге».
При вскрытии наиболее вероятных причин провала резидентуры «Рамзая» существует соблазн пойти по проторенной предыдущими исследователями дороге и признать, как это предлагал сделать М.И. Сироткин, что «поиски правильного ответа на вопрос об истинных причинах провала требуют выявления и суммирования всех тех условий, обстоятельств и причин, которые, давая в руки полиции отдельные наводящие штрихи, создали в итоге полную, если не картину, то схему деятельности и связей резидентуры, позволили контрразведке нащупать и изучить слабое звено организации, а затем — разорвав это звено, уверенно и быстро ликвидировать всю резидентуру, не ограничиваясь арестами отдельных агентов».