Меня охватил непонятный страх, и минут через десять я ушел. Мы не говорили, что мы будем делать, если нас арестуют»[799].
Судя по всему, за два дня до ареста Зорге — 16 октября — у него была Ханако Исии. Зорге попытался не подать виду, что его тревожит исчезновение Мияги и Одзаки. Из воспоминаний Ханако: «8 [18] октября 1941 г. был арестован и сам Рихард. Накануне он был как всегда спокоен и даже весел. Много шутил, смеялся. Однако после ужина он настаивал, чтобы я уехала к матери, стараясь, видимо, как можно меньше причинить огорчений своим близким. Он, вероятно, уже знал, что круг сомкнулся, и приближалась развязка»[800].
11 октября 1964 г. генерал-майор запаса Воронин К.А. докладывал заместителю начальника ГРУ Генштаба ВС генерал-полковнику Мамсурову Х.Д.:
«ГЕНЕРАЛ-ПОЛКОВНИКУ
товарищу МАМСУРОВУ Х.Д.
В соответствии с Вашей просьбой я в своей записке попытаюсь кратко по памяти изложить некоторые данные по руководству резидентурой «Рамзая» в Токио и осветить следующие вопросы:
1. Обстановка в ГРУ накануне Великой Отечественной войны.
2. Отношение руководства ГРУ к нелегальной резидентуре «Рамзая» и особенно, к ее резиденту Зорге.
3. Одна из возможных причин провала резидентуры.
4. Краткие выводы и пожелания.
1.
Обстановка в ГРУ накануне Великой Отечественной войны.
Массовые репрессии руководящего состава ГРУ к концу 1938 года сменились частой заменой руководства. За три предвоенных года: с 1938 по 1941 г., сменилось пять начальников ГРУ (генералы ГЕНДИН, ПРОСКУРОВ, ГОЛИКОВ, ИЛЬИЧЕВ) (автором докладной записки пропущена фамилия еще одного начальника ГРУ — Орлова А.Г. — М.А.). Большинство из них разведывательной подготовки совершенно не имели и поэтому разведкой не интересовались и ею по существу не руководили. Главная задача их заключалась в очищении разведывательного аппарата и агентурной сети за рубежом от неблагонадежных и подозрительных лиц. Новой сети не создавалось. Некоторые начальники считали, что история разведки начинается со дня его вступления в должность. Все, что было создано до этого, считалось плохим, ненадежным и даже вражеским. Такая мысль навязывалась и подчиненным начальникам, некоторые из которых, в угоду своим старшим начальникам и с их благословения разоряли разведывательный аппарат и губили дорогостоящую агентурную сеть за рубежом, создававшуюся длительным и упорным трудом разведчиков.
Такое лихорадочное состояние центральных органов разведки застала Великая Отечественная война в 1941 году.
2.
Отношение руководства ГРУ к нелегальной резидентуре
“РАМЗАЯ” в Токио и к ее резиденту РИХАРУ ЗОРГЕ.
Атмосфера политического недоверия сложилась и вокруг резидентуры “РАМЗАЯ” и ее резидента ЗОРГЕ.
В связи с объединением японского и маньчжурского отделений, я, как начальник объединенного японо-маньчжурского отделения, в начале 1940 года принял от полковника ПОПОВА П.А. легальный разведывательный аппарат в Японии и нелегальную разведывательную резидентуру “РАМЗАЯ” (ЗОРГЕ). Тов. ПОПОВ давал отрицательную характеристику ЗОРГЕ, называя его фашистом, работающим против СССР по заданию немецкой или японской контрразведок.
Тов. ПОПОВ предполагал, что немецкая или японская разведки использовали ЗОРГЕ в целях дезинформации Советского правительства и ослабления нашего валютного фонда. Он считал, что ЗОРГЕ провален давно, еще в бытность его резидентом в Шанхае.
При этом он исходил из следующих данных:
а) Радист “РАМЗАЯ” сообщил, что когда он пришел в английскую больницу, чтобы навестить больного ЗОРГЕ, английский полицейский, якобы, предупредил его быть осторожным с доктором ЗОРГЕ, поскольку он является агентом ГПУ.
(Почему вдруг он сказал это радисту?).
б) Его первая жена в Берлине, с которой он развелся, работала в юридической консультации в гестапо и она знала, что ее муж — коммунист, работал в Коминтерне и под своей фамилией работает в Токио. Об этом она могла сказать гестапо, т. к. ЗОРГЕ для нее как муж был потерян.
(Могла и не сказать об этом).
в) В Шанхае был арестован агент, быв. резидентуры ЗОРГЕ, который ездил к нему в Японию для связи. Он мог сказать о ЗОРГЕ при допросах.
(Мог и не сказать).
г) Малоценная информация ЗОРГЕ.
На основе этих малоубедительных данных ЗОРГЕ не доверяли. К его информации относились недоверчиво, считая ее дезинформацией, часто она не изучалась, не переводилась, не обрабатывалась и командованию не докладывалась.
Позднее, после изучения дел, мне стало ясно, что от ЗОРГЕ поступала и ценная информация, в том числе фотодокументы:
— Доклады Главному штабу немецкой армии немецких офицеров-стажеров в японской армии о состоянии японской армии;
— Радиограмма о секретном совещании у Сталина 17 апреля 1940 года, на котором присутствовали послы США, Англии и Франции. Предполагалась возможность создания антигитлеровской коалиции. На этой телеграмме была резолюция т. Молотова: «Такие телеграммы направлять мне незамедлительно»;
— Доклад самого ЗОРГЕ, составленный на основе данных немецкого посольства, о планах нападения Германии на Польшу 1 сентября 1939 года. Этот доклад прибыл в ГРУ вовремя, но был переведен на русский язык только зимой 1940 года, т. е. после свершившихся фактов.
События 1939 года полностью подтвердили достоверность доклада ЗОРГЕ. Однако он не был доложен Командованию Советской Армии, т. к. комдив ПРОСКУРОВ был в немилости у нового Министра обороны Маршала т. ТИМОШЕНКО и боялся ему доложить о такой преступной безответственности офицеров ГРУ, начальником которого он являлся. Тов. ПРОСКУРОВ решил ограничиться наложением взысканий своей властью: начальнику японского отделения полковнику ПОПОВУ был объявлен строгий выговор и предупреждение о несоответствии в должности, а и.о. начальника отдела полковнику т. КИСЛЕНКО А.П. — выговор.
В качестве награждения за ценную информацию ЗОРГЕ было переслано 1000 ам. долларов на приобретение малолитражной машины “Бэби-кар”, о чем он давно просил.
Имея эти данные, я и мои заместители полковники ЯКИМОВ и СОНИН, начальник японо-китайского информационного отделения т. ВОРОНЦОВ Т.Ф. и некоторые другие в отношении ЗОРГЕ имели другое мнение. Мы считали, что подобную “дезинформацию” контрразведка дать не могла. Значит с “РАМЗАЕМ” надо работать, но его информацию тщательно изучать и проверять.
С прибытием нового начальника ГРУ тов. ГОЛИКОВА Ф.И. летом 1940 года я был вызван в Москву из командировки для доклада о состоянии разведывательной сети. Когда дело дошло до сети “РАМЗАЯ”, т. ГОЛИКОВ сказал, что об этой резидентуре ему подробно докладывал т. ПОПОВ и мне докладывать не следует. Тов. ГОЛИКОВ был информирован о моих разногласиях с ПОПОВЫМ в оценке резидентуры “РАМЗАЯ”.
Для подтверждения своих предположений о нечестности ЗОРГЕ тов. ПОПОВ допрашивал в тюрьме бывшего начальника японского отделения полковника СИРОТКИНА, арестованного как “врага народа”, который на вопрос ПОПОВА ответил, что он выдал резидентуру “РАМЗАЯ” японской контрразведке.
(Зимой 1962-63 г.г., я встретил реабилитированного СИРОТКИНА в д/к им. Горбунова на семинаре пропагандистов Киевского РК. На мой вопрос, верно ли он сказал ПОПОВУ в тюрьме, что выдал резидентуру “РАМЗАЯ” японской контрразведке, он ответил, что верно. Но он был тогда в удрученном состоянии, и ответил ему так небрежно).
После такого заявления СИРОТКИНА с нами перестали считаться. Оскорбляли, особенно это делал начальник политотдела бриг. комиссар тов. ИЛЬИЧЕВ И.И.
Для решения вопроса о ЗОРГЕ в Москву был вызван наш резидент в Японии, военный атташе полковник ГУЩЕНКО.
Все офицеры, которые поддерживали ЗОРГЕ (ВОРОНИН, КИСЛЕНКО, ВОРОНЦОВ, ЯКИМОВ), были освобождены от занимаемых должностей и переведены на другую работу. Я был направлен в войска, в Приморье начальником РО 25 армии.
К резидентуре “РАМЗАЯ” по существу никто не возвращался. Только весной 1957 года, в связи с моим увольнением в запас, генерал-майор т. ФЕДОРОВ А.Ф., который ведал научно-исследовательской работой в ГРУ, и зам. начальника ГРУ по политчасти генерал-майор т. РЯПОСОВ Н.И. советовали мне написать труд “Уроки провала резидентуры РАМЗАЯ”.
Я работал в архиве 2,5 месяца и составил подробный план этой работы, который был утвержден генерал-полковником т. ШАЛИНЫМ. Однако мне писать так и не пришлось, т. к. стали чинить препятствия в получении необходимых документов на ЗОРГЕ (многих документов в архиве не было) и в пользовании секретной библиотекой.
3.
Одна из возможных причин провала резидентуры.
В моем плане “Уроков провала резидентуры РАМЗАЯ” в 1957 году я указывал, что одной из возможных причин провала были грубые ошибки в руководстве резидентурой со стороны Центра.
Они заключались в следующем:
а) Не было единого руководства резидентурой. Документы на резидентуру “РАМЗАЯ” были в отделении, а руководство ею было возложено на зам. начальника отдела полковника ПОПОВА, как на хорошо знающего эту сеть. Он имел радиопереписку с резидентом, а офицеры отделения превращались в технических исполнителей. (Снятие копий с телеграмм, подшивка документов). Не принимали даже участия в обсуждении дел резидентуры. Никто — ни я, ни офицеры — не присутствовали при докладе начальнику ГРУ военного атташе т. ГУЩЕНКО — нашего резидента в Японии. Никто из нас не присутствовал также при передаче ему на связь резидентуры “РАМЗАЯ”. Ясно, что при споре рождалась бы истина, и ошибки могло и не быть.
б) Несмотря на сложную агентурную обстановку в Японии и усиленную радио слежку в воздухе, Центр посылал излишние запросы по радио и требовал т. н. контрольных заданий в целях проверки его честности. Этим подвергались неоправданному риску его агенты.
в) И, наконец, самая крупная ошибка Центра — это передача “РАМЗАЯ” на связь нашему работнику посольства в целях проверки его благонадежности.