В ст. 3 закона «Об обеспечении государственной обороны и безопасности» говорилось: «Лица, которые разгласят иностранным государствам (включая лиц, которые действуют в пользу других стран и иностранцев, что в последующем толковании закона рассматривается равнозначным), или лица, которые предадут гласности государственные секреты, им доверенные или ставшие им известными в процессе их собственной деятельности, караются тюремным заключением сроком от трех лет и пожизненно, а также смертной казнью»[823].
Согласно этому закону, Зорге и его товарищам могли быть вынесены самые суровые приговоры — вплоть до смертной казни или пожизненного заключения.
В начале следствия посол Отт считал (или хотел убедить в этом Берлин), что инцидент с Зорге подстроен антигерманской партией в Токио и что если Зорге собирал конфиденциальную информацию, то делал это в пользу Германии. В сообщении, которое Отт отправил в Берлин 23 октября 1941 года, выражалось возмущение арестом Рихарда Зорге: «Здешний многолетний представитель “Франкфуртер цайтунг” Рихард Зорге и другой подданный германского рейха Макс Клаузен арестованы японской полицией по подозрению в поддержании будто бы враждебных государству связей. Одновременно арестовано некоторое число японцев, один из которых якобы близко стоял к кругу сторонников бывшего премьер-министра князя Коноэ»[824].
Как отмечалось в телеграмме, отправленной в Берлин, по настоянию посла удалось добиться «в знак дружественного расположения к Германии» кратковременной встречи представителя посольства с Рихардом Зорге. «Из состоявшегося разговора [с японскими представителями] выяснилось, что Зорге “признал свою вину”. Но, как отмечает Отт, речь шла об уже известных посольству связях Зорге с лицом, вхожим в круг Коноэ, и о материалах, касающихся японо-американских отношений, рассматриваемых японцами как государственная тайна. Об этом Зорге ранее докладывал посольству Германии. “Поэтому, — говорилось в телеграмме, — можно предположить, что речь идет об акте мести или об интриге, в которую оказался запутан Зорге. Как здесь известно, относящаяся к нам враждебно группа все еще обладает большим влиянием в полиции и в среде чиновничьего аппарата министерства внутренних дел и министерства юстиции, в связи с чем в обстоятельствах дела Зорге нельзя исключать враждебных Германии намерений”»[825].
Первое сообщение о провале нелегальной резидентуры «Инсона» поступило в Центр 31 октября 1941 года:
«НАЧАЛЬНИКУ РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНОГО УПРАВЛЕНИЯ
ГЕНШТАБА КРАСНОЙ АРМИИ
ТОКИО. 30 октября 1941 года
Получено 31 октября 1941 года
По имеющимся сведениям — пять дней тому назад арестованы Инсон и Жигало [Жиголо] за шпионаж, в чью пользу неизвестно. Данные проверяю.
29 октября встречался с Изопом, который сказал, что Инсона давно не видел и не знает, где он. Об аресте Изопу мы ничего не сказали. Есть опасность, что Жиголо, если он арестован даже не по нашей работе, может раскрыть всю Инсоновскую ферму. Если данные подтвердятся, Изопа поставлю в известность.
№ 311 — ИКАР
[РЕЗОЛЮЦИЯ ВОЕННОГО КОМИССАРА РУ]: НО4
Доложить.
Ильичев
[Резолюция]: НО-1
1. Подготовить справочный материал на Инсона и Жиголо.
2. Дать указание Икару поставить в известность Изопа.
1.11 Подпись.
Исполнено.
1.11.41
Доложено.
2.11.41 (Подпись НО-1)».
В этой шифртелеграмме содержится больше вопросов, чем ответов. Зачем было дезинформировать Центр о «встрече» 29 октября с арестованным за 11 дней до этого — 18 октября — «Изопом» — Клаузеном? Выходил ли кто-то на встречу с «Изопом» в действительности? А если и выходил, то кто это был: «Имак» — В.С. Зайцев, М.И. Иванов? А если кто-то выходил на встречу с «Изопом» (такого могло и не быть), то почему не сообщили как есть, что встреча не состоялась?
«НАЧАЛЬНИКУ РАЗВЕДУПРАВЛЕНИЯ
ГЕНШТАБА КРАСНОЙ АРМИИ
Токио, 5 ноября 1941 года
По телеграфу.
Инсон арестован за шпионаж, очевидно, не на нас. С ним арестован Жигало и еще два агента. Первоначальные сведения об аресте были получены от корреспондента Индии Yca Chokligham, затем подтвердили Испарин и Илиада. Установить связь с Изопом очень трудно, наши попытки все время срываются.
№ 317. ИКАР
[РЕЗОЛЮЦИЯ ВОЕННОГО КОМИССАРА РУ]:
Сообщить Панфилову информацию.
Ильичев».
О том, как «устанавливали» связь с арестованным Максом Клаузеном, написала в 1946 г. в своем отчете его жена Анна. Ее, единственную из близкого к Зорге «круга», не спешили арестовывать, чтобы проследить за действиями советского посольства после проведенных арестов: «Прошло две недели. Меня охраняли день и ночь. Наконец стража уверилась, что ничего особенного за это время не произошло: никто не приходит, никто не звонит. Правда, приехала к нам немка ФРИДА ВАЙСС, наша знакомая. Она не знала о нашей катастрофе и пришла к нам прямо с вокзала. Ей разрешили переночевать. В этот вечер полицейские ушли ужинать в соседнюю харчевню. Вскоре после их ухода вдруг у двери раздался звонок. Я поняла, что случилось что-то необычное. Я и ВАЙСС побежали вниз. Я открыла дверь. Передо мной стоял высокий молодой человек, которого я сразу признала за русского. Однако по-русски с ним заговорить не решалась в присутствии посторонней. Я стала уговаривать молодого человека по-английски, чтобы он уходил скорее, что он “ошибся”. Однако молодой человек, видимо не понимая меня, в испуге лепетал: “А разве здесь квартира не сдается?” и продолжал стоять. Он понял, что у нас что-то неладное и все же ушел. Через три минуты после этого вернулись полицейские. Позже я узнала от полицейских, что в этот день к нам должен был прийти Виктор Сергеевич Зайцев — “Сергей”. Однако приходил не он, а неопытный, не знающий правил конспирации, который ввалился прямо в дом, но имел счастье уйти из него».
Молодым человеком, которого Анна «сразу признала за русского» был 29-летний М.И. Иванов[826]. Направлять сотрудника военной разведки легальной резидентуры (в этом случае уже не играл никакой роли фактор наличия опыта в разведывательной работе посланника, да таковых уже и не было в «легальной» резидентуре) домой к Клаузену было нарушением всех правил конспирации. Не вызывает сомнений, что приход Иванова к месту жительства четы Клаузенов контролировался, и то, что его не арестовали, объясняется не отсутствием в квартире сотрудников токко, а отсутствием у них инструкций на счет сотрудника резидентуры советской военной разведки, появления которого здесь не ожидали. Ждали Зайцева, его и могли арестовать (что неоднозначно). Но на выяснение обстановки был отправлен молодой и еще менее опытный Иванов. Почему? Значит, Гущенко предполагал, что в доме Клаузенов может быть засада, и решил пожертвовать «пешкой» вместо «офицера». Значит, резидент сознательно и совершенно неоправданно пошел на жертву оперативным офицером. Но обошлось.
«СПРАВКА
на нелегального резидента в Токио ИНСОНА.
Фамилия, имя и отчество (настоящие) — ЗОРГЕ ИКА РИХАРДОВИЧ, по национальности немец, рождения 1895 года, член коммунистической партии Германии с 1919 г., член ВКП(б) с 1925 г. (партийный билет хранится в Политотделе Разведупра). Окончил Университет в Берлине, в совершенстве владеет немецким и английским языками. Родился в Германии, воспитывался в детстве у бабушки в г. Одессе.
На разведывательной работе в Разведупре с 1929 г. До этого работал на партийной работе в качестве инструктора Коминтерна в ряде стран.
Как попал в Разведупр, по чьей рекомендации — сведений нет.
С 1929 по 1932 г.г. работал нелегальным резидентом в Шанхае. В конце 1932 г. был отозван в Москву, так как стало известно, что Инсон скомпрометировал себя на работе, а также в связи с арестом одного из связников его сети. Агентурная сеть Инсона состояла в основном из китайцев-партийцев. Сам Инсон работал неконспиративно: вербовал новых источников у себя на квартире, там же их принимал с материалами. Кроме того, поддерживал в открытую широкие связи с левонастроенными китайскими кругами и, в частности, с одной известной левой американской писательницей (……….), через которую также проводил вербовку; работал субредактором одной левой китайской газеты.
В 1933 г. Инсон Разведупром был направлен на нелегальную работу в Японию, г. Токио. Выехал туда через Европу и Америку с заездом в Германию, где получил паспорт на свое настоящее имя, завязал небольшие связи с рядом газетных издательств. Тоже проделал в Голландии и, кажется, в других мелких европейских странах.
Практическую работу в Японии начал в 1935 г. Весь 1934 и частично 1935 гг. у Инсона ушли на оседание в Токио, изучение обстановки и на завязывание знакомств в немецком посольстве в Токио. Как пишет Инсон, через одного секретаря посольства ему удалось завязать крепкие связи с бывшим немецким послом в Токио ………… особенно с его женой, и помощником военного атташе майором Шолль. Все доклады, посылаемые немецким послом в Берлин, в основном составлялись Инсоном, а майор Шолль делился с ним всей военной информацией по японской армии и страны в целом. Инсон регулярно фотографировал все эти документы и пересылал нам.
Особенно ценные сведения по японской армии дал Инсон в период с начала японо-китайской войны — по конец 1938 г. Этими сведениями нами было полностью вскрыто отмобилизование и развертывание японской армии и ее группировка в Китае по фронтам. С конца 1938 г. военная информация Инсона ослабла, видимо, в связи с убытием в Германию майора Шолль и назначением другого военного атташе полковника Мацке, которого Инсон характеризовал прояпонцем и, вообще, дураком.
В 1936 г. Инсон дал почти полные сведения в отношении подготовки и заключения антикоминтерновского пакта между Германией и Японией.
Весь 1939 г. характеризуется значительным понижением качества работы Инсона. В основном информация была экономического порядка, невысокая по качеству и, кроме того, ограничилась несколькими докладами ВАТ о состоянии японской армии и ее дислокации в Китае и Маньчжурии. С половины 1940 г. начинается медленный подъем улучшения качества работы Инсона и к весне 1941 г. значительно улучшается.