онии отнюдь не обещала успеха в осуществлении этого замысла.
Настороженно недоверчивое отношение к иностранцам, вообще характерное для определенных кругов японского населения, особенно возросло в последние предвоенные годы. В наибольшей степени это относилось именно к военным кругам. В целях максимального обеспечения сохранения военной тайны, военным командованием был издан приказ, запрещающий японским офицерам не только знакомства, но и вообще какое-либо общение с иностранцами, не исключая и «дружественных» немцев. Препятствием являлось и то, что далеко не все японские офицеры владели немецким или английским языками.
Представляется, что Зорге при широте его знакомств и харизме, была «по плечу» такая задача. В своих «Тюремных записках» он пишет: «Через Отта и Матцки я познакомился с генералом Осимой и неоднократно встречался с ним. А после заключения японо-германского союза я даже брал у него интервью для моей газеты. Кроме того, в то время я познакомился с тогдашним полковником Манаки, майорами Ямагата и Сайго, с теперешним генерал-майором Муто и с другими офицерами, имена которых я позабыл. Из пресс-группы военного министерства я встречался с тогдашним полковником Сайто, и он часто приглашал меня вместе с другими немецкими журналистами. Я также несколько раз приглашал его как член группы немецких корреспондентов. У меня почти не было дел с его преемником Акиямой, но я встречался несколько раз с полковником Уцуномия и даже посещал его раз или два в Шанхае. В последний раз мы встречались с ним весной 1941 года»[163]. И в окружении этих людей Зорге, вполне, мог найти кандидата на вербовку. Мог, поставив под угрозу всё то, что было создано за шесть лет. Поэтому Зорге и не принял к исполнению указание Центра.
В своих «Тюремных записках», говоря об источниках информации в агентстве новостей «Домэй» и в среде японских журналистов, Зорге констатирует: «С японцами, кроме тех, кто входил в мою разведывательную группу, в течение последних несколько лет я старался по возможности не встречаться. … У меня и в мыслях не было тайных разведывательных целей, так как я хорошо знал, что не смогу получить от них интересной информации…»[164]. И, переходя к оценке связей в военном министерстве, «Рамзай» отмечает: «Мои отношения с пресс-группой военного министерства и с армейскими офицерами, с которыми меня знакомили генерал-майор Отт и полковник Матцки, не отличались от описанных выше. Можно сказать, что в последние годы у меня почти не было связей с такими людьми»[165].
Для выполнения распоряжения Центра «Рамзаю» предстояло искать обходные пути через своих групповодов-японцев.
Одзаки, осторожно маскировавший свои связи, едва ли позволял рассчитывать на его активную помощь. «Густав» в докладе от 1937 года, характеризуя «Отто» указывал: «Рамзай считает его надежным, относя к недостаткам лишь его слишком большую осторожность».
Оставался Мияги. Но его знакомства и связи почти не выходил за пределы круга лиц, в большей или меньшей степени причастных к коммунистическому движению. Рассчитывать на приобретение через него и его друзей связи с офицерами и вербовку их «под видом Германии» — было не реально.
Однако, руководство Центра с возрастающей требовательностью и настойчивостью, возмещающей недостаток трезвой оценки обстановки и здравого учета реальных возможностей «Рамзая», — уже через 2,5 месяца — снова повторяет свое распоряжение, увеличив при этом до 2-3-х человек, требуемое количество японских офицеров, которые должны быть завербованы:
«МЕМО. Из ЦЕНТРА — РАМЗАЮ № 27 — 5.4. 39.
Подтверждается ранее поставленная задача — вербовка 2–3 японских офицеров. Спрашивается, почему Рамзай до сих пор не дал ответа о его возможностях и перспективах по реализации этой задачи. Дается задание, чтобы эту задачу реализовать во что бы то ни стало. Указывается, чтобы Рамзай срочно сообщил свои соображения по этому вопросу».
Зорге отвечает шифртелеграммой через десять дней:
«МЕМО. От РАМЗАЯ — ЦЕНТРУ № 49–15.4.39.
Приятель Джо из Квантунской армии после 4-х летней службы возвратился в Японию, но числится в запасе. Его будущее все еще не известно, но он его задержит на следующий месяц для того, чтобы получить от него подробный доклад обо всем, что он наблюдал во время своей службы и, чтобы достать через него последние уставы (наставления).
Приятель Джо питает старые симпатии к нам и с радостью соглашается работать на нас. Родители Джо и его приятеля являются старыми друзьями. Таким же является Джо с ним, что является хорошим моментом для маскировки их перед японцами.
Через него мы постараемся получить связь с работниками генерального штаба».
В последующем «Рамзай» даст приятелю «Джо» (Косиро Ёсинобу) псевдоним «Мики». Фамилию последнего Центр не знал, а «Рамзай», несмотря на указания, так ее и не сообщил. О «Мики» было известно только то, о чем докладывал Зорге в своих телеграммах.
Как стало известно уже после войны, Косиро Ёсинобу родился в 1909 году. В 1935 г. окончил университет Мейдзи (начальные курсы университета?), после чего вскоре был призван в армию. С марта 1936 года до ноября 1938 года находился на службе в войсковых частях, действовавших в Маньчжурии и Китае.
В ноябре 1938 года, получив унтер-офицерский чин (по другим данным, имел звание «капрал»), был временно уволен в резерв, но вскоре был снова призван и послан в Маньчжурию и Корею. В марте 1939 года был снова переведен в резерв, возвратился в Японию и поступил на работу, на бумажную фабрику.
По сведениям, приводимым в «Меморандуме» бригадного генерала Чарльза Уиллоуби, возглавлявшего разведотдел G-2 штаба оккупационных сил США, «Косиро начал интересоваться коммунизмом, будучи студентом университета Мейдзи, под влиянием своего соседа по фамилии Кйотаке Ясумаса. Этот Кйотаке в апреле или мае 1939 года познакомил Косиро с Мияги, который и привлек его в число агентов резидентуры».
Обещание «Рамзая» — постараться получить через приятеля Мияги «связь с работниками Генштаба» — едва ли можно было принимать всерьез. «Приятель» был всего лишь унтер-офицер (капрал?) — не имел никаких связей с сотрудниками Генштаба и не мог иметь таковых по определению. Это обещание «Рамзая» весьма походило лишь на отписку в ответ на настойчивые, но нереальные требования Центра.
Телеграмма Центра дает ответ на вопрос о мотивах вербовки приятеля «Джо»: он «питает старые симпатии к нам и с радостью согласился работать для нас».
Следовательно, и приятель относился к числу лиц, сочувствующих коммунистическому движению, и был привлечен к работе на идейно-политической основе.
В мае следует очередное напоминание Центра о форсировании вербовки офицеров. Зорге же, в свою очередь, докладывает о «приятеле Джо» и предупреждает, что не следует ждать скорых результатов.
Мемо «РАМЗАЙ» — ЦЕНТРУ № 60 от 7.5.39: «Сообщает, что никогда не забывает указаний, получаемых от Директора. По последней телеграмме они должны вести работу в отношении приятеля ДЖО для того, чтобы увеличить число ценных источников. Но это трудно и не дает возможности быстро ожидать результатов. Полный доклад высылается следующей почтой».
Во второй половине января Зорге поднимает вопрос о возвращении в Советский Союз.
Мемо «РАМЗАЙ» — ЦЕНТРУ № 85 от 20.1.39:
«Рамзай просит разрешить ему вернуться в СССР не позднее мая месяца, если события не получат угрожающего развития». Реакция последовала спустя десять дней и была отрицательной. Аргументация: отъезд «Рамзая» «чувствительно скажется на нашей работе. К тому же сейчас нет человека, равного ему, для замены».
Мемо ЦЕНТР — «РАМЗАЮ» № 74 от 2.2.39:
«Сообщается, что усложняющаяся с каждым днем международная обстановка не позволяет отозвать его в ближайшее время на родину. Отъезд его чувствительно скажется на нашей работе. К тому же, сейчас нет человека равного ему для замены. Просит отложить просьбу для более благоприятной обстановки. Будут приняты меры к замене в начале 1940 года. Согласен на месячный отпуск без выезда из страны. Для поправки здоровья средствами себя просит не ограничивать».
В организационном письме от 4 июня 1939 г. (переведено только 7 октября!) «Рамзай» докладывает о возросших трудностях:
«К сожалению, необходимо Вам сообщить о растущих трудностях продолжения работы для меня. Первой причиной этому является значительное увеличение, а также пространственное переполнение помещений посольства. Почти всюду здесь новые люди, не имеющие личного общения со мной, с которыми только постепенно, через много лет, можно будет снова наладить связь. Дальше, здесь частично люди т. н. “нового слоя”, т. е. из наци кружков, которые практически являются бесплодными, не знающими, а, следовательно, ничего не имеют.
И, в-третьих, нужда в помещении для посольства, а также ВАТ аппарата такова, что я для себя, прежде на месте проводимой работы, учебы и особенно художественной съемки не могу найти никакого места. Из месяца в месяц становится тяжелее составлять почту, и с июля месяца не вижу никакой возможности найти какое-либо место, где бы мог продолжать работу последних лет. Вы должны понять одно: из помещений аппарата посольства и ВАТ возможность взять что-либо с собой при здешних жилищных и охранных условиях почти исключается совсем. При здешних условиях даже лучший мой друг не решится выдать из аппарата посольства и ВАТ простого куска бумаги. Для этого здесь слишком трудные общие полицейские и охранные условия. Итак, грозит опасность, что вся новая техника, которую здесь развернул я и которая должна применяться, по моему мнению, во всех полицейских странах чистой воды, а именно: “обработка материала на месте”, т. е. в соответствующих бюро, стоит под угрозой в связи с чрезвычайным недостатком места.
Не нужно забывать, что аппарат ВАТ и посольства развился в несколько лет из отдельных людей, с которыми имел связь, в громадное учреждение с десятками людей. Я себе ясно еще не представляю, как я эти трудности преодолею. Кроме того, сюда необходимо прибавить, что Отт остался единственным лицом из “старых времен”, а все остальные — новые люди, и, наконец, то, что Отт стал главным лицом и в соответствии с этим у него очень мало времени для непосредственных обсуждений и общений со мной. Так мрачно смотрю я на будущее. Дальше, также “Джо” и “Отто” начинают страдать от долгого пребывания здесь. Благодаря усиливающемуся контролю, все суживается возможность свободного передвижения.