– Все верно, только не знаю, почему эта тварь выбрала именно тебя... – добавила я.
– Хм... – задумчиво протянул Глеб. – Знаете, когда я ходил за водой на реку, то на какое-то мгновение мне показалось, будто в воде мелькнуло что-то большое. Решил, что это рыба. Но в воду я не заходил, в котелок зачерпнул прямо у берега... Наверное, эта тварь меня еще тогда заприметила, а позже заявилась сюда... Да, не напрасно люди, живущие в этом мире советуют вечером и ночью не подходить к воде.
– Чувствуешь себя как?
– Вроде ничего.
– А как твои тараканы?.. – усмехнулся Кирилл. – Живы?
– Да что им будет!.. – махнул рукой Глеб. – Я в них все больше и больше разочаровываюсь. Вместо того, чтоб помочь любимому мужчине, то есть мне, они тщательно следят друг за другом, чтоб никто не разбежаться, и хотят по-прежнему жить веселой компанией... Ну, а если говорить серьезно, то ложитесь-ка вы спать. Время позднее, а я подежурю.
– Но...
– Да не бойтесь, ничего со мной не случится. Спина болит, мне все одно не уснуть, так что посижу, подумаю о случившемся. Тварь вновь вряд ли сюда заявится – все же она серьезно обожжена. Если же мне захочется спать, то разбужу вас обоих.
Против этого предложения возражений не было.
Глава 7
Эту ночь я спала, если можно так выразиться, вполглаза, урывками, то и дело просыпаясь и прислушиваясь к звукам, доносящимся снаружи. Ничего подозрительного я не услышала, но мне все одно было не по себе. Стоило вспомнить то существо огромными желтыми глазами и оскаленной пастью, как сон пропадал сам собой. Промаявшись так полночи, я решила, что хватит мучить себя – уж лучше подежурю.
– Ты чего не спишь?.. – покосился на меня Глеб, когда я подошла к печке, в которой догорали два небольших полена.
– Не спится что-то. Глеб, иди спать, я подежурю.
– У меня тоже сна нет... – подосадовал тот. – Причем ни в одном глазу. Как отшибло.
– Может, у тебя ошпаренная спина болит? Я ж на нее кипятком плеснула... Извини, но в тот момент ничего более действенного мне в голову не пришло.
– Ты все сделала правильно, а что касается спины, то она, и верно, побаливает немного... – не стал отпираться Глеб. – Ничего, утром посмотришь, что там... Хорошо, что хоть Кирилл спит.
– Да не сплю я... – пробурчал тот. – Все прислушиваюсь к тем звукам, что доносятся извне. Вроде тихо, хотя час назад кто-то ходил по воде, но к дому не приближался. Несколько раз большая рыба в реке плескалась, или это был некто иной – не могу утверждать со всей определенностью.... Еще раздаются ночные крики то ли птиц, то ли невесть кого – впрочем, все это вы и сами, наверное, слышали... Так что у меня сейчас тоже со сном проблемы, а потому тоже лучше посижу с вами. Компанией веселее.
– Давай... – не стал отказываться Глеб. – Тут места на всех хватит. Может, время до утра быстрей пройдет.
– Ты, похоже, все еще в себя не пришел... – заметил Кирилл, присаживаясь рядом с нами.
– Не совсем верное определение... – вздохнул тот. – Если называть вещи своими именами, то сейчас я охренел, и не знаю, как выхренеть обратно. А ведь Иван Степанович нас предупреждал, что стоит держаться подальше от здешних водоемов.
– Ну, со всяким может случиться...
– Не со всяким... – довольно резко отозвался Глеб. – Со мной, во всяком случае, этого не должно было случиться. Я... А, да что там сейчас скрывать!, – я в свое время прошел неплохую подготовку, и еще тогда было доказано, что гипнозу я практически не поддаюсь – есть такая сравнительно небольшая группа людей. Вот потому-то все, случившееся несколько часов назад, меня, мягко говоря, удивило. Последнее, что помню – стук в двери и чей-то голос... Затем – провал в памяти и резкая боль на спине, от которой я словно проснулся... Все произошедшее со мой... Оно, если можно так выразиться, в корне неправильно, и объяснения этому я найти не могу. Конечно, дело может быть в том, что у этого существа очень сильное ментальное воздействие, но ведь вы, судя по вашим словам, оставались вполне трезвомыслящими людьми. Выходит, причина в ином, куда более приземленном, и понимание этого меня совсем не радует. Догадываетесь, что я имею в виду?
Конечно, понимаю. Возможно, это существо каким-то непонятным образом ощутило, что у нашего товарища существуют некие проблемы с головным мозгом (очевидно, опухоль становится все больше), и потому решило (хотя тут больше подойдет слово – определило), что Глеб станет легкой добычей. Что ж, похоже, это непонятное создание не ошиблось...
– Возможно, все куда проще... – заговорила я как можно более уверенным голосом. – Наверное, это существо выбрало тебя еще в то время, когда ты ходил за водой к реке. Сам же упоминал о том, что в воде мелькнуло что-то большое.
– Вот ведь врешь, а приятно слышать... – сделал вывод Глеб. – Ладно, будем считать, что у меня просто крышу сорвало, хотя обычно ее срывает у тех, у кого она и так на одном гвозде держится. Похоже, я теперь тоже принадлежу к числу таких гм... своеобразных личностей. Хотя в моем случае эту самую крышу шквальным ветром уже сорвало и унесло в неизвестном направлении.
– Большой вопрос – а была ли крыша?.. – неудачно пошутила я.
– В последнее время насчет этого у меня тоже большие сомнения – боюсь, она уже начинает разваливаться... – криво улыбнулся Глеб. – Впрочем, как сказал один великий писатель:
«Ну, осуди меня за хромоту –
И буду я ходить, согнув колено».
– Странная какая-то цитата... – я не стала скрывать своего мнения.
– Это Шекспир... – подал голос Кирилл. – Если не ошибаюсь, то сонет восемьдесят девятый...
– Верно... – согласился Глеб. – А что касается нашей спутницы, попавшей под каток ЕГЭ...
– Тоже мне, интеллектуалы нашлись... – разозлилась я. Честно говоря, я и в школе никогда не любила учить стихи – это просто не мое.
– Есть немного... – не стал спорить Глеб. – Как ты заметила, культура из меня так и прет.
– Говоря откровенно, я вам обоим даже завидую... – я даже не пыталась скрыть зависть в голосе. – И дело тут не только в ЕГЭ. Вы, как я поняла, в литературе люди весьма подкованные, а в школьной программе учат далеко не все из того, что вы цитируете. Каждый из вас что, учился по особой программе?
– Не совсем так... – после паузы заговорил Кирилл. – У меня дед и бабушка – литературоведы, а если учесть, что в детстве я частенько оставался у них на довольно долгий срок, когда мои родители ездили в очередную экспедицию... В общем, старшее поколение нашей семьи считало своим первейшим долгом приобщить меня к высокому, мудрому и вечному, а на свою память я никогда не жаловался...
– С тобой все ясно... – вздохнула я. – А ты, Глеб, как стал заядлым книголюбом?
– Мне как-то говорили, что глядя на меня, невозможно представить, будто я могу отличить ямб от хорея, или Пушкина от Маяковского... – приподнял брови тот.
– А если без шуток?
– Что касается литературы, то если сложить все книги, которые мне в свое время пришлось прочитать, то получится, если можно так выразиться, десять больших возов толстых томов и пятьдесят маленьких тележек книжек потоньше... – неприятно усмехнулся Глеб. – Причем в основе своей это была классика, чтоб ее!..
– Ты сказал – пришлось прочитать...
– Верно. Можно сказать, что я делал это из-под палки. Моя мать считала, что я должен пойти по стопам ее семьи, то есть стать учителем, как все родственники с ее стороны. Так сказать, преемственность поколений. Она приняла решение, что я должен стать только учителем русского языка и литературы – и никем иным. То, что я не имел к преподаванию не малейшей склонности, и педагогика – это не совсем мое... Подобные доводы матерью просто игнорировались. Она составила огромный список книг, который я должен был читать, составила график их прочтения, и в конце каждой недели принимала у меня экзамены по прочитанному, чтоб полностью контролировать процесс моего интеллектуального обогащения. Так что вольно или невольно, но знания литературы все же остались при мне.
– Похоже, ты очень уважаешь мать... – произнесла я, не сомневаясь в ответе.
– Я ее ненавижу... – даже не сказал, а выдохнул Глеб, и мне даже стало страшно, сколько боли он вложил в это слово. – Это настоящий тиран, и ей не было, и нет дела до того, что хотят другие, и к чему они стремятся. Все должно быть или по ее указанию, или никак – дескать, я лучше знаю, что вам нужно. Никакие возражения не принимались, любой бунт гасился в зародыше, причем в выборе средств мать не стеснялась.
Ничего себе! Никогда бы не подумала, что в душе спокойного и насмешливо-циничного Глеба могут бушевать такие страсти.
– Что, удивлены?.. – Глеб смотрел на нас. – Понимаю. Только не надо говорить о сыновнем долге и всем таком прочем – легко читать мораль и призывать к любви и всепрощению, если ты никогда не сталкивался с моральным насилием в семье. Как, впрочем, и с физическим.
– Мать у тебя тоже учительница?
– Да. Математичка. Сильный и жесткий человек. Для нее главное – причинять добро и наносить пользу, и неважно, хочется это кому-то, или нет. С таким авторитарным характером, как у нее, жить непросто, и в первую очередь это относится к окружающим. Со временем мать стала директором школы, и навела там такую дисциплину, которая казарме с ее строгим уставом и не снилась. Одно время в нашем городе – миллионнике ее школа считалась лучшей, ставилась в пример. Правда, то, что директора в этой школе все тихо ненавидели (подобного никто и не скрывал), было известно всем, но начальству до таких тонкостей не было никакого дела.
– А ваша семья...
– Да не было у нас никакой семьи, существовала лишь одна видимость идеальных отношений. Был отец, прекрасный добрый человек, который скончался от инфаркта в тридцать три года. Помнится, его мать (а моя бабушка) открыто обвиняла мою мать в том, что именно она была причиной столь раннего ухода моего отца. С этим утверждением полностью согласен: если в течение многих лет ежедневно подвергаться моральному унижению, то тут никакого здоровья не хватит. Почему отец не ушел от матери? Ради меня и моей младшей сестры – понимал, что без него нам придется совсем плохо. После его смерти так и произошло. В общем, хороших воспоминаний о жизни в семье у меня почти нет.