– Не смешно.
– А никто о смехе и не говорит... – неприятно улыбнулась женщина, и от ее взгляда меня едва не передернуло. – Должна сказать, что вскоре у него появится невеста – естественно, это будешь не ты. Мы с партнером по бизнесу почти договорились о браке наших детей, и эта девушка подходит ему куда больше тебя, во всяком случае, она из нашего круга. Вскоре мой сын окончательно поправится, и все будет хорошо, так что... Впрочем, хватит о нас, поговорим о тебе. Чтоб завтра же тебя не было в столице – убирайся в свой родной Мухосранск, и чтоб больше сюда носа не показывала, а иначе пеняй на себя.
– Вообще-то мой город называется Вешнегорск.
– Я и говорю – Мухозасиженск.
– Позвольте мне самой решать, как жить дальше. И уезжать я никуда не собираюсь.
– Еще как соберешься... – отрезала Галина Александровна. – Не хмыкай, я и не таких обламывала. Запомни: никогда больше не хочу видеть твою кислую физиономию, и уж тем более ничего не желаю о тебе слышать. Не хватало еще, чтоб через какое-то время ты выскакивала перед Борисом, словно черт из табакерки, и рассказывала всем и каждому слезливую историю о том, как пожертвовала своим драгоценным здоровьем ради некоего молодого человека, который не оценил этот дар... И не вздумай требовать от нас деньги за свою почку – ни копейки не получишь. Я и так потратилась, пока подводила тебя к нужному решению. Считай, что ты проявила благородство ради другого человека, и отныне можешь гордиться этим поступком до конца своей никчемной жизни – все одно тебе больше гордиться нечем... Так, что-то я с тобой заговорилась сверх меры, пока заканчивать наш познавательный разговор. В общем, так: если завтра к вечеру ты не покинешь столицу, то утром следующего дня у тебя найдут большую партию наркотика.
– А вы не слишком много на себя берете?
– Не хами... – скривилась женщина. – Прием отработанный, не в первый раз его применяю. Последняя девица, которая отчего-то решила, что она умней меня и вздумала перейти мне дорогу, получила десять лет колонии за хранение наркоты в особо крупных размерах, а по ее статье УДО не светит. Так что если не уберешься из столицы до завтрашнего вечера, то имеешь все шансы присоединиться к той нахалке. Будете вместе рукавицы шить или ватники. В одном можешь быть уверена: не пожалею денег, но тебе подкинут такую партию порошка, что засядешь ты лет на пятнадцать, не меньше, ни один адвокат не отмажет. Так что пока я добрая, убирайся в свой родной Козлодоев и держи язык за зубами. Все, разговор окончен и пошла отсюда вон.
– Знаете... – я встала. – Знаете, у вас с совестью все в порядке – ее просто нет.
– Кошке, знаешь ли, безразлично, что думают о ней мыши... – усмехнулась та. – Сама уберешься, или охрану звать, чтоб тебя в шею вытолкали?
Вернувшись в свою съемную квартиру, я просто-таки упала на кровать – надо было решить, что делать дальше. В голове был полный кавардак, а на душе пустота... Правда, остаться в одиночестве и собраться с мыслями у меня не получилось – внезапно заявилась хозяйка квартиры, боевая дама лет шестидесяти.
– Вот что, голубушка... – вместо приветствия заговорила она. – Съезжай-ка ты с моей квартиры, мне неприятности не нужны.
– Не понимаю, о чем вы!
– Не понимаешь, значит?.. – а хозяйка явно выведена из себя. – Ко мне сегодня участковый приходил, о тебе расспрашивал – кто сюда приходит, да не замечала ли я чего странного, поведением твоим интересовался. Он, конечно, прямо ничего не сказал, но я ж не дура, поняла, что речь идет о запрещенных веществах, а это дело серьезное. Намекал, что из-за наркоты тебя с работы уволили. Это так?
– Да, меня, и верно, уволили, но...
– Раз все обстоит таким образом, то тебе здесь делать нечего... – хозяйка не желала слушать мои объяснения. – За свою жизнь я уже всего насмотрелась. Не хватало еще, чтоб сюда появились какие-то упоротые наркоманы и чтоб об этой квартире пошли дурные слухи, ведь деньги от ее сдачи – единственный приварок к моей пенсии!
– Я снимаю эту квартиру больше года, у нас с вами никогда не было конфликтов, и вы же меня хорошо знаете...
– Ничего не знаю и знать не хочу!.. – оборвала меня женщина. – В своих проблемах разбирайся сама, что у тебя происходит – это меня не касается, но наш участковый просто так приходить не станет. Решения своего я не изменю, так что давай расстанемся по-хорошему, без ругани, тем более что я уже занялась поисками новых жильцов.
Можно было бы попытаться что-то объяснить хозяйке, но понятно, что все это бесполезно, да и сил на подобное у меня не было.
– Я могу остаться хотя бы до завтра? Мне просто пойти некуда.
– Ну, ладно, я ж не зверь какой... – женщина смягчилась, видя, что я особо не сопротивляюсь и не требую вернуть деньги, выплаченные ей за месяц вперед. – Давай договоримся так: я к тебе завтра утром приду, и ты мне ключи отдашь. Договорились?
– Да...
Хозяйка ушла, а я снова прилегла на кровать – навалилась апатия, не было сил даже шевелится. Сейчас полежу немного, а потом начну думать, как жить дальше... Сама не заметила, как уснула, и меня разбудил звонок телефона. Высветился незнакомый номер, и хотя я обычно на них не отвечаю, отключаюсь, но сейчас произнесла:
– Слушаю.
– Лена, это я... – услышала я мужской голос.
– Кто это?.. – спросонья я не сразу сообразила, кто звонит.
– Семен. Ты меня не узнала?
– Что?! – сна как не бывало, зато злость поднялась в душе темной волной. – Да как у тебя совести хватило мне звонить? А, понимаю, ты выполняешь очередной приказ подруги своей дорогой женушки!
– Ты все знаешь?.. – упавшим голосом спросил Семен.
– А то, как же, Галина Альбертовна рассказала, причем ее просто-таки распирало от радости и от осознания того, как лихо у нее получилось задуманное. Поведала и о твоем ценном вкладе в процесс моего обдуривания ради получения почки для ее любимого сына. Все еще не могу придти в себя от ее откровений.
– Прости...
– Насчет прощения – не ко мне. Я обычный человек со всеми недостатками, а не всепрощающая святая старица.
– Понимаю, что виноват...
– Надеюсь, за все немалые старания тебя оставили возле хозяйского тела? Ты там служи со всем тщанием, а то как бы вновь в немилости не оказаться.
– У нас развод состоялся еще три дня назад... – в голосе Семен слышалось неподдельное отчаяние. – Эта стерва Галина Альбертовна и не подумала выполнить свое обещание. Меня, по сути, вышвырнули ни с чем, как использованную вещь. Не поверишь, но с чем я к жене пришел, с тем и ухожу, как будто и не было этих последних лет...
– Сочувствие поищи в другом месте. Если я правильно поняла, то жар-птица улетела, не оставив в твоих руках ни одного пера. Ничего, ты у нас парень шустрый, поймаешь еще одну золотую птичку.
– Да мне больше с сыном видеться не позволят!.. – едва ли не взвыл бывший ухажер. – Ты даже не представляешь, что это такое! А я так люблю своего малыша, он такой хороший мальчишка...
– Не тебе жаловаться мне на свою горькую судьбу. К тому же, как я поняла, у твоей жены имелось основание для развода, а потому получай, что заслужил. Это все, что ты хотел мне сказать?
– Нет, я позвонил для того, чтоб предупредить... – заторопился Семен. – Я слишком хорошо знаю закадычную приятельницу моей бывшей супруги, эту самую Галину Альбертовну. Она, если понадобится, кого угодно раздавит, по трупам прогуляется, для нее никаких правил не писано. Ты ей больше не нужна, и если сделаешь хоть что-то против нее, то тебе не поздоровится. Я на эту особу за несколько лет успел насмотреться, и знаю, что от нее можно ожидать. С теми, кто ей более не нужен, она не церемонится. Уехала бы ты из столицы на какое-то время – та мерзкая баба тебе все одно спокойной жизни не даст. Да, и на всякий случай все свои вещи проверь перед отъездом – мало ли что там может оказаться... И прости меня, если сможешь...
Какое-то время я сидела, глядя на смолкнувший мобильник. Ты, Семен, сказал или слишком много, или слишком мало. Во всяком случае, надеюсь, что никогда больше тебя не услышу.
Пора начать собирать вещи, а потом я начну просматривать объявления о сдаче квартир, а заодно и сайты с предложениями о работе. Хорошо и то, что мой чемодан – он на колесах, в руках не надо нести, а не то тяжести мне сейчас носит нельзя, шов может разойтись.
Однако слова Семена не давали мне покоя, и прежде чем сложить какую-то вещь и убрать ее в чемодан, я внимательно осматривала одежду, и, как оказалось, не напрасно – в заднем кармане своих старых джинсов я обнаружила два прозрачных пакетика с каким-то белым порошком. А ведь если бы не предупреждение Семена, то я бы не стала поверять карманы, тем более что в них никогда и ничего не совала. Конечно, вполне может оказаться и то, что в пакетиках находится самая обычная сода, но мне в подобное что-то плохо верится. Непонятно, как пакетики оказались в моей одежде? Да какая разница, каким образом это произошло, тем более что ответ очевиден. На душе стало еще более скверно, хотя хуже, кажется, уже некуда.
Смыла пакетики в унитаз, джинсы выкинула в мусоропровод, после чего в ванной долго мыла руки, затем вновь стала укладывать вещи, тщательно их осматривая. Такая внимательность дала результаты – под стелькой зимних ботильонов я обнаружила еще один прозрачный пакетик с белым порошком. Как говорится – нет слов... Пакетик вновь отправился в унитаз, а обувь – в мусоропровод.
Последний, четвертый пакетик, я обнаружила в открытой пачке влажных салфеток, которыми использовала вместо носовых платков, причем нашла его, этот пакетик, только потому, что тщательно проверяла каждую вещь, прежде чем положить ее в сумку или чемодан. Вновь смывая в унитаз целлофан с порошком, и выкидывая в мусоропровод пачку салфеток, поняла, что надо мной нависли самые настоящие тучи.
Судя по всему, Галина Альбертовна без промедлений выполняет свою угрозу, и на этом она не остановится, потому как вряд ли кто-то стал бы прятать в моих вещах пакетики с обычной содой. Вопрос – что мне делать дальше? С одной стороны, не стоит признавать себя побежденной и надо бы попытаться хоть что-то предпринять, только вот в моем нынешнем состоянии об этом даже думать глупо: кто она, и кто я. На ее стороне деньги и связи, да и почти наверняка уже готовится (или уже подготовлен) некий человек, кто готов обвинить меня в торговле запрещенными веществами... Чувствую себя не просто обманутой, вдобавок униженной и раздавленной, в глазах то и дело появляются слезы, на душе полный раздрай, ничего не хочется... А еще душевная боль, словно ржавым гвоздем по сердцу...