Даже спустя десять лет мать испытывала к Томасу явную неприязнь, поэтому Ребекка благоразумно решила не упоминать о нем, когда приехала домой на зимние каникулы. Она не сказала и то, что приглашала его с собой во Флориду.
— Стивен, Марк и Джейкоб тебя совсем не помнят, — говорила она Томасу. — А Тейлор и Зеке смутно. Им очень хотелось бы увидеться с тобой. Тебе у нас понравится: там тепло. Мы могли бы съездить в «Мир Диснея».
Томас был непреклонен:
— Твоя мать захлопнет дверь у меня перед носом.
Вполне возможно, подумала Ребекка. Или выкинет что-нибудь похлеще. Дженни Блэкберн не расставалась с надеждой, что дочь переведется в другой университет. Уж что-что, а холод вынудит ее перебраться ближе к югу. «Папа» О'Кифи, толстый, трудолюбивый человек, не разделял оптимизм дочери. «Только не с ее бостонской кровью», — вот и все, что он сказал.
Зима не испугала Ребекку. Продолжая удерживать высокий рейтинг успеваемости и по-прежнему работая в библиотеке, она использовала морозы и метели себе во благо: стала больше времени уделять увлечению искусством, причем ее тянуло не к живописи или скульптуре — «изящным искусствам», — а к графическому дизайну. Больше шансов, что твою работу увидят и что ты будешь общаться с широким кругом коллег. В конструировании она увидела и вызов, и радость, поскольку концептуальная мысль изящного искусства прикладывалась к практике. Причудливое сочетание элементов художества, технической экспертизы, вдохновения и требований заказчика показалось ей очень увлекательным. Многие знакомые отворачивали носы и говорили, что она проституирует на своем даровании. Но ей было мало дела до того, что скажут другие. Она полюбила дизайн, но так, для развлечения.
Однажды, зябким апрельским днем интерес к графическому дизайну привел ее на набережную, — так хотелось думать ей. Здесь собирались строить новое здание, причем разрабатывать индивидуальный стиль поручили одной из самых известных в стране студий графического дизайна. Уже одно это оправдывало появление Ребекки на пресс-конференции на месте будущего строительства.
Архитектором здания был Уэсли Слоан, и предназначалось оно для компании «Вайтейкер и Рид». У Ребекки, когда она, пропустив занятие по микроэкономике, спешила в район порта, было предчувствие, что она вступает в полосу неприятностей.
Она даже не предполагала, каких.
Глава 14
В 1974 году Джеду Слоану исполнилось двадцать четыре года.
С Бостонской гавани дул порывистый ветер. За год, прожитый в Сан-Франциско, он успел забыть, как холодно бывает в Бостоне, даже в апреле. И теперь с трудом переносил перепады погоды. Отец его, напротив, не обращал внимание на колючий ветер. Они наблюдали за тем, как сносят здание, занимавшее участок, выбранный для осуществления совместного проекта Уэсли Слоана и Абигейл Вайтейкер-Рид.
— Чудесное место для пресс-конференции, — сказал Джед.
Штормовой ветер развевал стальные волосы Уэсли Слоана. Этот крепкий пятидесятилетний мужчина, всецело отдавший себя работе, лишь усмехнулся:
— Твоя тетя Абигейл — большая любительница театральных эффектов. Правда, на сей раз это может ударить по ней другим концом. Что если какого-нибудь журналиста сдует с набережной, и придется его откачивать? Хотя она утверждает, что к трем часам ветер утихнет.
— Не то ему это дорого обойдется?
— Я не удивился бы. Знаешь, я очень рад, что ты приехал.
Как будто у него был выбор. Джед служил архитектором-стажером в сан-францисской фирме отца. В проект административного здания компании «Вайтейкер и Рид» он внес очень небольшой вклад. Уэсли Слоан был не из тех, кто с легкостью делится полномочиями, даже с собственным сыном. И Джед не питал иллюзий, по какому поводу он в Бостоне: просто тетя Абигейл представляет проект как семейное дело, а он член семьи. Она даже Квентина вызвала из Сайгона, куда тот отправился в октябре, чтобы поработать в отделении «Вайтейкер и Рид», открытом более десятилетия назад, с началом американского вторжения во Вьетнам. Разумеется, Квентин прилетел. Он всегда исполнял желания матери, да и пребывание в Сайгоне его порядком утомило.
По Парижскому мирному соглашению, «Вайтейкер и Рид» сохраняла деятельность в Юго-Восточной Азии в прежнем масштабе, но Абигейл с трудом примирилась, что ее единственный двадцатидвухлетний сын добровольно поехал улаживать дела компании. Джед понимал Абигейл. Она потеряла во Вьетнаме мужа. Не хватало еще потерять сына.
Джед не раздумывая отказался бы от приглашения тети, но у него была своя причина поехать в Бостон. Родители его редко оказывались в одном городе — мать по-прежнему жила на Бикон-Хилл, и теперь он решил использовать то, что и отец тоже в Бостоне. Джед собирался рассказать им о своих планах. Пригласит их пообедать и выложит все о своей предстоящей поездке на Дальний Восток. В июне должна начаться его оплаченная стажировка в Сайгоне. Ведь пока он не был готов связать жизнь с фирмой отца, да и архитектурное образование не считал уже завершенным. В Юго-Восточной Азии у него появится возможность изучить то, что не могут предоставить ни в Сан-Франциско, ни в Бостоне. Уэсли Слоан, конечно, сочтет бегство сына из фирмы предательством. Может быть, в этом есть доля правды. Но все-таки Джед должен поехать. В студенческие годы он имел отсрочку от призыва, и теперь чувствовал: надо своими глазами посмотреть на страну, где круто повернулись — и оборвались — жизни многих его друзей. И думая о молодых парнях, своих ровесниках; о чувствительном дяде Бенджамине, который казалось, вечно попадал не в то место и в неподходящее время; о Стивене Блэкберне, добродушном как никто из Блэкбернов и отличавшемся острым умом, — Джед понимал, что он должен ехать.
— Какого дьявола ее туда понесло? — проворчал Уэсли Слоан. — Что за дура?
Джед, вслед за взглядом отца, посмотрел в сторону цепей, закрывавших доступ в зону строительных работ, где ветер взметал облака пыли и мусора. Девушка в ярко-красном свитере и красной шапочке влезла на столбик ограды, словно петух на жердь. У ней был фотоаппарат, которым она поминутно щелкала.
— Пойду посмотрю, — вызвался Джед.
Подойдя ближе, он разглядел каштановый хвост, дырявые джинсы и кроссовки. Должно быть, одна из четвертьмиллионной армии бостонского студенчества. Девушка спрыгнула со столба и приземлилась в зоне стройки. Под ветхой одеждой обнаружилась красивая фигурка.
— На вашем месте я не стоял бы здесь без шлема, — сказал Джед.
Она смерила его взглядом живых синих глаз. Ее худощавое, привлекательное лицо показалось ему странно знакомым.
— Боже мой, — прошептала она и ловко, точно обезьяна, забралась на столб, задержалась на секунду и спрыгнула рядом с Джедом. Красная шапочка слетела, и волосы разметались по лицу. — Что ты здесь делаешь?
— Собственно, я на пресс-конференции, — важно проговорил он, силясь вспомнить, где мог ее видеть. — Мое имя — Джед Слоан. Посмотрите, вход сюда воспрещен, и…
Она вскипела:
— Знаю я твое вонючее имя, а ты, видимо, мое позабыл!
— Ваше лицо кажется мне знакомым…
— Ах ты, задница! Еще бы знакомым…
Она сорвала шапочку и выпрямилась — кровь прилила к ее лицу. Джед вдруг узнал ее. Вероятно, в подсознании он вспомнил ее сразу, как только увидел… Лицо, глаза, вспыльчивость — все это он и не забывал. Но кого он не ожидал повстречать в Бостоне, так это Ребекку Блэкберн.
— Ребби, проговорил он.
Но она уже убегала по Атлантик-авеню и не слышала его.
Подъехали Вайтейкеры, и пресс-конференция должна была вот-вот начаться. Джеду полагалось занять место в кругу родни для непременного семейного фото. Он видел, что отец выискивал его взглядом. Квентин, загорелый, одетый в классический костюм, в котором ему можно было дать сорок лет, увидел его и помахал рукой. Джед сделал вид, что не заметил. Тетя Абигейл посматривала на часы. Ей теперь сорок пять, и, как полагал Джед, ей лестно что она — глава процветающей компании, хотя тетя ни за что не призналась бы в этом. Джед помнил ее скорее женщиной свободных взглядов, а не зашоренной, недоступной гранд-дамой, какую она из себя строила в эти дни. Что делает с людьми могущество. А может, вдовство и вытекающая отсюда ответственность. Во всяком случае, она не поймет его поступка.
— Ну и пусть, — пробормотал он. Обойдутся без него. Тетя Абигейл как-нибудь переживет.
Джед пустился за Ребеккой. Он догнал ее на углу широкой улицы, где она нетерпеливо ждала, когда можно будет перейти дорогу, запруженную транспортом.
— Я помню, — сказал он, подбежав к ней, — то время, когда ты не могла перейти улицу без помощи взрослых.
— Поздравляю! — съязвила она.
Он улыбнулся:
— Привет, Ребби.
— Освежил память? — с сарказмом спросила она.
— Лишь только ты назвала меня задницей.
— Но когда мы виделись в последний раз, мне было восемь, и я не употребляла ругательств.
Теперь ей, должно быть, девятнадцать.
— Да, но ты ругаешься теперь так, как я всегда себе это представлял. Хочешь, угощу тебя чашечкой кофе?
— Я и сама могу себя угостить.
Они зашли в кафе и сели напротив друг друга, сжимая в руках чашки с обжигающим, крепким кофе. Десятилетие, минувшее с того дня, когда Джед чуть не плакал, глядя на грузовик, увозивший Блэкбернов с Западной Кедровой улицы, словно улетучилось куда-то. Они поговорили о Сан-Франциско и Флориде, об ее пятерых братьях и его двух единокровных сестрах. Джед сказал что-то смешное, и в ее хохоте он услышал отголосок смеха той девочки, с которой играл, ссорился, выручал из беды и которой уступал давным-давно, но не по прошедшим годам, а по тому, как сильно они изменились. Особенно она. Джед заметил у Ребекки мягкий южный говорок.
— Как твой дед? — поинтересовался он.
— Замечательно. — Она не отвела взгляд, но Джед почувствовал, что у нее было такое искушение.
— Для того, чтобы остаться на Бикон-Хилл, ему потребовалось немало мужества.
— Выходит, ты считаешь, что моя мама струсила?