— В этот день за рулем джипа сидел француз, бывший солдат Иностранного легиона. Из четверых он один остался в живых, но попал в плен к вьетконговцам. Я не сумела выяснить, как его звали и что с ним случилось потом. — Ребекка помолчала и с усилием закончила: — Думаю, однако, что он еще жив.
Томас отложил сандвич: ростбиф с кольцами красного лука. Он не возражал бы, даже если бы Ребекка сдобрила свое произведение серной кислотой.
— Ты как бы спрашиваешь меня, что я о нем знаю?
— Я не закончила. Покопавшись глубже, я обнаружила старую фотографию из «Бостон Глоуб» от 1959 года. Ее сделали во время нашей с тобой поездки по Францию. Мне тогда было всего четыре года, поэтому я мало что помню о том путешествии. Но одно помню хорошо: ты присутствовал на похоронах баронессы Гизелы Мажлат.
Она замолчала, чтобы проследить за реакцией Томаса на ее сообщение, но за долгие годы он научился скрывать свои эмоции. Проклятая фотография. «Глоуб» поместила ее по одной-единственной причине: потому что на ней был запечатлен он, Томас Блэкберн.
— Твои научные изыскания впечатляют, — проговорил он. — Особенно ежели учесть, что их автор так и не закончил колледж. Исследования требуют упорства, а его тебе не занимать.
— Гизела покончила жизнь самоубийством.
— Да, я знаю, — вздохнул Томас. Его воспоминание о том ужасном дне были живы по сию пору. — Она была моим другом.
Ребекка с заметным усилием сдерживала себя.
— Ты мне об этом никогда не рассказывал.
— У меня было много друзей, про которых я тебе никогда не рассказывал. Ведь я намного старше тебя, дорогая. Моя дружба с Гизелой была неприметной.
Глаза ее вспыхнули:
— Что ты имеешь в виду?
— Ты очень настойчива.
— Настойчива — это слово из репертуара Калвина Кулиджа.
— Я знал Калвина в последние годы его жизни…
— Дед, Гизела, по ее словам, стала жертвой похитителя драгоценностей по прозвищу Кот.
Томас осторожно снял с сандвича колечко лука и принялся разжевывать его передними зубами.
— Почему так всегда бывает, — задал он риторический вопрос, — что молодым неоперившимся птенцам кажется, будто то, что они только что узнали, неизвестно другим? Да, Гизела заявила в полицию, что Кот украл у нее какие-то драгоценные камни из семейного собрания…
— Камни Юпитера.
Ребекка была до утомительности точна.
— Правильно.
— Но ей никто не поверил, тогда она бросилась в море.
— Несколько огрубленно, но, в общем, тоже правильно.
— В общем?
— Я сам при этом не присутствовал.
Ребекка обдумала услышанное и спросила:
— Ты не хочешь рассказать мне про Кота?
— А почему я должен это делать? — раздраженно заметил Томас. Очевидно, что нам известно одно и то же.
Ребекка в таком взвинченном состоянии, подумал Томас. В любую минуту может взорваться.
— Полиция собиралась арестовать некоего француза, популярного автогонщика, обладателя Гран-При по имени Жан-Поль Жерар. Полагали, что он и есть Кот. Однако он исчез, не дожидаясь, пока его арестуют.
— И ты предполагаешь, что он объявился во Вьетнаме в 1963 и потом в 1975 году?
— Я знаю, что это он, — сказала Ребекка, по-прежнему прилагая немало усилий, чтобы держать себя в руках. — Мне удалось отыскать фотографию Жерара в журнале «Лайф» от 1958 года. На ней — наш белоголовый француз, разве что нет шрамов на лице и седины в волосах.
Чтобы не встречаться с тревожным взглядом внучки, Томас уставился на матовое стекло, отделявшее стеллажи от читального зала. Хитрить он не любил, поэтому годами боялся такого вот откровенного разговора с внучкой.
Наконец он произнес:
— Ребекка, тебе удалось раскопать уже немало. Остановись. Брось это дело, пока не стало хуже тебе или кому-то еще. Да, Жан-Поль Жерар — тот самый француз, который участвовал в покушении на Там в 1975 году. Да, это он сидел за рулем джипа, когда погиб твой отец, Бенджамин и Куанг Тай. Это его взяли в плен. Он провел в джунглях пять лет, в 1968 году ему удалось бежать из лагеря для военнопленных.
— И он обвинял тебя во всем, что случилось с ним?
— Несомненно.
Ребекка шумно втянула воздух — несомненный акт самоконтроля.
— Он приходил к тебе?
— Еще нет. Я не видел Жана-Поля Жерара вот уже двадцать шесть лет.
Взгляд ее стал холодным.
— Тебе повезло.
Томас пожал плечами. А что он мог сказать? Они с Ребеккой никогда не говорили о 1963 годе. Будь его воля, и этот разговор не состоялся бы. Некоторое время они провели в напряженном молчании. Кофе и два сандвича остались нетронутыми.
Наконец Ребекка спросила:
— Ты знал, о ком я говорю, когда вчера я описала тебе Жана-Поля Жерара, но ты сделал вид, что не узнал, о ком идет речь.
— Верно.
В ее несравненных глазах стало еще больше льда.
— Но почему?
— А почему я должен был узнавать?
— Ради истины, справедливости…
— Оставь, пожалуйста, — досадливо оборвал ее Томас. — Твои требования к близким всегда были непомерно высоки. И, — добавил он, как будто это только что пришло ему в голову, — я не понимаю, по какой такой причине я должен оправдываться перед собственной внучкой.
Ребекка обиженно скривила губы:
— Что ты рассказал Джеду Слоану такого, чего не рассказал мне?
— Ничего.
— Врешь.
— Ребекка, Жан-Поль Жерар еще до того, как попал в плен, был весьма опасным, отчаянным человеком. Каков он теперь — даже представить трудно. Ты должна во что бы то ни стало стараться избегать его. Это все, что тебе нужно знать.
— Ты меня оберегаешь, — спросила она сердито, — или себя?
Томас поднялся, не выказав ни обиды, ни гнева, просто дал понять, что у него имеются другие дела, кроме как защищаться перед неистовой внучкой.
— Я поступаю так, как мне подсказывает совесть. Если тебе этого недостаточно, можешь сама решить, что тебе делать. Я дал тебе совет. А теперь прошу простить, если мне что-то не хочется.
И Ребекке не хотелось. Отложив сандвич, она смотрела, как дед возвращается в читальный зал. Ну и черт с ним! С детства она старалась разобраться в том, что же на самом деле случилось с ее отцом, а теперь вот поняла, что не знает и половины правды.
Француз — Жан-Поль Жерар — был похитителем драгоценностей на Ривьере в 1959 году и одновременно автогонщиком.
В 1963 году он сидел за рулем джипа в тот день, когда устроили засаду, в результате чего погибли Бенджамин Рид, Куанг Тай и Стивен Блэкберн.
Через двенадцать лет Жерар стрелял в Джеда Слоана в Сайгоне.
Еще через четырнадцать лет он объявился в Сан-Франциско и в Бостоне.
Почему?
Есть ли связь между 1959, 1963 и 1975 годами?
Да, черт возьми: есть Жан-Поль Жерар.
И семья Блэкбернов. Томас Блэкберн присутствовал на похоронах одной из жертв Жана-Поля. Он организовал поездку в дельту Меконга. Его сын — еще один Блэкберн — был убит. И в 1975 году Ребекка Блэкберн спасла Май Слоан и помогла ей и Джеду бежать из Сайгона.
И увезла с собой Камни Юпитера. Нельзя забывать об этом. Может быть, это еще одна связь?
«Мы были друзьями с вашим отцом, и, поверьте, я знаю: он гордился бы вами».
Бессмыслица! Разве могли Стивен Блэкберн и такой человек, как Жан-Поль Жерар, быть друзьями?
Вот так, прямо в лоб, и собиралась спросить Ребекка Томаса Блэкберна.
Она завернула остатки завтрака и пошла за дедом.
Дежурный библиотекарь сказал, что он уже ушел.
— Но вы еще можете его догнать, — добавила она.
— Он не сказал, куда идет?
— Нет. За ним зашел приятель.
Слоан.
— Высокий, темноволосый, приятной наружности?
— О, нет. Волосы у него совсем белые, на лице большой шрам…
— Бог мой!
Ребекка побежала за ними.
Солнце, пробившись сквозь пелену облаков, сверкало на омытой дождем лужайке перед Массачусетским Государственным Домом. Томас сжимал в левой руке зонт, используя его как трость. Глядя на Жана-Поля, он не мог не отметить, что время и войны сделали свое дело — в этом потрепанном жизнью, старом, грубом человеке не осталось ничего от беззаботного, презиравшего опасность молодого гонщика, каким он был тридцать лет назад. Томасу нелегко было смотреть на человека, испытавшего столько страданий, и притом зряшных, сколько выпало на долю этого несгибаемого француза. Но до сих пор в мягких карих глазах Жерара угадывалось что-то от Гизелы, а также в его чувственных губах, и Томас пытался понять, осталась ли в этих глазах хоть малая толика надежды после суровых жизненных коллизий.
«Я хочу, чтобы он был счастлив, Томас, — говорила Гизела, — это все, чего я хочу».
Она так гордилась своим единственным сыном. И тем не менее она — Томас так и не мог понять, почему, — упорствовала в своем нежелании официально признать его своим сыном, объясняя это тем, что Жан-Поль предпочитает окутывать себя покровом тайны, делать вид, будто он появился ниоткуда, и давать возможность людям — особенно женщинам — строить догадки о своем происхождении. Это было частью его загадочного образа: то, что он — незаконнорожденный сын венгерской аристократки из числа перемещенных лиц. Это обстоятельство придавало романтическую окраску образу бесстрашного гонщика. И лишь только после того, как оба они исчезли, удалились — Гизела в могилу, а Жан-Поль в Сиди-бель-Аббес как беглец в Иностранный Легион, — только тогда Томас начал понимать, что Жан-Поль, видимо, защищал мать, а не иначе. Ибо если бы популярный молодой гонщик признался, что он сын Гизелы, то это привлекло бы к ее особе повышенный интерес, которого она не перенесла бы.
— Ты теперь совсем старик, — не без удовлетворения заметил Жан-Поль. — Небось, уже чуешь запах кладбищенской землицы?
— Не думаю, что я так стар, как ты, Жан-Поль. Жизнь у тебя была, по всей видимости, нелегкая. Мне жаль, — мягко добавил он. — Гизела этого не хотела.
— Мне не нужно твоей жалости, старик.
— Считай это замечанием по ходу, вовсе не жалостью. — Томас чувствовал усталость, поэтому тяжело опирался на старый, видавший виды зонтик. — Так она не собирается отдавать тебе камни?