А когда от него пришло сообщение «Похоже, мне нужен уход, как насчет того, чтобы опять поработать медсестрой?», я чуть не свалилась с табурета прямо в билетной будке. Но, отстучав ему, что без проблем, получила такой ответ: «Тоскую. Жажду. Рядом сидит Пенгборн. Неудобно».
Этот парень меня убивает. У-би-ва-ет.
Когда мы были злейшими врагами, все было гораздо проще.
– Иногда мне кажется, что Портер при Пенгборне устроился сиделкой, – едва слышно шепчу я.
Грейс протягивает в окошко билеты и выключает микрофон:
– Знаешь, что я слышала? Что Пенгборн покуривает всю эту травку из электронных сигарет действительно в медицинских целях. У нашего старого брюзги, по всей видимости, опухоль.
– Что? Рак? – хмурю я бровь. – Кто тебе это сказал?
– Был такой слушок. Сказать, правда это или нет, я тебе не могу. Люди могут наболтать что угодно. Рене, девица из кафе, утверждает, что несколько лет назад его болезнь отступила и что теперь он использует ее лишь как предлог, чтобы ловить кайф. Кто его знает… Лично на меня он не производит впечатления больного.
На меня тоже, но разве можно в такой ситуации утверждать что-то наверняка? Подходить к нему и спрашивать напрямую я тоже не собираюсь. Ненавижу сплетни. Мне неприятно, что люди шушукаются у Пенгборна за спиной.
– Послушай, что, черт возьми, между вами происходит? – спрашивает Грейс, поправляя портативный вентилятор.
– Ты имеешь в виду меня и Пенгборна?
Она закатывает глаза в своем классическом стиле, желая сообщить примерно следующее: Хватит строить из себя дурочку, ты прекрасно знаешь, что я хотела сказать.
– Нет, тебя и Портера.
– Не знаю, – сердито отвечаю я.
Она уже слышала от меня рассказ о том, как мы целовались. В общих чертах. Ну хорошо… с незначительными подробностями. У Грейс талант выуживать из меня сведения.
– Вполне возможно, он ухаживает за кем-то еще, пытаясь охмурить двух девушек сразу.
– Нет, у него больше никого нет, – качает головой Грейс. – Заканчивая здесь, он едет в магазин и работает там. Закрываются они в девять. А каждое утро снова здесь – если, конечно, не катается. И когда ему выкроить время на еще одну девушку?
Хорошая мысль. Оттого что я отпустила по этому поводу шуточку, в груди возникает чувство вины.
– Я видела, как он пререкался с мистером Кавадини по поводу вывешенного недавно графика дежурств, – говорит Грейс.
В этот момент у нее жужжит телефон, она читает сообщение, отстукивает что-то в ответ и слегка улыбается.
– И что?
Подруга передает в окошко билеты и пожимает плечами.
Теперь от входящей эсэмэски жужжит уже мой телефон. Портер! Завтра у нас с тобой выходной. Может, сходим куда-нибудь, если, конечно, у тебя нет других планов? В первой половине дня. Шансы на то, что нас застукает твой отец, стремятся к нулю. (Пожалуйста, скажи да.)
Я поднимаю глаза на Грейс:
– Ты знала?
– О чем? – спрашивает она, изображая святую невинность. – А, поняла, хорошо, я тебя прикрою. Можешь сказать отцу, что проведешь день со мной. Но моим родителям хочется с тобой познакомиться, поэтому во вторник я приглашаю тебя к нам на ужин. В занудные настольные игры мы не играем, но мой отец любит готовить. Он обязательно попросит тебя помочь ему на кухне, а когда ты придешь, начнет доставать своими глупыми шутками. Я тебя предупредила.
– Я перед тобой в неоплатном долгу, Грейс.
Мои пальцы – слишком медленно! – набирают на клавиатуре слово «да».
Назавтра, ровно в полдень, я ставлю Крошку за магазином по продаже товаров для сёрфинга, аккуратно втиснув его в узкое пространство между стеной и фургоном мистера Роса. Миссис Рос обещает за ним приглядеть, но при этом уверяет меня, что ни одному человеку в здравом уме даже в голову не придет что-нибудь у них украсть. Чтобы поверить ей, мне достаточно бросить один-единственный взгляд на отца Портера, способного любому задать хорошую трепку. Однако меня совсем не беспокоит, что Дэйви опять попытается умыкнуть мой скутер – я тревожусь, как бы его не увидел отец, каким-то образом оказавшись поблизости.
Сажусь на пассажирское сиденье фургона Портера и разглаживаю край своей юбки с винтажным узором. Автомобиль катит по аллее и набирает скорость, от чего резиновые морские чудища на его приборной панели комично подпрыгивают. Погода ясная и солнечная, стоит прекрасный летний день, и мы друг с другом почти не разговариваем. Оба нервничаем. О себе я это знаю точно, да и на его счет практически уверена, потому как он то и дело вздыхает и против обыкновения совсем не стремится болтать. Портер еще не сообщил мне, куда мы направляемся, пообещал лишь немного прокатиться.
– Не волнуйся, там есть кондиционер. Я не стану в выходной подвергать тебя действию температур, знакомых тебе по Парилке, – сказал он мне вчера вечером после работы на парковке для персонала.
В остальном я пребываю в полном неведении.
– Даже не спрашиваешь, куда мы едем? – наконец говорит он, когда мы движемся вдоль океана на юг по автостраде Пасифик Коуст, мимо «Погреба» и городской набережной.
– Мне нравятся хорошие загадки.
В голове проносятся обрывочные воспоминания о нашей прошлой поездке, когда мы искали мой пропавший скутер, но я не собираюсь заводить о них разговор. Вместо этого пытаюсь самостоятельно сложить вместе все фрагменты пазла, делая выводы на основании направления, в котором мы движемся, времени отъезда, явно не подходящего для романтического свидания, и одежды Портера – пары джинсов и бордовой рубашки навыпуск, плотно обтягивающей его грудь. Помимо своей воли я без конца украдкой поглядываю на его руки. Они у него – это надо признать! – просто замечательные. Замечательные руки, заканчивающиеся не менее замечательными пальцами… и мне очень хочется, чтобы эти пальцы прямо сейчас ко мне прикоснулись.
Если человеку достался удивительный поцелуй, может ли он умереть, если лишить его второго такого же? У меня такое чувство, что именно это со мной сейчас и происходит. Может, он нравится мне в сто раз больше, чем я ему. Боже мой, от этой мысли у меня уходит почва из-под ног и кружится голова. А может, и вовсе не нравится. Может, наши отношения держатся на стремлении к доброй ссоре и чисто физической притягательности. Может, я не заблуждалась, когда с самого начала составила о нем далеко не лестное представление. Надеюсь, нынешнее свидание не станет ошибкой.
– Я рад, что ты мне доверяешь, – говорит Портер, расслабляясь в первый раз за сегодняшний день и демонстрируя слабый намек на свою прекрасную улыбку. – И поскольку нам предстоит еще преодолеть некоторое количество миль, давай-ка проверим твои музыкальные вкусы.
– Как скажешь, брат.
Мы достаем телефоны, обмениваемся ими, и у меня появляется возможность просмотреть имеющиеся в его гаджете композиции. Оказывается, что в этом отношении у нас мало общего – для меня это большое удивление. Не знаю почему, но я этому почти даже рада. Хотя бы потому, что следующие полчаса мы горячо обсуждаем достоинства пары последних эпох в истории музыки, обнаруживая разногласия по большинству пунктов, и это… просто здорово.
– Звучит странно, – произношу я, когда у меня в голове проносится очередная мысль, – но в споре мы, похоже, достойны друг друга.
Он на мгновение задумывается.
– Ты испытываешь наслаждение, ненавидя меня.
– Нет, ненависти я к тебе не питаю. Если бы я тебя ненавидела, все было бы гораздо проще, уж поверь мне на слово. Вероятно, всему причиной то, что мы проявляем взаимное уважение к убеждениям друг друга, даже их не разделяя.
– А может, до такой степени нравимся друг другу, что каждый из нас пытается приобщить другого к своей точке зрения.
– Значит, ты полагаешь, что страшно мне нравишься, да? – фыркаю я.
Он отпускает руль, переворачивает руки ладонями вверх и начинает жестикулировать, будто обращаясь к дороге под колесами фургона:
– Я целую неделю планировал эту поездку, как самый последний лузер! А кое-кто сидит сейчас и полощет мне мозги.
По щекам и шее разливается тепло. Я быстро отворачиваюсь к окну со стороны пассажирского сиденья в надежде, что мое смущение скроют волосы. Портер опять тяжело вздыхает. Я счастлива, но вместе с тем и озадачена, когда думаю, каких трудов ему стоило все это устроить. Парень не побоялся схлестнуться с мистером Кавадини, чтобы нам в один день дали выходной. Да и потом, кто его сейчас прикрывает в магазине – сестра?
– Я волновалась, что за эту неделю ты изменил свое мнение обо мне, – говорю я, будто обращаясь к окну.
И тут чувствую, что меня дергают за рукав. Портер тянет меня за руку и робко улыбается. Тем же ему отвечаю и я. Как же все-таки приятно опять к нему прикоснуться. Теперь уже из моей груди вырывается тяжкий вздох. Я все еще нервничаю, но на этот раз мой трепет носит совсем другой характер. Если раньше мое беспокойство исполняло сольную партию, то теперь его дополнили непонятной гармонией охватившее меня странное предчувствие и лихорадочное возбуждение.
В моей душе будто поет хор сумасшедших.
Чтобы добраться до пункта назначения – ближайшего соседнего городка Монтерея, – нам требуется около часа. По размеру он примерно такой же, как Коронадо Ков, но вот атмосфера в нем царит совсем другая. Меньше сёрферов, зато больше катеров и велосипедов. Портер то и дело что-то мне показывает и демонстрирует Кэнери Роу, что означает «консервный ряд», увековеченный местной легендой, писателем Джоном Стейнбеком, в одноименном романе[11].
В школе мы это произведение не проходили – нам задавали «Гроздья гнева», – но вот Портер прочел всего Стейнбека, что меня удивляет, но только до того момента, пока он не начинает говорить о приливах, отливах и некоем морском биологе по имени Эд Рикеттс, которого тот же Стейнбек обессмертил, описав в своей книге как Дока. После этого его слова тут же обретают в моих глазах смысл.
Мы паркуемся в нескольких кварталах от пляжа, рядом с выстроенным в испанском стиле зданием с черепичной крышей и каменной статуей кита у входа. Вывеска на стене гласит: «Музей естественной истории „Пасифик Грув"».