– Пит Райделл, – говорит папа, пожимая ему руку, – мы с дочерью в восторге от Грейс.
Вдали на лестнице показывается личико Грейс. Она улыбается, но при этом стискивает зубы. Тоже нервничает, что нас поймают на лжи. Вот черт!
– Мы тоже в восторге от Грейс, – жизнерадостно изрекает мистер Эчейби, – и надеемся, что так будет продолжаться и дальше.
Папа смеется. Представляю, как ему хочется попросить мистера Эчейби сыграть всем вместе вечером в какую-нибудь настольную игру, но я жажду, чтобы этот разговор закончился как можно быстрее, поэтому очень надеюсь, что этого все же не произойдет.
– Она то и дело рассказывает нам, как они с Бейли работают в этой ужасной парилке, – с улыбкой говорит ее мать.
– Мне тоже доводилось выслушивать на сей счет жалобы, – отвечает папа, – но я рад, что они проводят вместе так много свободного времени.
Боже, ну чем я перед тобой провинилась? Сделай так, чтобы папа не озвучил придуманную мной историю о том, как мы с Грейс «боролись» в траве. Неужели это все же случится? Нет, нет и еще раз нет. Я бросаю взгляд на Грейс. Она пятится, поднимаясь по лестнице вверх на одну ступеньку. Не смей бросать меня одну! На всякий случай я готовлюсь броситься отсюда прочь. Хотя понятия не имею, куда бежать. Вполне возможно, придется сделать вид, что мне стало плохо.
– Да, но сегодня, перед тем как развлекаться, придется немного поработать, – говорит отец Грейс, тыча в мою сторону кухонным полотенцем. – Чтобы накрыть на стол, нам нужно сделать на кухне целую кучу дел. Мисс Тернер, вы готовы взяться за выполнение этой задачи?
Благодарю тебя, Господи. Мистер Эчейби теперь мой новый герой.
Мама Грейс просит папу остаться на ужин, но он отказывается и желает мне хорошо провести время, после чего я как можно быстрее укрываюсь в доме.
На ужин отец Грейс приготовил джолоф, удивительно вкусное нигерийское блюдо из риса, а также стейк и жареные овощи. Нам с Грейс поручено насаживать их на шампуры. Она была совершенно права: мистер Эчейби действительно рассказывает самые нелепые шутки. Но делает это с таким задором, что просто невозможно удержаться от смеха. Она смотрит на меня, и в ее взгляде явственно читается: А я тебе что говорила. Потом мы весь вечер слушаем музыку, устроившись у бассейна во дворе за домом. В основном группы 70—80-х годов – скорее всего, коллекция ее родителей. Грейс снимает туфли и увлекает меня танцевать. Я отказываюсь, но ее отец не признает такого ответа, как «нет». Мы танцуем под композицию «Послание для тебя, Руди» в исполнении ска-группы «Спешиалз». Танцор из меня никакой, поэтому я выгляжу глупо и смешно. Грейс смеется и вместе с мамой присоединяется к нам.
Когда все выбиваются из сил, родители возвращаются в дом убраться и навести порядок, а мы с Грейс под занавес вечера садимся на краю бассейна, опускаем в воду ноги и скармливаем друг дружке истории из детства, проведенного в противоположных концах страны. Она также рассказывает мне об Англии, где жила ребенком, и о ее парне, Тэрене, уехавшем на лето в Мумбай погостить у дяди и тети.
Грейс и Тэрен встречаются уже целый год и осенью планируют поступать в один и тот же колледж. Ее рассказ меня немного удивляет, потому что на работе она почти никогда о нем не упоминает. Я хочу порасспросить немного больше об их отношениях, но боюсь.
Между ними, похоже, далеко не все так гладко, как она утверждает. Мне хотелось бы самой увидеть этого Тэрена и лично составить о нем представление.
– Когда Тэрен возвращается в Калифорнию? – спрашиваю я, лежа рядом с ней на краю бассейна и болтая ногами в хлорированной воде.
– Не знаю, – отвечает ее тоненький голосок.
Здесь что-то не так. Не хочу думать о том, как использовать смертоносную силу против парня на другом континенте, но если припечет, то ради Грейс я без колебаний на это пойду. Я придвигаюсь к ней ближе, и мы, чуть не касаясь головами, смотрим на звезды – до тех пор, пока не приезжает папа, чтобы отвезти меня домой.
Я явно недооценила количество усилий, которое Портер приложил, чтобы устроить нам то единственное свидание, потому что проходит неделя, а выкроить время, чтобы побыть вместе, нам так и не удается. С учетом графика наших дежурств, обязанностей, возложенных на Портера в их семейном магазине, и того обстоятельства, что я могу улизнуть из дому далеко не всегда, пространства для маневра остается очень и очень мало.
Но порой, когда ты меньше всего этого ожидаешь и просто идешь по улице, занимаясь своими делами, вселенная прямо на тротуаре сует тебе в руки выигрышный лотерейный билет…
В пятницу и субботу летом «Погреб» закрывается в обычное время, то есть в шесть вечера, но в восемь открывается вновь, чтобы продать желающим билеты на экскурсию, в ходе которой им расскажут об обитающих здесь призраках. С них берут двойную плату, объединяют в группы по три человека, вручают небольшие фонарики и ведут по подземелью. Надувательство чистой воды. Мне об этом известно потому, что в роли экскурсоводов в таких ситуациях выступают Пенгборн и Портер, именно они в прошлом году составили сценарий подобного рода мероприятий.
Портер признает, что главная заслуга здесь принадлежит Пенгборну, который неизменно писал его под кайфом. Точно так же, под кайфом, он ведет группу, порой доводя дело до абсурда. За это его все буквально обожают, чему, помимо прочего, способствует и седая шевелюра, чуть ли не сияющая во тьме. Поскольку продать билетов предстоит немного, я работаю в Парилке одна. Покончив с этим, вешаю на окошко табличку «ИДЕТ ЭКСКУРСИЯ К ПРИЗРАКАМ», отправляюсь в комнату отдыха и листаю до десяти часов журналы, ожидая, когда все закончится.
Вчера меня впервые поставили продавать билеты на такую экскурсию, но потом Портеру пришлось мчаться домой, что весьма прискорбно, потому как побыть вместе мы так и не смогли.
Нынешний вечер – совсем другое дело.
Сегодня суббота, и папа с Вандой уехали на ночь в Сан-Франциско. Он сто раз повторил мне, что вернется рано утром, будто я боялась, что он запрыгнет в поезд и мы с ним больше никогда не увидимся. Но теперь, после знакомства с родителями Грейс, думаю, он меньше беспокоится о моих засосах, которые мы больше не обсуждали. Поэтому после экскурсии к призракам мы с Портером решили осуществить нечто невообразимое: устроить еще одно свидание и пойти в кино. В КИНО.
Конечно же в местном синеплексе наверняка будут показывать очередной блокбастер, но это не страшно. Не думаю, что он оценит мой изысканный кинематографический вкус. По крайней мере, не сейчас. Да, он, вполне возможно, образован, и я буду рада ему угодить. Но сейчас у меня не получается думать отдельно о Портере и отдельно о фильме – только вместе.
Я стараюсь не слишком выказывать охватившую меня эйфорию. В конце концов, Портеру утром вставать и помогать в магазине, поэтому всю ночь мы провести вместе не сможем, но для меня даже пару часов звучит обещанием рая. Причем рая, после которого я даже смогу вернуться домой к комендантскому часу или около того. Вот видите, я никого не обманываю. Не дочь, а паинька.
Ближе к четверти одиннадцатого, я перестаю без конца проверять в телефоне сообщения от Алекса (их по-прежнему нет, и я не понимаю, почему это меня так беспокоит) и вытягиваю ноги. Мы планировали уехать в половине одиннадцатого. Хотя музей закрывается в десять, Портеру с Пенгборном требуется время чтобы отправить по домам последних экскурсантов, погасить свет и проверить, не забился ли где-нибудь в угол сонный ребенок и не случился ли с кем сердечный приступ в зоне отдыха. Когда гости уходят, я должна выключить свет – лампочек здесь целая сотня, – поэтому, когда двое сотрудников, работающих в мою смену, уходят через служебный ход, бросаюсь в главный зал, чтобы побыстрее этим заняться. И по пути сталкиваюсь с Пенгборном:
– Как все прошло?
– Отлично, – отвечает он.
На нем ярко-оранжевые носки с нарисованными на них черными привидениями, выставленные, можно сказать, напоказ, благодаря высоко вздернутым на подтяжках брюкам. Он надел их специально ради экскурсии. Боже, я его люблю.
– Одна женщина дала мне на чай двадцать долларов.
– Ничего себе! – восклицаю я, потому что это действительно производит на меня впечатление.
– Я, конечно, оставлять их себе не стал, но с ее стороны жест все равно был милый. – Он улыбается и похлопывает меня по плечу в своей традиционной утешительной манере. – Ваш бойфренд в последний раз проверяет коридор Джея. Двери заперты, сигнализация включена. Осталось лишь выключить свет и можно по домам.
Он только что произнес целую кучу слов, но я услышала только два – «ваш бойфренд». Неужели Портер рассказал Пенгборну, что мы встречаемся? Или старик сам заметил, что между нами что-то такое происходит? Я слишком робкого десятка, чтобы об этом спросить, особенно когда в уголках глаз Пенгборна собираются такие симпатичные морщинки.
– Давайте я сама потушу везде свет, – срывается с моих губ предложение.
– Очень любезно с вашей стороны, – говорит он, – сегодня я устал больше обычного, а завтра утром мне опять ехать и открывать, поэтому хочу отправиться домой на пару минут раньше. Не хотелось бы в дороге уснуть за рулем.
– Эй, это уже не смешно.
Теперь, внимательнее к нему присмотревшись, я вижу, что он действительно измотан. Причем как-то болезненно. Впервые после разговора с Грейс я вспоминаю слухи о его недуге. Это, конечно, может оказаться враньем, но он действительно слишком стар, чтобы работать до столь позднего часа. А Кавадини поступает как последняя скотина, заставляя его завтра приезжать к открытию.
– Не волнуйтесь, я буду начеку, – заверяет он меня, – но заботу вашу ценю по достоинству. Мне просто нужно выспаться. Нам с Дейзи сегодня надо пораньше лечь в постель. Скажите Портеру, что я закрою вас здесь с помощью нового мастер-кода. Чтобы система вас выпустила, ему придется отметить время ухода. Он поймет, о чем я говорю.