А когда въезжаю на холм в конце улицы, отпускаю руль, вздымаю вверх руки и кричу секвойям:
– Я люблю!
Глава двадцать четвертая
«Не обращайте внимания на того человека за шторой».
Папа явно не повар, но скрывающийся в его душе бухгалтер вполне способен следовать кулинарному рецепту, как никто другой. Тем не менее на пару с ним мы все же умудрились напрочь испортить курицу, которая после двух часов жарки так и осталась сырой. И только потом поняли, что у нас что-то не то с духовкой. Курицу выбросили, отдав ей последние почести над мусорным ведром – упокойся с миром, – потом позвонили и заказали на дом пиццу. И хотя нас самих постигшая неудача расстроила, наши гости – Ванда, Грейс и Портер – против этого не возражали.
После свидания на нудистском пляже прошла неделя, я впервые пригласила Портера к себе и поэтому здорово нервничаю, хотя и не могу толком сказать почему. Может, всему причиной то, что сама я была у него в гостях несколько раз, дома у них очень уютно, и мне страшно, что у нас окажется далеко не так хорошо. Он уже как-то отпустил шуточку по поводу близкого знакомства папы с полицейским, поэтому надо держать уши востро. Хотя сама я и не воспринимаю Ванду таким уж грозным авторитетом, чувства Портера в этом плане вполне объяснимы. Но мне все равно хочется встать на ее защиту, сделать так, чтобы они с папой ему понравились, и от этого пребываю в состоянии стресса.
Но когда привозят пиццу и Портер бегло просматривает папину коллекцию дисков, все вроде бы идет на лад. Оказывается, им одинаково нравятся научно-фантастические фильмы.
Парень даже не догадывается, сколь огромную ошибку только что совершил, ведь отец приходит в совершеннейшее возбуждение и заводит с ним ученый разговор: «Ты смотрел вот эту жемчужину о космических пиратах, снятую в 1977 году? Что скажешь о забытом шедевре 1982 года, который хранится у меня вот здесь?» Если они возьмутся обсуждать «Звездные войны», мне придется вмешаться и прекратить этот балаган.
Пока они беседуют, я не могу оторвать от Портера глаз. Мне кажется, что я одновременно плыву и тону. Когда он бросает в мою сторону мимолетный взгляд, меня переполняет счастье. Интересно, он чувствует то же, что и я? Неужели между нами действительно существует неразрывная связь?
Подобные мысли будоражат и пугают, словно вся моя прошлая жизнь представляла собой череду второсортных мыльных опер, а теперь мы оказались на съемочной площадке «Гражданина Кейна».
– Боже мой, ты же по уши в него втюрилась, – шепчет на ухо Грейс, – должно быть, здорово, да?
О-хо-хо… Не надо было рассказывать ей о том, что произошло на пляже. Подробностей я не сообщила, в чем, по всей видимости, и заключается проблема. Она сама додумала их своим извращенным умишком. Я отталкиваю ее руку, и наша незаметная, шутливая перебранка переходит в детское хихиканье. А когда Портер и папа смотрят в нашу сторону, меня обуревает настоящая истерия, и я подталкиваю Грейс к дивану, желая оказаться подальше от их взглядов.
Я прилагаю массу усилий, чтобы быть с ним откровенной, чтобы… все ему говорить. О сумятице чувств. О том, что случилось тогда в салоне жилого фургона. С тех пор мы с ним больше не были вместе, по крайней мере в этом плане. Не нашли времени. Несколько раз обалденно целовались после работы у его фургона и без конца разговаривали перед сном по телефону – просто так, ни о чем, только чтобы услышать голос друг друга. Однако каждый раз, когда я пытаюсь рассказать ему, что на самом деле испытываю и насколько это для меня важно, сердце будто сжимает огромный огненный кулак весом в сто фунтов.
Меня охватывает безудержная паника.
Кто струсил однажды, тот будет трусом всегда.
А если я не смогу измениться? Если мне не удастся добиться той искренности, которой он от меня требует? Стать таким же надежным другом, как Грейс? Что если Грег Грамбейчер уничтожил меня навсегда? Вот что меня пугает больше всего.
После их мужских разговоров мы все выходим на крыльцо и усаживаемся на террасе за столом рядом с устремившейся вверх через крышу секвойей. Папа приносит потертую коробку с игрой.
– Послушайте, – очень серьезно говорит он, – сегодня мы с Бейли хотим посвятить вас в одну из семейных традиций Райделлов. Приняв участие в игре, ставшей для нас незабвенной, священной церемонией… – Пока он произносит свою речь, я тихонько посмеиваюсь. – Вы соглашаетесь чтить наше гордое семейное наследие, уходящее корнями в… так, ценник говорит, что коробка куплена в 2001 году… в общем, уходящее корнями в глубокую древность.
– Я выдержу не больше пятнадцати минут, Пит, – закатывает глаза Ванда.
– Ну уж нет, сержант Мендоза, – трагическим тоном продолжает он и рубит ладонью по воздуху, словно политик на сцене, желающий привлечь к себе внимание аудитории, – вы будете играть в «Катанских колонизаторов» час, а то и два просто потому, что они того заслуживают.
– А еще потому, что именно столько времени требуется, чтобы основать поселение, – говорю я ей.
– А Хранитель башни здесь предусмотрен? – спрашивает Портер.
Мы с папой тихо посмеиваемся.
– Что такое? – улыбается Портер.
– Нам нужно многому вас научить, – говорю я, накрывая своей ладонью его руку, – никакого Хранителя башни здесь нет. Такие, как он, для тупых фанатов компьютерных игр.
– Это так же скучно, как «Монополия»? – спрашивает Грейс.
– Нет! – хором восклицаем мы с папой.
– «Монополия» для лузеров, – информирует он мою подругу.
– А мне нравится, – хмурится Портер.
– У нас целый ящик старых настольных игр, – шепчу я ему громко, чтобы все услышали.
– Думаете, мне понравится? – с тяжким вздохом говорит Ванда.
– Похоже, сейчас самое время откупорить бутылку вина, которую вы привезли из Сан-Франциско, – предлагаю я.
Портер ухмыляется и возбужденно потирает руки:
– Выглядит просто супер. Мне не терпится начать. Давайте играть.
Боже, я люблю его. И даже не понимаю, чего все это время боялась. Теперь все будет хорошо.
Папа открывает коробку и оглашает всем правила, но только сбивает каждого с толку. Наконец мы садимся играть, объясняя все на ходу. Они схватывают на лету. Не знаю, нравятся ли гостям «Катанские колонизаторы» так же, как нам с папой, но все они, похоже, веселятся. Как бы там ни было, мы без конца валяем дурака и хохочем. Вечеринка выдалась на славу. Так, за игрой, проходит примерно час.
После пиццы мне хочется пить. Извинившись, я говорю, что хочу взять из холодильника охлажденный чай, и спрашиваю, кому его принести. Папа просит налить ему стаканчик, и я поворачиваюсь, чтобы выйти на кухню. А когда отхожу от стола, он говорит:
– Спасибо, Минк.
– Как вы ее назвали? – спрашивает Портер.
– Что? А, Минк. Ее так прозвали в детстве, – доносится до меня через открытую дверь ответ отца.
– Я слышала, ты зовешь ее так постоянно, – замечает Ванда, – хотя никогда не рассказывал мне почему.
– О, это любопытная история, – говорит папа.
Я со стоном наливаю чай, но отец уже берет на себя роль рассказчика, и я, стоя на кухне, слышу каждое его слово:
– Сейчас вы узнаете, откуда оно взялось. Несколько лет назад, когда Бейли было четырнадцать, она пару недель пролежала в больнице…
Я бросаю на него взгляд, вижу, как он поднимает бровь, безмолвно обращаясь к Ванде, и тут же понимаю: она знает, что в меня стреляли.
– Ну так вот, все это время телевизор был переключен на канал, по которому транслируются классические фильмы. Я думаю, вы хорошо знаете кинозвезд былых лет – Хамфри Богарт, Кэри Грант, Кэтрин Хепберн. Их показывали день и ночь. Мы настолько за нее волновались, что к тому моменту, когда кому-то в голову пришла мысль переключиться на другой канал, ей многие картины стали нравиться и она попросила оставить все как есть…
Я обреченно вздыхаю, переступаю порог кухни и ставлю на стол стаканы с чаем.
– Несколько дней после операции ее положение оставалось критическим, и я, как отец, конечно же за нее переживал. Сказал, что если она поправится, то куплю ей все, что она пожелает. Большинство девочек в ее возрасте наверняка попросили бы, например, машину, пони или поездку с друзьями во Флориду. Но только не Бейли. Насмотревшись на всех этих актрис, щеголявших в мехах в те времена, когда это еще не порицалось обществом, она сказала: «Пап, я хочу норковую шубку».
– Ну и как, ты купил? – хохочет Ванда.
– Купил, но только под норку, – отвечает папа, – а вот ее демарша не забуду никогда. Что же до старых фильмов, то она до сих пор от них без ума. Эй, Портер, с тобой все в порядке?
Усевшись обратно за стол, я поднимаю глаза и вижу на лице Портера совершенно непонятное выражение. Парень выглядит так, будто ему только что сообщили о смерти любимой собаки.
– Что случилось? – спрашиваю я.
Он неподвижно смотрит в стол, но не на меня. Еще минуту назад парень гоготал и дурачился, а сейчас вдруг будто воды в рот набрал, его челюсть будто окаменела и вот-вот собирается развалиться на куски.
Все неподвижно смотрят на него.
Он ерзает на стуле, сует руку в карман и достает телефон:
– Мама прислала сообщение. Извините, но мне пора.
Не может быть. Старый трюк под названием эсэмэска. Маневр типичного Ловкача-Пройдохи. Он что, собрался применить против меня мой же прием?
– Что случилось? – повторяю я, вставая из-за стола одновременно с ним.
– Ничего, – невнятно бормочет он, – ерунда. Просто маме понадобилась моя помощь. Прости. – Он явно взволнован и думает о чем-то своем. – Спасибо за ужин.
– Заходи в любое время, – говорит папа, переглядывается с Вандой и встревоженно морщит лоб. – Ты здесь всегда желанный гость.
– До скорого, Грейс, – бормочет Портер.
Когда он бросается к двери, я едва за ним поспеваю. Переступив порог, он скатывается по ступенькам крыльца, даже не глядя на меня. Я прихожу в смятение. Вполне возможно, он и в самом деле получил сообщение, но только не от мамы. Потому что в такое состояние его может привести только один человек, и если он ничего не сказал папе и Ванде, значит, это каким-то образом связано с Дэйви.