– Портер! – окликаю его я, когда он устремляется вперед по подъездной дорожке.
– Мне надо бежать, – отвечает он.
И приводит меня в бешенство. Может ничего не говорить моему отцу, но мне!
– Эй! Что, черт возьми, происходит?
Он поворачивается, и его лицо вдруг бледнеет от гнева.
– Решила поиграть со мной в свои грязные игры?
– Что?
Я полностью сбита с толку. В этом нет никакого смысла. Взгляд Портера шарит по моему лицу.
– Ты меня пугаешь. Что-то случилось? – спрашиваю я. – Это как-то связано с Дэйви, да? Он опять что-то натворил? Пожалуйста, ответь мне.
– Что? – На его лице отражается недоумение. Он щурит глаза и качает головой: – Охренеть можно. Я не… Мне надо домой.
– Портер! – кричу я ему в спину, но он даже не поворачивается. И не смотрит в мою сторону.
Я просто беспомощно стою на подъездной дорожке, обхватив ладонями локти, и смотрю, как его фургон возвращается к жизни, едет по улице и исчезает за стеной секвой.
Глава двадцать пятая
«Что касается решений о людях, то время их принятия не наступает никогда».
Я строчу эсэмэски.
Звоню.
Опять пишу.
Снова звоню.
Он не отвечает.
С ним пытается связаться Грейс, но тоже безуспешно.
– Я уверена, здесь какое-то нелепое недоразумение, – убеждает она меня, хотя и сама в это наверняка не верит.
Когда Грейс уезжает домой, я воспроизвожу в голове весь разговор на террасе, пытаюсь найти хоть какие-то подсказки и точно вспомнить моменты, которые меня чем-то встревожили. Обращаюсь с вопросами к папе, однако он не в состоянии мне чем-либо помочь. Мне настолько плохо, что я даже спрашиваю Ванду, а когда по выражению ее лица понимаю, что она тоже испытывает к моему плачевному состоянию жалость, то с огромным трудом удерживаюсь, чтобы прямо при ней не разрыдаться. И в этот момент понимаю, что дело мое швах.
– Он сделал вид, что получил сообщение, после рассказа отца, – говорит она.
Я тру глаза, у меня кружится голова. В довершение ко всему мне еще и нездоровится.
– Но почему ничего не сказал мне?
– Мне неприятно тебя об этом спрашивать, – ласково отвечает папа, – но ты не сделала чего-нибудь такого, что могло бы его обидеть? Например, обманула, а он обо всем узнал?
– Нет! – восклицаю я. – Солгать ему?
Отец поднимает руки:
– Я ни на что такое не намекал. Скажи, а он знает о твоем друге-киномане, с которым ты переписываешься по Интернету?
– Мы с Алексом не общались вот уже несколько недель, – качаю я головой. – И никогда не встречались лично. Мне даже не удалось его найти. Он отшил меня, потому что нашел девушку, хотя полной уверенности на этот счет у меня нет. Это неважно. Мы никогда даже не флиртовали. Он всегда был мил. Мы с ним просто друзья, нет, честно.
– Никакой переписки с сексуальной подоплекой или непристойных фотографий, которые могли оказаться в Интернете? – спрашивает Ванда.
– Господи, конечно нет! – восклицаю я, и папа испытывает такое облегчение, что прямо на глазах обмякает.
Вот и хорошо, ты должен мне верить.
– Это я так, для проверки, – говорит Ванда, теперь ведя себя как полицейский на допросе, – а засосы, как я понимаю, тебе поставил Портер, так?
– Да! – резко отвечаю я.
Не специально, просто не в состоянии что-либо с собой поделать.
Мне не нравится, какой оборот принимает этот разговор. Еще чуть-чуть, и она предложит мне сходить к венерологу.
Тем временем папа, с отсутствующим видом уставившийся в экран, на котором идет очередной научно-фантастический фильм, прищелкивает языком, будто что-то сейчас понял, но, когда я обращаюсь к нему за объяснениями, лишь отмахивается.
– Что бы между вами ни произошло, – говорит он с изумленным и будто даже веселым видом, – ты сама, малышка, вскоре все поймешь.
Его слова расстраивают меня еще больше, а если по правде, то даже и злят. Если не может помочь, то зачем вообще что-то говорить?
Я два раза подряд чихаю, а когда папа спрашивает, нет ли у меня простуды, не обращаю на него внимания и отправляюсь к себе в комнату.
Затем включаю телефон и смотрю на него с таким видом, будто от тихого, мелодичного перезвона его крохотного динамика зависит судьба целой планеты.
Жду до двух часов ночи, а когда перезвон все не раздается, поворачиваюсь на бок и с разбитым сердцем неподвижно смотрю в стену до тех пор, пока не проваливаюсь в беспокойный сон.
Когда на следующий день приходит время заступать на смену в «Погребе», я настолько извелась от тревоги, что даже не знаю, хочу видеть Портера или нет. В последнее время я старалась не прибегать к тактике Ловкача-Пройдохи, но при виде его фургона на несколько мгновений застываю в нерешительности и к служебному входу направляюсь далеко не сразу. Наверное, именно так чувствует себя алкоголик, ударившийся в запой.
Наконец я его вижу – в бухгалтерии, в тот самый момент, когда туда приходит Грейс сдать выручку. От его вида все мое тело так напрягается, что я чисто физически ощущаю боль. Грейс с нами здоровается и, добровольно взяв на себя роль миротворца, жалуется на руководство, составившее никуда не годный график обеденных перерыbob, но ни я, ни Портер ничего не говорим. Неуклюжая попытка – об этом и так все знают.
Я так не могу. Ночью даже не сомкнула глаз. Вместо мозгов в голове мокрый песок. У меня наверняка жар, все тело знобит и болят глаза. Причем не у меня одной – странный летний вирус-мутант, который Грейс называет не иначе как заразой, подхватила половина сотрудников музея. Но я физически его игнорирую, потому как должна знать, что происходит с Портером. Должна, и все!
– Нет, – говорю я ему, преграждая путь, когда он собирается выйти из комнаты, – так нечестно. Я всю ночь переживала. Ты прямо сейчас объяснишь, что произошло.
– Может, где-нибудь в другом месте? – говорит он, искоса поглядывая на Грейс.
– Где конкретно? Я звонила и посылала тебе эсэмэски. Как я могу исправиться, если ты даже не говоришь, в чем меня обвиняешь?
– Мне надо было подумать.
Теперь, впервые за все время посмотрев ему в глаза, я вижу, что он выглядит ничуть не лучше меня. Под нижними веками залегли черные круги, щетина на подбородке явно выглядит неухоженной. Ощущение такое, что у него совершенно не осталось сил. Ладно.
– Тебе, вероятно, тоже.
– Что тоже? Подумать? Но о чем? – спрашиваю я, вконец озадаченная.
Он бросает взгляд на Грейс и говорит, на этот раз уже тише:
– Послушай, просто я… сейчас меня переполняют эмоции. Мне нужно немного личного пространства, понимаешь?
Его слова жалят тысячей шершней.
– Портер… – шепчу я.
Дверь в бухгалтерию распахивается, и на пороге вырастает мистер Кавадини со своим планшетом. Он открывает рот, чтобы нас поприветствовать, но вместо этого только чихает. Совсем не вежливо. Мне приходится тут же повернуться к пачке бумажных салфеток рядом с пустыми ящиками для денег и вытереться.
Я представляю собой самое что ни на есть мерзкое зрелище.
– Вы тоже заболели? – в ужасе спрашивает Кавадини. Когда я поворачиваюсь к нему обратно, он на шаг отступает и качает головой:
– Грейс, продезинфицируйте здесь все, к чему она прикасалась. Бейли, идите домой.
– Но почему? Со мной все в порядке! – говорю я, сморкаясь в салфетку.
– Вы подхватили инфекцию. Ступайте домой. Завтра позвоните и сообщите мне, как у вас дела. Когда выздоровеете, мы включим вас обратно в график.
Как я ни протестую, он не допускает никаких возражений. А когда Портер с Грейс направляются в парилку, мои шансы узнать, почему ему понадобилось «личное пространство», устремляются к нулю. Несчастная и страдающая от жара, я возвращаюсь домой, не получив ни одного ответа, и забираюсь обратно в постель.
Скажу только одно: выпроводив меня из «Погреба», Кавадини был прав. Проснувшись пару часов спустя, я обнаруживаю, что у меня ломит все тело. И я никак не могу согреться. Потом меряю температуру – 101 по Фаренгейту[12] – и звоню папе на работу. Он немедленно везет меня в отделение неотложной медицинской помощи и показывает врачу, который дает мне что-то жаропонижающее, сообщает то, что я знаю и без него: «Вы подхватили инфекцию», – и выписывает кучу препаратов от простуды.
На следующий день папа меняет мне простыни, насквозь мокрые от того, что я всю ночь обливалась потом. Но благодаря этому хотя бы отступил жар. Что совсем неплохо, потому что теперь меня мучает надсадный кашель. Утром папа уезжает на работу, но в полдень отпрашивается, возвращается домой и кормит меня обедом из супа и крекеров. Также соблазняет меня спуститься вниз, но я довольствуюсь лишь кратчайшим маршрутом между ванной и своей комнатой, где у меня стоит DVD-плеер и подключен платный интернет-канал. Чтобы справиться с болезнью, мне больше ничего не нужно. Я включаю фильм, странным образом напоминающий об Алексе, от чего мне становится еще хуже, чем раньше.
Несколько раз мы списывались с помощью эсэмэсок с Грейс. Персонал «Погреба» из-за вируса значительно поредел, но ей, по крайней мере пока, удалось не заболеть. О Портере я ее не спрашиваю. Но она заводит разговор сама: у него сегодня выходной, поэтому ей неизвестно, свалила его болезнь или нет. А потом предлагает мне написать ему сообщение и самой все узнать. Нет, этого я делать не стану. Ему нужно личное пространство? Пусть тогда отправляется в саванну Серенгети, мне до этого нет никакого дела. Теперь он не только обидел меня, но и рассердил. Мне, по крайней мере, думается именно так. Сегодня я стала принимать сироп с кодеином от кашля, от которого немного шумит в голове.
После обеда доносится шум несколько иного рода – у меня жужжит телефон, у которого заодно загорается дисплей. Я нажимаю на паузу, останавливая фильм, который в этот момент идет на экране, и смотрю на него. Оповещение Сообщества киноманов «Люмьер». Мне пришло новое сообщение? Может, от этого сиропа начались галлюцинации? Но нет. Я действительно его открываю, кликнув на иконке приложения: