Я больше не сопротивляюсь, и Профессор затаскивает меня в машину.
Против обыкновения он сидит на заднем сиденье автомобиля, съёжившись, как мокрый котёнок, тычется носом мне в шею. Как только мы садимся, у меня звонит телефон. Я достаю его из кармана и вижу шесть пропущенных звонков по мессенджеру – на аватаре его жена. «Фейсбук» говорит, что мы друзья с 2016 года, но истории переписки нет – ни одного сообщения до сегодняшнего дня. Телефон вибрирует в руке. Я сбрасываю входящий звонок. Вижу, как она набирает сообщение.
Соня, привет.
Соня, где мой муж?
У меня трясутся руки. Следом быстро появляются новые короткие сообщения.
Я вполне серьёзно.
Для тебя это всё может плохо кончиться.
В этом я с ней согласна. Мне правда страшно. Отвечаю:
Карина, я не знаю.
Перезвони. Я очень беспокоюсь.
Карина, я понимаю.
Вчера я выпила лишнего, и Родиону Родионовичу пришлось отвезти меня домой.
Если он сейчас с тобой, просто скажи, и я не буду волноваться и истерить, ок?
Я не хочу, чтобы из-за меня у него были проблемы. Нет, он поехал домой на такси.
Говорят, он был абсолютно невменяем. Он ночевал у тебя?
Нет, довёз меня и уехал.
Дело в том, что все мои друзья, которые вынуждены были видеть сегодняшний инцидент, убеждены, что у вас роман, и выражают мне сочувствие. Это очень неприятно.
Я не совсем понимаю, что она называет инцидентом. Я всего лишь вызвала ему такси. В галерее мы даже не разговаривали. Он был прав, когда говорил, что везде шпионы. Полчища шпионов, которые стремятся ему навредить. Но я удивлена, что всё происходит так быстро. Если ей передали, что он был со мной, то ей не оставалось ничего, как поехать за нами. От этой мысли сердце сжалось и упало.
Он живёт у неё. Её адрес я вбила в приложение такси. Сейчас мы едем к ней домой. Ещё вчера на мне была её одежда. Была ли она дома, когда мы приехали по тому же адресу и он поднялся в квартиру? Я представляю, как он, крадясь и сшибая в темноте стоящие на пути предметы, отпихивает тёршегося о ноги кота, открывает шкаф напротив кровати, где она спит, шарит на полках и выбирает одежду для меня. Берёт, наверное, первое, что попадается под руку, или, сохраняя осторожность, находит вещи, пропажу которых она не заметит?
Я представляла, что она худее и стройнее меня, но вещи, которые он принёс, оказываются мне сильно велики. Джинсы я могу снять и надеть, не расстёгивая молнию и пуговицу на поясе. Я вынуждена держать их за пояс, чтобы они не упали, пока я иду от такси до дома. Свитер из колючей шерсти с овальным вырезом тоже оказывается для меня огромным, опускается до колен, как платье.
Но я не представляла, что буду участвовать в настоящей погоне. Никто за мной раньше не гнался. Она сидит у нас на хвосте. Преследует нас в своей машине, не обгоняя, но держась достаточно близко. Мы поворачиваем – и она поворачивает, мы замедляемся – и она замедляется.
Он дремлет на моём плече. «Они даже не женаты», – думаю я. Оборачиваюсь, смотрю в окно, ожидая увидеть в свете ночных огней её разгневанное лицо, но ничего не вижу в грязном стекле. Поворачиваюсь обратно, но продолжаю коситься в боковое окно на проезжающие мимо машины.
Она произнесла это слово – роман. У нас роман. Кажется, я никогда не употребляла это слово вне литературного контекста. Я, как твёрдую сладкую карамельку, перекатываю во рту это слово, не решаясь произнести вслух. Хочу ощутить его вкус. У нас роман. Мы, как Бонни и Клайд, спасаемся от погони. Это открытие обрушивается на меня так внезапно, что я не сразу замечаю новые сообщения, которые должны были притупить моё беспокойство.
Я от него ухожу.
Всё это больше меня не касается, но пока он живёт у меня и у него есть ключи от моего дома, я хочу хотя бы понимать, что мне грозит.
Ключи. Он шевелится, что-то бурчит, роется в кармане, будто тоже вспомнил про ключи, но достаёт телефон. Он беззвучно вибрирует, и я вижу то же вспыхнувшее на экране фото – она обнимает их кота, зарывается лицом в длинную пятнистую шерсть. Он сбрасывает звонок, убирает телефон обратно.
– Как вы, Родион Родионович? – спрашиваю я.
– Нормально, – отвечает он. Наклоняется к водителю и просит прибавить звук радио. Только сейчас замечаю сопровождающий нас в погоне саундтрек. Рианна и Канье Вест All of the lights.
– Моя любимая песня, – он оживляется, как будто выспался за пару минут, что дремал у меня на плече, но не утратил пьяную весёлость.
– Да, хорошая, – отвечаю я.
– А ты клип видела?
– Нет. А есть клип?
– Да ты что! Шикарный!
Он снова достаёт телефон. Открывает «Ютьюб», набирает название песни и нажимает на первую ссылку. Двести тридцать шесть миллионов просмотров. Он лучится радостью, как ребёнок, впервые оказавшийся в парке развлечений на самом опасном аттракционе. Притихает, наклоняется ко мне, рука с телефоном между нами. Мы ныряем в экран. Фортепиано и скрипка. Чёрно-белая съёмка. Заснеженные дороги, мокрый асфальт. Голые чёрные деревья и серые панельные дома.
– Ты смотришь?
– Смотрю, – говорю я.
– Смотри, какая съёмка, вот сейчас начнётся.
Картинка вспыхивает яркими разноцветными вспышками. Мы сидим бок о бок, я прижимаюсь к нему, целую в щёку, потом ещё раз и ещё.
– Смотри, ты не смотришь!
– Смотрю. Ух ты, мы как О. Джей и Эл Коулингс! – я перекрикиваю поющую Рианну.
О. Джей был оправдан. Может, и нам удастся избежать наказания. Я набираю сообщение:
Карина, у нас с Родионом Родионовичем ничего не было.
Сразу же приходит ответ:
Дело не в тебе.
Ты здесь ни при чём, не бери в голову.
Я перевожу дыхание, даже расслабляюсь. По его лицу плывут отсветы придорожных огней. В это время дорога из центра свободна. Он открывает окно, высовывает руку и ловит капли дождя, тихим, но уверенным голосом подпевает. Клип прерывается входящим звонком. Он раздосадованно протягивает мне телефон, вверяя мне свою судьбу. Я сбрасываю звонок снова и снова с той лёгкостью, которой сопровождается привычное механическое действие. На минуту его телефон затихает, и я, убирая его в карман, достаю свой.
Он очень тяжёлый человек, удачи с учёбой у него, и будь осторожна, он опасен.
Карина, спасибо.
Я это говорю не из вредности, а потому что жила с ним 3 года.
Я понимаю. Надеюсь, у вас всё будет хорошо.
У меня всё точно будет хорошо.
Такси заезжает во двор дома, повёрнутого спиной к широкому, даже по ночам гудящему от потока машин проспекту через прореху в теле серого полотна – кирпичный свод арки. Звякает мой телефон. Уверенная, что это снова она – наблюдает за нами из окна, грозится выйти и прикончить меня на месте, – боюсь смотреть уведомление, но это всего лишь сняли деньги за поездку.
На кончике его носа блик от мягкого красного света приборной доски.
– О, приехали, – весело смеётся. – Поднимешься со мной?
– Нет-нет, не могу, Родион Родионович.
Он живёт на последнем, девятом этаже, но я не знаю, куда выходят окна его квартиры.
– Вдруг она смотрит.
– Ну и что. Поцелуй меня.
Я стесняюсь водителя, но поворачиваюсь к Профессору и целую его – осторожно, почтительно. Темнота салона обволакивает, скрадывает движения. Я облокачиваюсь одной рукой на его колено, вытягиваю шею. В последний момент, отрываясь от его губ, шутливо издаю громкий чмокающий звук, целую ещё раз с таким же звуком, делая паузу между поцелуями короче. Он довольно мычит:
– Пойдём со мной?
– Нельзя, Родион Родионович, – я уверена, что он спрашивает серьёзно, и сейчас начнёт злиться, что я ему возражаю, но, вопреки моим ожиданиям, не настаивает.
Он выходит из машины, наклоняется ко мне и говорит:
– Я люблю кормить вкусной едой. Хочешь, позавтракаем завтра?
– С удовольствием!
– Ладно. Я напишу, – он захлопывает дверь, обходит машину и, словно подвиснув в свете фар, пошатываясь, идёт к подъезду.
Я слежу за ним, пока он не скрывается за дверью. С облегчением вздыхаю и прошу водителя довезти меня до метро.
– До какого метро? – раздражённо спрашивает он.
– До ближайшего, – говорю я.
Водитель медленно разворачивается, въезжает в арку и погружается в движение на проспекте.
– Это кто? – спрашивает водитель.
Я опешиваю от такой бесцеремонности.
– Мой преподаватель.
Мой преподаватель! Профессор!
– Что преподаёт?
– Литературу, – отвечаю я, решая не вдаваться во всю сложность его преподавательского метода.
Водитель вздыхает.
Я прилипаю лбом к стеклу дверцы. Сейчас, сидя на заднем сиденье такси, я не верю своему счастью. Он сказал «позавтракаем завтра». Значит, он не сердится на меня, ведь прошлый вечер обернулся полным провалом. После такого я не надеялась на приглашение куда-либо, не надеялась даже, что он не выставит меня из мастерской. Я всерьёз думала, что уже наполовину отчислена, приду в Школу и меня с позором, на глазах у одногруппников, вызовут к директору. Я, конечно, доберусь домой и сладко усну, а о последствиях буду думать завтра. Стыдиться и укорять себя буду завтра. Машина останавливается.
– Метро там. Может, вас до дома довезти?
– Нет, спасибо.
Я не ожидала, что Профессор действительно завтра напишет. Была уверена, что наутро он не вспомнит ни про погоню, ни про обещанный завтрак, и никак не ожидала, что он напишет ещё до того, как я доберусь до дома. Я стою на платформе, ожидая последний поезд. В кармане вибрирует телефон. Я снова думаю, что это она.
Ты такая красотка.
О божечки, правда? – отвечаю.
Он отправляет смайлик с высунутым языком и зажмуренными глазами.
Думаю о тебе.
И я о вас, – пишу и стираю, снова набираю:
И я думаю о вас. Мастер.
В животе стучит сердце. Из туннеля стремительно проносится старый дребезжащий поезд.